Секретное счастье

«Да с чего же он мой-то?!» – хотела воскликнуть Элли, но промолчала. А Ранита, поднявшись, деловито заявила:

– Ну, все, леди, хватит болтать. Тебе-то хорошо, ты можешь отоспаться, а мне до завтрака подняться надо – это ж через два часа.

– А как же ты будешь работать, если не спала?

– Ой, да брось. Не первый раз. Ну, давай!

Ранита щелкнула замком и выскользнула в коридор. А Элли, стянув запылившиеся бриджи и блузку, вдруг почувствовала, что все эмоции ночи снова к ней вернулись. Она подумала, что надо бы сходить в душ, но уже не было сил. «Утром!» – махнув рукой, она покидала наряды с кровати на кресло, нырнула в постель, и, вспоминая осторожное рукопожатие Дена, почувствовала бесконечную радость. «Я сегодня не смогу уснуть!» – подумала она. И через минуту уже спала сладким сном.

Элли встала поздно, отказалась от завтрака. Выйдя в просторный холл, украшенный пейзажами и крутобокими напольными вазами, она боялась встретиться глазами с отцом или Генриором – ей думалось, что все уже знают про секретную ночную прогулку.

Но ничего не произошло. Ранита, как ни в чем не бывало, летала по замку с тряпкой в руке и, заметив Элли, лукаво ей подмигнула. Она была такая свежая, легкая и быстрая, будто и не случилось бессонной ночи. Граф вовсе не удивился тому, что дочка решила провести утро в постели. Наоборот, похвалил: «Когда же еще отдыхать, как не на каникулах?»

Элли сбегала в вольер к Рику и облегченно выдохнула – с ним всё было в порядке, только три его головы то и дело смачно зевали и поглядывали на нее с подозрением.

После обеда граф пригласил Элли в библиотеку, устроился за массивным столом, достав из выдвижного ящика пухлый красный блокнот с потрепанными желтоватыми страницами. Обмакнув белое перо в тяжелую бронзовую чернильницу в виде цветущей розы (граф предпочитал жить по старинке и не признавал не только шариковых, но даже и перьевых ручек), он вывел каллиграфическим почерком: «Список гостей»

– Ты это к чему, папа? – удивилась Элли.

– Как же? Мы же решили устроить летний бал в честь твоего дня рождения! – граф поднял изумленные глаза на дочь и едва не посадил кляксу. – Разве ты забыла?

– Ах, да… Бал… – сникла Элли. Еще вчера почин отца затеять роскошный вечер казался ей занимательным – почему бы не пообщаться с ровесниками из Лесного? Но сейчас мысль о мазурках, кринолинах, оркестре и многолюдной суете казалась невыносимо скучной и неуместной. Но отец был так воодушевлен, что Элли присела на кожаный диван и скрепя сердце произнесла:

– А что? Бал – это хорошо! – и понадеялась, что это прозвучало не слишком фальшиво.

– Конечно, хорошо! – обрадовался насторожившийся было граф – он не заметил, что голос дочери дрогнул. – Семнадцать лет не каждый день исполняется. Ну, принцесса, так кого мы пригласим?

Не дожидаясь ответа, он принялся вписывать в блокнот фамилии, перечисляя их вслух: «Вернелли… Арден…»

Элли молча кивала.

– И вот кого надо обязательно позвать! – воскликнул граф будто бы невзначай, а Элли вздохнула. – Герцога Готца с сыном! Кстати, младший Готц, Крис, чудесный юноша. Такой обходительный, умный… Он уже окончил университет и готовится возглавить одно из отцовских предприятий. Небольшой завод. Говорят, Крис очень перспективный экономист! Представляешь, он ухитрился привлечь к работе троллей, причем очень и очень выгодно. Троллей, дочка! А ведь все знают, какие они своенравные.

– Папа, ну что ты его расхваливаешь? – не выдержала Элли. – Я хорошо знаю Готца. Мы даже танцевали зимой на балу у Вернелли.

– И как он тебе?

– Неплохой.

– И все?

– А что еще? Не замуж же мне за него идти!

Граф рассмеялся и, поднявшись из-за стола, присел на диван рядом с дочерью. Он обнял Элли, ласково погладил по длинным вьющимся светлым волосам.

– А почему бы не замуж, родная? Тебе будет семнадцать, для свадьбы рановато, хотя по закону можно, а вот о женихе пора бы подумать. Крис – молодой миллионер, герцог. К тому же хорош собой. Идеальная партия.

– Ну что ты говоришь, папа! – возмутилась Элли. – Не собираюсь я замуж!

– Ну, всё, всё, молчу! Спешить некуда. Отложим временно этот разговор. Так как насчет Готца? Пригласим?

– Пригласи, если хочешь.

– Вот и прекрасно. Конечно, бал – дело хлопотное, но справимся. Сегодня отправлю Генриора на недельку в Тисс. Пусть закупит там всё, что нужно, заодно и проверит, как обстоят дела на моих предприятиях.

– Папа, а может быть, он возьмет с собой Рика? – вдруг предложила Элли.

– Зачем? – удивился граф.

– Рик старый, ты же сам говорил, что его пора показать ветеринару, проверить его здоровье.

– Хм. Это хорошая мысль. Пусть Генриор покажет Рика звериному врачу.

«А нам не придется давать ему сон-травы!» – подумала Элли и сердце ее заколотилось, когда она вспомнила серые лучистые глаза Дена.

***

Летние дни летели, как мотыльки, – никогда еще Элли не была так счастлива. Днем она рисовала акварелью в большом альбоме или слушала радио, иногда играла в теннис с Ранитой – пока Генриор был в отъезде, та не утруждала себя хлопотами. Правда, Ранита почти всегда побеждала – она была ловкая и уступать никому не собиралась.

Элли часто думала, что Ранита по нелепой ошибке родилась в селе, а не в одном из дворянских поместий. Высокая белокожая красавица с роскошными черными волосами, тонкая и гибкая, как струна, резкая и прямолинейная, она и не думала играть роль покорной тихони-служанки – конечно, когда рядом не было Генриора. Дело Ранита знала и могла бы стать незаменимой горничной – она всё умела! Да только не желала вкладывать силы в чужое хозяйство.

Элли казалось, что она хорошо понимает подругу.

Но, может быть, это ей только казалось.

Глава 5. Вот что его тревожит

Когда начинали оглушительно звенеть цикады и шуршать от легкого ветра листья яблонь и кленов, подруги ныряли в теплую синеву летней ночи. Встречи начинались одинаково – беспечные разговоры, песни Сержа, от которых странно щемило сердце, шуточки и колкости Раниты… Серж был с Элли вежлив, но отстранен, говорил по-доброму, но холодновато, словно показывая, что они приятели, а не близкие друзья.

Но Элли этого не замечала. Ее интересовал только Ден.

Ранита с Сержем уже не сидели подолгу у костра – ставили за зарослями боярышника парусиновую палатку и мирно спали в обнимку до рассвета.

Ден и Элли оставались наедине. Ради этих минут Элли и совершала маленькие подвиги: карабкалась по деревьям, продиралась через кусты, сбивала ноги. Когда Ден, большой, сильный, сдержанный, ворошил угли в костре, когда огонь разбрасывал пушистые искры, когда в небе сияли огромные, как городские фонари, звезды, Элли переполняли несочетаемые чувства: небывалый, великий, как весь мир, покой – и приятное пульсирующее волнение.

Лес, ночь, взрослый молодой человек – всё это было странно, запретно, недозволенно. Но первая азартная острота быстро исчезла. Осталось растущее, как быстрый и смелый росток, притяжение.

Элли нравилось, когда Ден укутывал ее, как маленькую, огромной голубой курткой, и брал потертую рыжую гитару. Он не умел петь – но играл только для нее, а она тихо слушала знакомые с детства мелодии и новые прекрасные мотивы. Элли радовалась незамысловатым сюрпризам: Ден приносил ей то ароматную чернику в берестяной чаше, то очищенные лесные орехи, то красные глянцевые яблоки, пахнущие конфетами и наступающей осенью.

Но Элли не догадывалась, что ночные встречи, которые для нее стали громадной, как океан, радостью, для Дена превратились в повод для постоянной болезненной тревоги. И дело было даже не в том, что такие встречи запретны, ­­– он говорил себе, что не делает ничего противозаконного. Его грызли, словно шакалы, совсем другие мысли.

Если бы Элли только знала, что каждый раз он говорил себе: «Я больше никуда не пойду!» – и всегда нарушал слово, вспомнив об Эллиных глазах – невинных, честных, прозрачных и голубых, как утреннее озеро.