Страница 15 из 26
Говорят, сейчас гаремов и наложниц меньше. Рабынь нет. Но с полной уверенностью сказать, что их нет, трудно. Случалось, пограничные катера останавливали в Красном море небольшие суда, которые неизвестно зачем вышли из своих неведомых портов. Груза нет, сетей тоже, а восседающий на коврах господин гордо и независимо держит себя с морской полицией. Иногда кивнет кому-то, и вот уже начальник отдает приказ своим молодцам покинуть борт задержанного судна.
…Ночь в Джидде. Медленно тянется время. В такие минуты память подбрасывает для размышлений все новую и новую пищу. Каждый год идут в Мекку со всего мусульманского мира паломники. Такой же вот ночью, помню, въехал я в Дамаск. От окраины города до центра застыла вереница автобусов — это возвращались домой паломники из Турции. Утром около мечети я остановил двух путешественников. Видно было, что они испытывают большую радость: сбылась мечта — они увидели святые места. Потом у пассажиров одного из автобусов я узнал, что их было двадцать человек. Возвращалось семнадцать. А где же трое? «Остались там, в Джидде, Таифе, Мувайхе. У них не хватило денег на обратный путь». Иногда поистратившиеся паломники нанимаются в этих местах на работу. Многие до конца жизни не могут вернуться домой. Умирают, не успев расплатиться с долгами, умирают там, вблизи святых мест и вдали от родины. Были случаи, когда долг оплачивался обещанием отдать в жены самую красивую из дочерей. Здесь это не называют рабством.
…Ночь подходит к концу. Сидит женщина в черном. Рядом, как суровая статуя, как бог, готовый покарать в любую минуту, хозяин. Борода выкрашена охрой в кирпичный цвет. Немигающие глаза. Прохладно. Вот открылся бар. Подходим к стойке, заказываем кофе. Наливает молодой парень. В чертах лица есть что-то неарабское. Мы смотрим друг на друга и молчим. До отлета еще много времени. А тут узнаем, что в Адене туман. Вторая чашка. Взаимные расспросы. Завязывается разговор: у парня сейчас нет работы.
— Кто ваши родители? — я не ждал, что услышу что-нибудь интересное. Но бывает же такое:
— Я сын рабыни.
Оказывается, он наполовину эфиоп. Его мать жила в Аддис-Абебе, потом ее продали сюда в рабство. Это кажется невероятным! Я подозрительно гляжу на парня. Он повторяет:
— Я сын рабыни.
Говорит так же, как говорят: «я сын крестьянина», «сын учительницы, ткачихи…». Когда прощались, он дал мне адрес родственников:
— Если случится, зайдите к дяде. Скажите, что я собираюсь ехать учиться. Только вот не решил куда — в Каирский университет или в Бейрут.
Как же попала сюда, в Джидду, мать юноши? Я читал, что до второй мировой войны в Эфиопии было около полумиллиона невольников. Наверное, это завышенная цифра. Хотя бы потому, что в те времена против работорговли проводилась серьезная кампания и в 1923 году сам император Хайле Селассие заявил членам Лиги наций, что он покончит с рабством.
Я вспомнил свою остановку в Джидде, когда довелось побывать в Аддис-Абебе.
Эфиопия в переводе означает «Загорелое лицо», а Аддис-Абеба — «Новый цветок».
…На «Загорелое лицо» падали капли дождя, «Новый цветок» съежился под серыми тучами. Дохлый осел лежал у обочины. Торговые ряды, магазинчики: зонты, брюки-«техасы», бритвы «жиллет», юбки «мини». А вот здание штаб-квартиры Организации африканского единства. Где-то в этом районе жила рабыня. Интересно, о чем думают ее родственники?
Я иду по городу. Воскресенье. Заливается над домами колокольный звон.
Две трети жителей Эфиопии — христиане, остальные— мусульмане или исповедующие местные традиционные верования. Христианство появилось здесь полторы тысячи лет назад.
Навстречу идут нарядные девушки. Каждая из них красавица. Недаром шейхи и султаны стремились заполучить в жены сомалиек или эфиопок. Они были «звездами» гаремов… Подросток чинит велосипед.
— Здесь живет…? — я называю имя.
— Да!
По имени ясно, что хозяин дома мусульманин. Значит, лучше подождать на улице. Выходит человек, приветливо улыбается. Вскоре мы сидим в соседнем кафе, и Махмуд обучает меня игре в нарды (нечто похожее на шашки) и курить кальян. Наука игры в нарды дается легко, а вот с кальяном не получается. Тем более, что своего мундштука нет, а тот, что мне предлагают, побывал, наверное, во рту тысячи людей. Наконец спрашиваю осторожно:
— Так, значит, сестру продали в рабство?
— Да, продали. — В ответе ни раскаяния, ни даже сожаления. Это озадачивает. Махмуд, видимо, решил, что его черед поддержать разговор:
— Значит, племянник в ученые собирается? Да-а-а… И не решил, куда идти. Ну, мы ему напишем. Конечно же, в Аль-Азхар[1].
— Плакала сестра, когда ее продавали? — я смотрю на Махмуда.
— Нет, не плакала, — отвечает он и поясняет: — Во-первых, сестра попала в богатую семью. У нее три сына. Они свободны. Во-вторых, у нас больше женщин, чем мужчин. Разве лучше болтаться незамужней, чем стать женой почтенного мусульманина?
Решаюсь затронуть самую деликатную сторону:
— Ведь торговля рабами давно запрещена. Значит, вы нарушили закон?
От спокойствия и следа нет. Махмуд что-то вспомнил. Шрам на его коричневом лице четко окрасился в багрово-розовый цвет.
— Нам тогда нужны были деньги. Правда, мы все равно бы не продали сестру. Как-нибудь перебились бы. Но шейх говорил, что знаком с самим Вальдо Гольеном… А что мы могли сделать?
Вальдо Гольен (справку мне дали в Американском информационном центре) был прислан в Аддис-Абебу американской компанией «Трансуорлд Эрлайнс», которая создала дочернее предприятие «Эфиопиэн эрлайнс». Гольен родился в Дакоте, служил в морской пехоте, потом стал пилотом. Тридцать раз он перелетал Атлантику — по тем временам это было много. И вот ему предложили новую работу — организовать авиалинию. Дела шли успешно. Созданную компанию поддерживали американцы братья Охлип и Роберт Скотт Первый был советником министра торговли, а второй — министра финансов.
Однажды император должен был посетить Аксум, старую столицу и священный город. Добраться туда, кроме как по воздуху, было невозможно. Но самолеты туда не ходили. Гольен все-таки решился и полетел сам. Кое-как приземлился. Приказал расчистить, подготовить полосу для посадки самолета Хайле Селассие. Королевский двор выразил свое высочайшее удовлетворение. После этого император часто летал с Гольеном и даже садился за штурвал. Однажды он заявил:
— Я целиком и полностью доверяю Гольену, более того, я знаю, что бог заботится о нас обоих.
Вот на этого человека и ссылался богатый шейх. И только когда сестра была уже продана и увезена в Джидду, Махмуд заподозрил, что семью обманули.
Махмуд считает, что разговор о судьбе сестры исчерпан. Он просит меня рассказать о Джидде и о том, сколько примерно нужно денег, чтобы добраться до Мекки…
Я уже рассказывал о художнике Афеворке Текле. Глубоко осознанное чувство долга перед людьми, пример просветителей и гуманистов разных эпох укрепляли молодого человека в его решении заняться живописью. В его стране еще есть районы, где сохранились варварские обычаи: умерших детей не хоронят, а привязывают к деревьям; иногда над одиноким путником-мужчиной шаманы совершают варварскую операцию, после которой он обречен на бездетность. Работорговля запрещена. Но вместо нее владельцы ночных клубов вербуют юных эфиопок в свои заведения, и они десятками гибнут там от болезней, унижения, побоев.
В гостиницах Аддис-Абебы живет сейчас меньше шейхов из Саудовской Аравии, в них больше гостей из Соединенных Штатов, ФРГ, Италии. Я видел в Эфиопии денежные знаки, подписанные американцами, которые когда-то были управляющими национальных банков. Я встречал американцев из миссии адвентистов седьмого дня.
— Конечно, идеология работорговцев, — рассуждает А. Текле, — не может иметь успеха. С ней легко бороться. Но не перевелись покупатели человеческих душ. Они опаснее владельцев гаремов. Сын рабыни считает себя свободным. А так ли это?
Я понимал, да и каждый понимает, что хотел сказать молодой эфиопский художник.