Страница 86 из 113
— Знакомьтесь, это наша учительница Ангелина Васильевна Томенко. Она у нас и за советчика и за бухгалтера, — представил женщину Отченашенко.
Спустились в прохладный подвальчик со сбрызнутым водой каменным полом и, присев к круглому столику, застланному залитой скатертью, заказали ведро пива и сотню вареных раков.
— Кто же у вас трактористом будет работать? — поинтересовался любознательный Светличный.
— Пока поработает Балайда, он в Красной Армии на шофера обучался, а подрастет Федька Убийбатько — обучим его, — охотно ответил Отченашенко. Он был рад поговорить, поделиться со свежим человеком впечатлениями, накопившимися за время ярмарки.
— Видал, сколько богатств навезли, — отхлебывая из кружки пенистое холодное пиво, хвастался Бондаренко с таким видом, будто все эти богатства принадлежали ему. — На ярмарку привезли миллион пудов грузов. Из одного Тавриза персы приволокли сто тысяч пудов товаров. За первые двадцать дней оборот достиг ста миллионов рублей золотом. Вот, лавочник, как надо торговать!
— Какая у нас торговля, — отшутилась Ванда, нащупывая за пазухой деньги. — Продал на рубль, пропил полтину, пробуянил другую — только и барыша, что болит голова.
Но Светличный сознавал, что ярмарка научила его многому. Видать, недаром прибыл он сюда. Он убедился еще раз, какую силу имеют реклама и кредит, главное же, он уразумел, что частная торговля, так пышно расцветшая в начале года, уже неспособна конкурировать с государственной! Открой государство рядом с его лавчонкой на Золотом шляху потребиловку или кооператив — и он пропал, погиб, как швед под Полтавой.
Накануне отъезда Светличного из Чарусы Центральный кооператив начал долгосрочное кредитование рабочих паровозного завода. При условии поручительства цехового профсоюзного комитета каждый мог в рассрочку на шесть месяцев купить костюм, ботинки, пальто, белье, мебель.
Это кредитование сразу отразилось на доходах обувного магазина Коробкина, на что Тимофей Трофимович жаловался Светличному в вагоне.
Пиво было холодное, приятное на вкус. Бондаренко посыпал его солью, как суп.
За соседними столиками люди гудели, заключали сделки, пили водку, ударами ладоней в донышки бутылок вышибая пробки.
— Барыш барышом, а магарыч даром! — кричал бородатый купец, насквозь пропахший кожей.
— Купил не купил, а поторговать можно, — басил из темного угла протяжный протодьяконский голос.
Из раскрытого окна видно — во всю стену соседнего дома большими буквами написано:
«Сбережения в бумажных рублях обесцениваются, сбережения в облигациях выигрышного займа сохраняют свою ценность и приносят доход процентами и выигрышами».
— Значит, жалишься, что нет возможности препроводить трактор до дому? — спросил Светличный, отрывая взгляд от этого объявления. — Ну, такое дело мы вмиг обтяпаем, хотя придется вам барашка в бумажке дать.
— Это какого такого барашка? — не понимая, насторожилась учительница.
— Не разумеешь? — спросила Ванда, щуря глаза. — Это по-нашему, по-купечески так говорят. А по-вашему — просто дать взятку.
— Ну это, брат, шалишь, мы, коммунары, люди передовые и на такое безобразие не пойдем, — отрезал Бондаренко.
Неприятный субъект в соломенной тирольской шляпе, подсевший к девице легкого поведения за соседним столиком, весело рассмеялся:
— Я ходил третьего дня на поклон к начальнику станции, просил дать мне товарный вагон. Говорю: «Вы мне вагон, а я вам пятьсот рублей золотом, и никому ни слова». А он, прохвост, расхохотался да как рявкнет: «Нет, ты мне дай пять тысяч и можешь говорить об этом кому угодно».
— Ну, и дальше что? — выпив пива и разламывая красный хрустящий панцирь рака, полюбопытствовала Ванда.
— Пришлось дать. И вот теперь всем рассказываю, в том числе и вам.
Неприятный субъект заказал подбежавшему старичку официанту графинчик холодной водки и два пирожных «наполеон». Девица робко посмотрела субъекту в глаза, прикрытые темными очками, и тихонько попросила:
— Мне бы, милый, котлетку.
— Хватит с тебя и пирожного. И водку, и пирожное заказываю сверх уговора. Это тоже следует принять во внимание.
— Тошнит меня от этих пирожных… — и, глотая слюну, добавила: — Несвежие они.
Девица была тоненькая, совсем молодая, с бледным чахоточным лицом.
— Как это — несвежие? Нехорошо так наговаривать, барышня, — возмутился официант, терпеливо ожидавший приказаний.
Ванда, пристально глядевшая на девицу, щелкнула ридикюлем, достала новенький бумажный червонец и сунула его в узенькую девичью руку:
— Плюнь ему, мерзавцу, в морду и беги отседова.
Девица робко поднялась, пробормотала:
— Спасибо, мадам… У меня дома голодный ребенок, — и, все время кланяясь, пятясь, неслышно выскользнула из подвала.
— Их тут, вертихвосток, вечерами как бабочек у фонаря, — объяснил официант, полотенцем, перекинутым через руку, вытирая высокий, с залысинами вспотевший лоб.
— Кем я только не была, а вот мадамой — никогда. Так что это она зря ко мне.
— А вас не Вандой звать? — осторожно спросил официант, все время присматривавшийся к ней.
— Нет! И точка. Получай за пиво и раки — и гуд бай! — Ванда щедро расплатилась, подмигнула официанту и потянула за собой на улицу всю компанию. Не может человек раз и навсегда освободиться от своего прошлого, оно нет-нет да и напомнит о себе.
Они вышли из прохладного подвала на раскаленный солнцем тротуар; к ним бросилась бойкая стайка мальчишек, торгующих сливочными ирисками и штучными папиросами.
Отмахнувшись от них, Бондаренко спросил:
— Кому же этого самого барашка следует отвалить?
— Коробкину Тимофею Трофимовичу, — сказал Светличный.
— Кому, кому? — Оба крестьянина приостановились от удивления.
— У него есть родной братец, большими делами ворочает на железной дороге. Все может.
— Сколько? Сколько надо дать? — В старческих глазах Отченашенко молодо вспыхнула ненависть.
— Думаю, пятьсот целковых устроит его, — прикинула Ванда. — Ведь он тоже кому-то должен дать.
— Выходит, укупорка дороже товара, — нахмурился Отченашенко.
— Да так уж издавна повелось: за морем телушка полушка, да рубль перевоз, — насмешливо напомнила поговорку Ванда.
— Ну, что ж, веди к этому Коробкину, — решил Бондаренко. — Погрузим свой трактор — и айда домой. Я уж и гостинцев детишкам своим накупил, у меня их шестеро душ.
— Не пойдем мы. Валяйте к нему сами, скажите — я послал.
Светличный назвал адрес Коробкина.
— Может, не пойдем? — робко спросила учительница.
— Ничего не попишешь. Издержки нэпа. Надо считаться с ними. Пошли, — решительно сказал Бондаренко.
Когда земляки ушли, Обмылок взял Ванду за руки и, заглядывая в ее красивые глаза, сказал:
— Ты знаешь, что я надумал в пивной?.. Потратить всю нашу деньгу на покупку облигаций.
— Ты что, Игнат, рехнулся или белены объелся? — Ванда пристально посмотрела на мужа. — Вроде бы, окромя пива, и не пил ничего, а несешь такую околесицу.
— Садись, дорогая. — Светличный подвел жену к парковой скамейке, они сели. Подождав, пока прохожие прошли, и убедившись, что их никто не слышит, Светличный продолжал: — На двадцатое августа назначили второй тираж выигрышей по государственному шестипроцентному золотому займу. Под Новый год состоится третий тираж, и так до бесконечности. Понимаешь, за пятерку можно выиграть сто тысяч рублей золотом. Но дело тут не в одном выигрыше. Мало я в это дело верую, тут и подтасовать могут, сделают так, что выиграют те облигации, что лежат в банке. Золотой рубль сейчас в самом соку. Уже объявлено: червонец будет котироваться на рижской бирже, заграничные буржуи уже признают его силу. Если купить сразу на десять тысяч облигаций, то через год можно содрать с государства шестьсот рублей процентов. Вот оно главное, что я хотел тебе сказать.
Ванда слушала молча. Слова мужа пробудили в ней давно угасший азарт игрока. Она не прочь хоть сейчас поставить все свое состояние на кон.