Гоголь. Мертвая душа

Гоголь его услышал, потому что находился рядом. Гордость за себя заполнила его душу, распирая грудную клетку.

– Второй пистолет заряжу я, – сказал он. – Я видел, как это делается.

– Что ж, попробуйте, – разрешил Гуро.

Сам он стоял на одном колене, орудуя шомполом и пороховым рожком с проворством фокусника. Засевшие в доме еще только начали высовываться из окон, проверяя, миновала ли опасность, когда Гуро пристроил пистолет на локтевой сгиб и влепил пулю в противника, целившегося в него. Других смельчаков не нашлось. Все они прятались за стенами, высовываясь лишь мельком.

– Справились, Николай Васильевич? – спросил Гуро, всматриваясь в окна. – Давайте сюда, – он протянул руку. – Сейчас я забегу в дом. Когда крикну, следуйте за мной. Если же нет, то попытайтесь спастись бегством.

– Зачем в дом? – выкрикнул Гоголь с отчаянием. – Неизвестно, сколько их там всего.

– Вы что, не слышите? Гремят телеги, и бьют копыта. Это подмога из деревни подоспела. На открытой местности нам не продержаться.

– Тогда не в дверь, там наверняка засада. Видите лестницу у стены? За ней комната, где оборонялся поручик. Того человека, который стрелял оттуда, вы застрелили.

– Помню, – коротко произнес Гуро.

Он обернулся. Гоголь –„ тоже. По дороге к усадьбе мчались телеги и верховые, а вдали были видны фигурки пеших. Насколько позволяла рассмотреть пелена дождя, в общей сложности их было никак не меньше сотни. Гоголь подумал, что это конец. На этот раз спасти их могло только чудо, но кто его совершит? Чего ради? В дождевых облаках за косыми струями не наблюдалось ничего похожего на небесную рать...

– Мы пропали, – сказал Гоголь.

– Побежали! – скомандовал Гуро. – О, в рифму вышло! Да я поэт!

Подбодрив таким образом товарища, он уже сделал шаг в сторону приставной лестницы, когда в глубине дома прозвучала резкая команда, и в окна снова высунулись стрелки, которых стало в два раза больше, чем прежде.

Выстрелы не прозвучали, хотя ружья были нацелены на двух товарищей.

К воротам приближались первые всадники.

– Живьем брать будут, – пояснил Гуро. – А порох кончился. Всего пять зарядов осталось. Так что настал ваш черед, мой друг.

– Но что я могу? – вскричал Гоголь, дико глядя сквозь пряди волос на все новых и новых врагов, заполняющих двор. Некоторые лезли через ограду, другие выскакивали из сада. Живое кольцо делалось все плотнее.

– Крест, – сказал Гуро. – Вы ведь человек верующий, Николай Васильевич. У вас должно получиться. В любом случае другого способа я не вижу.

– Вот вам и шахматы, Яков Петрович. Или скажете, что и эту ситуацию вы предусмотрели?

– Безусловно, мой друг. Крест был моим запасным вариантом.

Невозможно было понять, шутит Гуро или нет. Гоголь не стал ломать голову над этим. Он уже сконцентрировался на предстоящем действе. Получится или нет? Нельзя допускать ни малейшей тени сомнений. Должно получиться! Не может не получиться!

Гоголь выпрямился во весь рост под усилившимся дождем. Мокрые пряди липли к лицу, вода стекала по усам в рот. Гоголь убрал волосы с глаз и как можно выше поднял руку со славяногорским крестом.

– Во имя Отца и Сына, – заговорил он срывающимся голосом, – и Святого Духа, и Девы Марии, и архангелов, и ангелов... Заклинаю...

Это была чистой воды импровизация, и он понятия не имел, что скажет в следующий момент, но слова складывались сами собой, будто Гоголь давным-давно знал это заклинание, а теперь вспомнил, потому что настала пора.

– Изыди, дьявольская сила! Исчезни! Рассыпься в прах, развейся по ветру, пропади пропадом!..

Крест в руке Гоголя стремительно разогревался, но не обжигал руку, потому что сделался с ней одним целым. Это было потрясающее ощущение. Страх пропал. Неуверенность сменилась непоколебимой решимостью. Продолжая произносить заклятие, Гоголь медленно поворачивался по часовой стрелке, Наблюдая за тем, как пятятся, отступают, разбегаются и тают в дождевых потоках призрачные человеческие фигуры. Ощущение собственной силы переполняло его. Он видел, как пропадают силуэты в оконных проемах, как вспыхивают радужные блестки в стеклах, в лужах, в дождевых каплях, и все они – сотни их, тысячи, мириады – являются отражениями от многоцветного сияния, охватившего крест, который был уже не просто горячим, а огненным, но все равно не прожигал держащую его руку.

– Убирайтесь в пекло! – выкрикнул Гоголь и вдруг понял, что это было уже лишним.

Вокруг него и товарища не осталось ни одной мертвой души. Даже кони бежали прочь, волоча постромки и перевернутые телеги.

– Силен! – прошептал Гуро в полнейшем и неподдельном восхищении. – Ай да Гоголь, ай да молодец!

– Вот видите, а вы не верили...

Гоголь тоскливо посмотрел на холодный мокрый и тусклый крест в своем кулаке. Представление кончилось. Окружающий мир стал будничным и скучным.

– Теперь верю, – сказал Гуро серьезно.

Гоголь поцеловал крест, спрятал за пазуху и, сраженный внезапной усталостью, пробормотал:

– Отныне я буду переманивать вас на свою сторону, голубчик.

Гуро на «голубчика» не обиделся. Покрутил головой и сказал:

– А что, попробуйте, Николай Васильевич. Глядишь, и получится у вас.

Гоголю слова эти были дороже всякой похвалы.

Глава XXVI

Прежде чем войти в дом, Гуро осмотрелся еще раз, не поленившись заглянуть во все открытые окна первого этажа. Гоголь, решивший не оставаться безучастным наблюдателем, забрался по лестнице наверх, чтобы проверить знакомую комнату. Она все еще была частично забаррикадирована, пол ее был залит кровью Багрицкого и тех, кого он успел ранить и убить. Но мертвые тела убрали. Слишком ценный материал, чтобы им разбрасываться.

– Здесь пусто, – крикнул Гоголь. – Хотите подняться, Яков Петрович?

– Лучше вы спускайтесь, Николай Васильевич. Не будем разделяться. Все может случиться.

Он подождал товарища, переступил через мертвеца и первым вошел в дом. В прихожей зале лежал еще один покойник, получивший пулю из пистолета.

– Ужасная вонь, – пожаловался Гуро. – Похоже, вся шайка справляла нужду прямо на пол. Не наступите в испражнения, мой друг. Иначе ваше общество станет не таким приятным, как теперь.

Они поднялись тремя ступеньками выше и остановились, решая, куда идти: налево по коридору, направо или же подняться по парадной лестнице. Гоголь увидел человеческие фигуры у стены и приготовился кричать, но это были всего лишь их собственные отражения в треснутом зеркале. Картины были перекошены, вспороты и перепачканы какой-то пакостью. Ковры и ковровые дорожки были усеяны осколками разбитых скульптур и бюстов.

– Да, знатно здесь порезвилась чернь, – прокомментировал Гуро. – Сбылась заветная мечта всей их жизни: нагадить в барском доме, а потом хоть трава не расти.

Гоголь тронул его за рукав:

– Яков Петрович, не думаю, что Верховский находится здесь. Разве позволил бы он своему воинству учинить здесь такой бедлам? Да и дух здесь такой, что слезу вышибает.

Гуро направился вправо по коридору, толкая ногами затворенные двери.

– Пан Кашмарек здесь, – проговорил он вполголоса. – Иначе зачем было выставлять заслоны и ставить стрелков в доме?

– С целью убить нас, – сказал Гоголь. – Или задержать погоню.

– Прислушайтесь к своей интуиции, – предложил Гуро. – Что она вам подсказывает, мой друг?

– Ну...

Гоголь умолк. Ощущение было такое, будто где- то рядом находится отвратительный и опасный зверь. Совсем близко. На расстоянии прыжка.

– Прониклись, Николай Васильевич? – спросил с усмешкой, Гуро, прочитавший ответ на напрягшемся лице Гоголя.

– Нельзя же доверять только чувствам, Яков Петрович. Есть еще. разум.

– Хорошо. Давайте воспользуемся разумом. Мне он говорит то же самое, что и сердце. Верховский скрывается где-то в этих стенах. Иначе кто бы отдал команду, которую мы с вами отчетливо слышали? Я думаю, что в его отсутствие этот сброд не способен действовать слаженно и хоть сколько-нибудь обдуманно. Не забывайте, что в момент смерти с человеческим мозгом происходят необратимые изменения. Со смертного одра встают не прежние люди, а их жалкие подобия. Недоумки. Вот почему Верховский был вынужден руководить ими.