Королева и изгнанник

На вершине холма он снова огляделся. Вокруг были такие же безмолвные пустынные холмы, но где-то внизу зелень была гуще, а между ней змейкой блестела речка. Зигфрид спустился и дошёл до этой речки. Она была мелкой и узкой, спокойно текла по каменистому дну и вода её была мутновато-белёсой. Зигфрид присел и умылся. Потом зачерпнул ладонью и попробовал воду на вкус. Ощутимо отдавало мелом. Никакой живности в речке заметно не было, но само наличие пресной воды – это уже было хорошо. Человек напился, потом поднялся и отправился вдоль берега.

В какой-то момент Зигфрид услышал за спиной шорох. Он обернулся и увидел, что большой куст травы позади него немного шевелится. За ним кто-то следит? Или это птица вспорхнула? Зигфрид посмотрел в небо и никаких птиц там не увидел. Подумал он и о том, что вообще не встречал за время своего пути никаких следов птиц или животных, кроме слизней. Зигфрид достал из голенища сапога подаренный ему перед казнью кинжал, развернулся и продолжил путь, сосредоточившись на звуках позади него. Между тем, зелень становилась всё гуще, и ему порой приходилось продираться через высокие травяные заросли.

Вот оно. Слух засёк шорох осыпавшихся камешков и шелест травы. Зигфрид резко обернулся и его взгляд вновь отметил шевеление зелени. Дальше ждать не имела смысла. Если даже там хищный зверь, он прячется от него, а значит – не считает себя настолько сильным, чтобы легко справиться с человеком.

Зигфрид решительно подошёл к тому месту, где рос куст с длинными и широкими листьями, и рукой, держащей кинжал, осторожно отодвинул их в сторону. На него смотрели две маленькие детские мордашки. Двое детей возрастом около четырёх лет с любопытством уставились на Зигфрида. Их лица и тела были очень смуглыми и разукрашенными красной и чёрной красками, а ещё на них болтались какие-то разноцветные украшения, выполненные из чего-то, похожего на бисер. Никакого страха перед Зигфридом в их глазах не было, только любопытство и даже радостное ожидание – вот, ты нас нашёл, здорово, правда?

Зигфрид нахмурил брови и спросил:

– Где ваши родители?

И тут дети дружно залились звонким смехом, а потом стали повторять слово "виткоп" и опять принимались смеяться. У Зигфрида никогда не было детей и никакого умиления ребятнёй он не испытывал. Всё, что ему нужно было от этой парочки – чтобы они вывели его на поселение, которое наверняка окажется деревней. Лишь бы там была еда и безопасное место для отдыха. Он решительно спрятал кинжал в сапог и крепко взял обоих детей за руки.

– Ведите меня к вашим папкам с мамками.

Как ни удивительно, но дети его поняли. Они, перекрикиваясь на незнакомой речи и смеясь, повели Зигфрида в сторону от речки. Через некоторое время такого путешествия они вышли на основательно вытоптанную тропу, а потом, пройдя между двумя невысокими холмами, Зигфрид увидел искомое – деревню. Это были несколько травяных хижин, стоявших на площадке, огороженной забором. Хотя и забором это было назвать сложно, скорее – перилами. Просто палки, тянущиеся горизонтально на высоте примерно по пояс человеку, и всё. Из хижин к ним вышли взрослые. Такие же темнокожие и разукрашенные как дети, почти голые, лишь кое-где прикрытые юбками из травы или чем-то похожим на грубую ткань, скорее всего, тоже сделанную из травы. Что ж, Ларен повезло гораздо больше – она попала в их цивилизованный мир. Ему же достались какие-то дикари. Но выбирать не приходилось. Зигфрид отпустил детей и шагнул вперёд, постаравшись, чтобы его лицо приняло как можно более дружелюбное выражение.

– Виткоп? – спросил у него мужчина со взглядом, выражающим спокойную уверенность руководителя.

– Виткоп, – согласно вздохнул Зигфрид.

ГЛАВА 2

Шалаш для Зигфрида аборигены поставили буквально за полчаса. Он сидел в сторонке и глядел на то, с каким энтузиазмом дети и взрослые стаскивают в одно место стебли травы, сухие стебли кустов, а потом ловко переплетают их и возводят некое прямоугольное строение, в которое Зигфрид и собаку постеснялся бы поселить. Но он уже понимал – это его новый дом, и никакого другого пока не предвидится. Поэтому он, хотя и не без большого труда, изобразил на лице радостную улыбку, когда одна из женщин сделала для него приглашающий жест. Низко согнувшись, Зигфрид залез в травяную конуру через отверстие в одной из стен. Двери здесь, понятное дело, не было, и окон тоже. Зато теперь он имел целых два варианта внутреннего убранства своего дома: лечь на травяной пол так, чтобы деревня видела его до пояса, или так, чтобы всем дикарям была видна его нижняя половина туловища с ногами.

Сначала Зигфрид выбрал второй вариант, чтобы самому не видеть мельтешащих мимо жителей деревни, а потом подумал – у него в сапоге лежит самый ценный предмет из его немногочисленного имущества – кинжал охотника Обена. Короля Лероя Обена, чтоб его... Ну как дикари решат, что им он нужнее?

– Коп! Коп! – закричала ребятня, как только он улёгся и собирался, закрыв глаза, подумать о своей новой жизни.

Возле его хижины тут же образовалась маленькая толпа жителей деревни, одни из которых радостно смеялись "коп, коп", а другие были явно огорчены "коп, коп". Зигфрид сразу почувствовал себя тут главным. Самым главным дураком в сумасшедшем доме.

Потом те, кто был огорчён, ушли в свои хижины и притащили оттуда Зигфриду кто – еду с посудой, кто – одежду, а кто и мебель. Еда представляла собой кусочки каких-то корешков, посуда – широкий лист лопуха, на который эти корешки были положены, одежда – длинную травяную юбку, а мебель – связанный кубиком пук травы, который можно было использовать как подушку, как кресло или как стол – всё, что твоей душе угодно.

Радостная же половина жителей как стояла возле его шалаша, так и оставалась на месте, бдительно следя, чтобы ни один из огорчённых не отлынивал. "Словно они спорили на что-то", размышлял Зигфрид, жуя корешки, напоминающие по вкусу сырой картофель, "На что-то в связи со мной. А что я сделал? Я лёг. Они спорили на то, лягу я или нет? Тогда слово "коп" можно перевести как "лежать". Но скорее всего, они спорили на то, как именно я лягу – головой или ногами ко входному отверстию. А поскольку я лёг головой, то "коп" – это, похоже, голова. А ещё это часть слова, которым они все называют меня, но этот факт может быть и ни при чём".

Его сомнения разрешились этим же вечером. Зигфрид лежал в своей конуре – дремал после совершенно несытного обеда, когда по деревне раздался новый крик:

– Сварткоп!

Зигфрид выглянул и увиденное заставило его подобраться и выскочить из хижины – к деревне приближался снюсь.В сумерках глаза его сверкали особенно ярко, а чёрный туман почти сливался с окружающим фоном, и казалось, что его глаза плывут сами по себе. Это было жуткое зрелище, безо всяких ночных кошмаров. Снюсь приблизился вплотную к "перилам", ограждающим деревню, и стал тянуть свои щупальца в сторону людей. Но дальше пройти не мог. Он не умел прыгать вверх, и даже при сложенном до конца позвоночнике он оставался выше ограждения. А давить на преграждающие ему путь прочные прутья было просто нечем – свой позвоночник и голову снюсь явно берёг. Мужчины похватали шесты с поперечинами, похожие на швабры с очень длинными черенками. Они встали напротив снюся и стали легонько отталкивать его от ограды, касаясь твёрдых позвоночника и головы, явно боясь причинить ему смертельный вред. Было очевидно, что аборигены прекрасно знают, что те, кто будет рядом со снюсем в момент его смерти, пропитаются её эманациями и тогда их ждут ужасные ночные кошмары.

Снюсь несколько раз отступал и делал всё новые попытки приблизиться к людям. Наконец кто-то швырнул ему за ограду красный комок – распотрошённого багрового слизня. Снюсь тут же наплыл на него своим туманным основанием и словно бы присосался к слизню, интенсивно качая своим позвоночником вверх-вниз. Потом он снова попытался атаковать людей, но ему это не удалось, и он, нехотя развернувшись, уплыл в темноту, оставив на земле мокрое пятно – всё, что осталось от слизня. Сейчас Зигфрид обратил внимание на то, что все хижины в деревне расположены не ближе, чем на три-четыре метра от ограждения, и понял причину этого.