Страница 12 из 18
Имоджен жаждала принять на себя роль хозяйки, пожимать руки почтенным гостям, прислушиваться к беседам о международных делах. Ее прежняя жизнь, до Римуса, состояла из скандалов с бывшим мужем, перебранок из-за его попоек и пустого кошелька. Сейчас, в свои тридцать семь, она была молода как никогда – “эмансипе среднего возраста”, как называли таких женщин в газетах: “Не жизни, но деятельности ищет она. Это она перестраивает старый дом или строит новый – где отсиживается ее муж, пока она выходит в свет в поисках «культурных развлечений»”. Имоджен готова была искать новое и разбираться с тем, что уже обрела.
Она сама разработала дизайн приглашений. Отпечатанные на чайного цвета бумаге и перевязанные красной ленточкой, они были украшены по краям веточками остролиста и дополнены ее с Римусом фотографиями в профиль, с надписью “Миссис Джо. И. Римус” и “Мистер Джо. И. Римус”. Внизу забавный рисунок матери, плывущей вместе с ребенком, и текст:
НАШЕ НОВОГОДНЕЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ
Ныряй к здоровью
Плыви к богатству
Наслаждайся счастьем
1921–1922
Шестеро помощников разослали по почте приглашения журналистам, политикам, судьям, промышленным магнатам и представителям элиты Цинциннати – семействам, чьи имена известны во всем мире: Лонгворты, Синтоны, Тафты. Это был непростой город, вечно ведущий борьбу с собственным комплексом неполноценности. Может, он не Бостон и не Нью-Йорк, но лучшие его граждане путешествуют по Европе, отправляют сыновей учиться в Гарвард и Йель, выводят своих дочерей в высший свет и выдают замуж за Рузвельтов (Алиса Рузвельт Лонгворт, скандально известная старшая дочь Теодора Рузвельта, обзывала родной город своего мужа не иначе как “Цин-цин-гади”). Он создавал литературные общества, устраивал художественные выставки, открывал музыкальные салоны. В этой гонке за респектабельностью город порой скатывался в застойное уныние. Такое показное сумасбродство, затеянное Римусом, было бы банальным в Нью-Йорке или Чикаго, но не здесь. Римус покажет им, чего они лишаются, а они, в свой черед, примут его в свои ряды.
31 декабря 1921 года гости начали съезжаться, всего больше сотни, некоторые из самого Сан-Франциско; женщины в платьях-металлик и тиарах из шлифованного жемчуга, мужчины в узких удлиненных пиджаках “эпохи джаза”, стройные и утянутые в талии, – мода, которая вскоре станет passé[18]. Сладостные мелодии струнного оркестра нежно окутывали весь дом. Орхидеи наполняли воздух благоуханием. Официанты сновали меж беседующих парочек, предлагая лучший виски от Римуса, шампанское, джин, водку, пиво – напитки, которых он сам никогда не пробовал. Манекенщицы, обряженные в греческие хитоны и высоченные тюрбаны, подавали hors d’oeuvres[19] на серебряных блюдах. Репортер из “Цинциннати Таймс-Стар” кружил по залам с кинокамерой “Аэроскоп”, снимая веселье на пленку. Римус отвел в сторонку одного из гостей, чтобы потолковать о генеральном прокуроре Гарри Догерти.
– Он в задней комнате, – сказал Римус. – И не желает быть замеченным.
Мимо проходила Имоджен, он привлек ее к себе, провел толстыми пальцами по волосам.
– И у меня есть Имоджен, – похвастался он. – Самая верная, самая искренняя и самая прекрасная жена на свете.
И жестом, символическим для того времени, который с благоговейным ужасом вспоминают десятилетия спустя, Римус поджег стодолларовую купюру и поднес огонь к сигаре гостя.
Хозяин дернул шнур звонка, давая сигнал всем занять места за обеденным столом. Один из гостей обнаружил под своей тарелкой банкноту в тысячу долларов, радостно помахал ею в воздухе – мол, гляди-ка! – но такой же милый подарок нашелся для каждого визитера. Но и это было еще не все. Греческие богини разносили коробочки с ювелирными подарками, в каждой по два предмета: булавка для галстука, увенчанная бриллиантом, и золотые часы с выгравированной буквой “Р” и словами “От мистера и миссис Джо. И. Римус, 1921” – безделушки, которые очаровали мужчин и разочаровали женщин. А чуть позже Римус нанес последний удар: ключи. Он подвел гостей к парадным дверям и распахнул их. На длинной подъездной дорожке, позади каменных львов и железных ворот, тянулась, изгибаясь дальше по аллее, вереница новеньких “понтиаков” 1922 года выпуска, по одному для каждой гостьи вечеринки.
Настало время для главного события вечера.
– Плавание – это мое хобби, – сообщил гостям Римус, сопровождая их в здание бассейна. – С самого детства я мечтал иметь собственный бассейн.
Ходили слухи, что Римус может наполнить целый бассейн виски, но сегодня вечером в нем была лишь вода, теплая на ощупь. Вдоль кромки бассейна лениво валялись псы Римуса. Оркестр Гаса Шмидта играл “Арабского шейха”, самую популярную песенку года:
Водяные нимфы устроили представление, синхронно двигаясь под водой, их ножки в унисон взмывали над поверхностью и исчезали. Подвыпившие гости, используя трамплин для прыжков как трибуну, произносили тосты в честь Нового года. Ровно в полночь юная Рут Римус, одетая в прозрачную тунику и изображавшая “дух нового года”, взошла на трамплин.
– С Новым годом! – воскликнула она, прежде чем нырнуть в бассейн.
Не отставая от дочери, Имоджен, в откровенном слитном купальнике, сняла с прически бриллианты, рубины и изумруды и продемонстрировала грациозный прыжок в воду. “Купаться”, – скомандовал Римус, и все подчинились, намочив костюмы и новенькие бриллиантовые булавки. Римус последовал за ними, не снимая смокинга, торжественно отмечая первый заплыв в собственном бассейне. Он заявил, что намерен устроить заплыв на время по реке Огайо, сотню миль от временного моста до Мэдисона, штат Индиана, – кто-нибудь хочет заключить пари?
Обсохнув и приведя себя в порядок, он обошел все помещения бассейна, желая доброй ночи каждому гостю. Среди них не было ни одного представителя высшего общества Цинциннати – Лонгвортов, Синтонов и Тафтов. Его мир никогда не станет равным их миру, какими бы роскошными ни были его дом и подарки, сколь бы продуманными ни были его планы, а желания – страстными.
Он вернулся в дом. От здания бассейна доносились смех, звон бокалов и финальные ноты мелодии. Для Римуса праздник закончился. Он вернулся в библиотеку, где и устроился с биографией Авраама Линкольна. Слуга принес ему тарелку с холодной вареной ветчиной – его привычная закуска после плавания – и вазочку мороженого. Римус закрыл дверь и погрузился в тишину, остаток ночи проведя в одиночестве.
Вырвать сердце у Вашингтона
Когда Виллебрандт вернулась после праздников в свой кабинет, на столе ее ждало письмо от жителя Цинциннати по имени Уильям Харрисон, адресованное Генеральному прокурору Догерти. “Быть того не может, – говорилось в нем, – чтобы вас досконально не проинформировали о деятельности «Виски-Банды» в Цинциннати, и особенно о главаре этого заговора против закона и порядка, некоем Римусе, который, невзирая на недавний обвинительный вердикт и залог в 50 000 долларов, нагло и бесстрашно нарушает каждый пункт законодательства, по которому был обвинен, и бахвалится, что его защищают люди, занимающие высокие посты в правительстве. Мне рассказывают, что жена этого самого Римуса заявляет, будто бы и ваше ведомство не без изъяна”.
Более того, продолжал автор письма, весь Цинциннати в курсе, что Римус живет “на широкую ногу”, что у него не меньше сорока автомобилей и он отпускает столько алкоголя через свои фармацевтические компании, что хватит “на все рецепты терапевтов по всей центральной части Соединенных Штатов”. Неужели генеральному прокурору безразлично, что общество испытывает “крайнее презрение” к его учреждению и отказывается верить в порядочность избранной власти? Возможно, ему следует связаться с Налоговым управлением и выяснить, сколько налогов уплатил этот Римус? Положа руку на сердце, не думает ли генеральный прокурор, что “пришла пора заняться делом”?
18
Прошедшей (фр.).
19
Закуски (фр.).