Безумные дни

— Пленных не брать, раненых не оставлять, — сказал подошедший полковник. — Пошли!

— Готовность! — доложил оператор. — Поехали!

Я впервые увидел реперный переход со стороны. Люди, напряжённо стоящие с оружием в руках, задрожали, как изображение на сбоящем мониторе, и исчезли. Казалось, на долю секунды их силуэты повисли, нарисованные в воздухе клубящейся тьмой, — и всё, как и ни бывало.

— Тайминг репера? — спросил полковник.

— Восемь минут, — ответили сзади.

— Пятиминутная готовность!

Военные забегали, засуетились, в окне появился толстый пулемётный ствол, солдаты тащили мешки с песком, складывали из них стрелковые ячейки. Я почувствовал себя лишним и вышел на улицу. Светало, было прохладно, и ложиться спать уже не хотелось.

О том, что эти пять минут прошли, догадался по крикам и мату, донесшимся из помещения. Все вдруг забегали, кого-то понесли на носилках, подлетел антикварный грузовик, оснащённый вместо кузова белой будкой с красными крестами. В грузовик, матерясь, грузили стонущих раненых, среди них был щитоносец — не спас его, похоже, тяжелый броник. Борух вышел последним, вытащил и прислонил к стене щит, поковырял пальцем задумчиво его поверхность.

— Ну как, отбили? — спросил я.

— Нет, — коротко ответил он, — но языка они не получили.

Я не стал выяснять подробности.

— Очень сильно их скорострелки шьют, — пожаловался Борух. — Никакой броник не держит. Если бы не щит — все бы там остались.

— И что теперь? — спросил я.

— Да хер его знает, — пожал он плечами. — Мы им тут здорово наваляли — они засады не ждали. Да и там добавили неплохо. Но это тупик.

— Почему? — не понял я.

— Они уже не могут прорваться в Коммуну — разом крупные силы через репер не перебросишь. Везде, где попытались, огребли. Хуже всего было на одном репере, где они выломились в какой-то бронемашине. Ребята её с граников расковыряли, но с большими потерями. У неё какая-то особо мощная стрелялка, танк в решето раздырявило… Теперь все реперы окружают бетонными столбами и минами, ставят ДОТы… Но и мы в том же положении — хрен прорвёшься. Я ж говорю — тупик. Мы в осаде.

— Печально, — покачал я головой и, пока Борух увлечённо ковырял вмятины на щите, потихоньку покинул место событий.

Дело в том, что мне пришла в голову одна неприятная мысль — рано или поздно (причём, скорее рано) до кого-то из коммунаров дойдёт, что, при такой изоляции реперов, у них остаётся один способ обойти осаду — некий автомобиль, который я уже привык считать своим. И, как только эта идея осенит их Совет, как долго я останусь владельцем этого транспорта? Да ровно столько времени, сколько нужно для отдачи приказа на конфискацию. Так что я рванул за Ленкой почти бегом — чёрт с ней, с обещанной помощью, тут бы при своих остаться.

Не успели буквально чуть-чуть — хотя жена моя впервые в жизни не потратила на сборы и двух минут. С Палычем столкнулись прямо возле машины — он предусмотрительно прихватил с собой пару каких-то вооруженных людей в штатском.

— Пришли проводить? — спросил я его.

— А вы никуда и не отправляетесь, — отрезал он. — Во всяком случае, на этой машине.

— Начинаю заново осмыслять глагол «скоммуниздить», — сказал я нейтральным тоном.

— Случай крайней необходимости! — отмахнулся от меня Палыч.

— Ну да, ну да… — не сдавался я. — Хранителям это расскажите. У них, вроде, тоже необходимость.

— Мы не можем рисковать утратой единственного канала в Мультиверсум! А Хранители — не ваша проблема.

— Отчего же единственного? У вас ещё костюмчик есть. Как раз моя жена его вам доставила. Та самая жена, которую мне обещали вернуть Хранители. Для чего и нужна вот эта машина.

Я положил руку на борт, и люди в штатском торопливо навели на меня болтовые карабины вида довольно антикварного. Эти люди не выглядели солдатами, какие-то ополченцы или народная милиция, но пуля есть пуля. Лена сдвинулась в сторону и опустила руку в спортивную сумку — у неё там коротенький автомат. Похоже, память Карлоса толкает эту сущность к простым радикальным решениям, но я бы не хотел переводить конфликт в эту плоскость.

— И костюм, и машина являются оборудованием, принадлежащим Коммуне! И на этом разговор окончен!

— А по-моему, нет! — Ольга подошла к нам с ещё одной девушкой, одетой по-походному и с двумя пистолетами на поясе. — Не много ли ты, Палыч, на себя берёшь? Председатель — не весь Совет!

— Ольга! — у председателя сделалось такое лицо, как будто он говна полной ложкой хлебанул, а пришедшая с ней девушка весело мне подмигнула. Она удивительным образом казалась то ли знакомой, то ли на кого-то очень похожей, но я не мог сообразить, на кого.

— Да, Палыч, это я. И, как член Совета и руководитель внешней разведки, я настаиваю на выполнении решения по Хранителям.

— Обстоятельства изменились, — запротестовал Палыч. — Коммуна в блокаде, и эта машина…

— Эти обстоятельства я лично изложила тебе, мудню старому, ещё вчера, но ты, одноглазый долбоёб, забил на них болт!

— Это были очень неубедительные данные! — заорал на неё председатель.

— Да что ты говоришь? — Ольга заорала на него в ответ. — Пятнадцать человек погибли сегодня ночью, это достаточно убедительно? Да если бы я не попросила Карасова выставить свою охрану у реперов, то Коммуне уже не нужен был бы Председатель Совета!

— Это не отменяет того факта, что…

— Не волнуйся, — сказала мне девушка, — они сейчас поорут, руками помашут, а потом будет так, как скажет Ольга. Это же Ольга.

Председатель и Ольга ругались самозабвенно и эмоционально. Смущённые ополченцы опустили свои берданки и делали вид, что они просто так тут стоят.

— Да, давно хотела сказать тебе спасибо, — добавила девушка, и внезапно сделав шаг вперёд, крепко обняла меня и поцеловала в щеку.

До меня внезапно дошло:

— Треть… То есть, Марина же! Как я рад тебя видеть!

— Не узнал? — засмеялась она.

Я обалдело покачал головой. Узнать в этой красивой весёлой молодой женщине то затравленное диковатое существо, которое обитало у меня в башне, было решительно невозможно. Я смотрел на неё и поражался контрасту.

— Извини за то, что там было, — сказала она серьёзно. — Это была не совсем я.

— Да, я знаю, мне Криспи рассказала.

— Как она? — спросила Марина.

— Неплохо, пожалуй, — сказал я, подумав. — Не то чтобы совсем без последствий, но пришла в себя. Она в Альтерионе сейчас, думает, как жить дальше.

— Надо же, Крис — и думает? — заразительно засмеялась Марина. — Вот уж точно «не без последствий»!

— Прости, — она посерьёзнела, — она добрая девочка, но слишком уж ей засрали голову этой альтерионской чушью. Надо будет навестить её как-нибудь.

— Так блокада же… — напомнил я ей.

— Ольга что-нибудь придумает, — уверенно сказала Марина. — Она всегда выкручивается.

Ольга подошла к нам, ещё слегка взрыкивая и кровожадно щурясь. Палыч злобно сплюнул, подозвал своих людей и собрался уходить. Он имел такой вид, как будто его только что поимели кривым ржавым ломом, но всё-таки крикнул:

— И чтобы вернули потом имущество!

Оставил, типа, за собой последнее слово. Ольга не обратила на это ни малейшего внимания.

— Ты уверена? — спросила она Марину. — Всё-таки реабилитация не окончена…

— Мы это уже обсуждали, Оль, — сказала девушка уверенно. — Всё со мной будет нормально, меня ничего не берет, ты же знаешь.

— Может, я сама? — спросила Ольга.

— А кто будет тут Палыча окорачивать? — засмеялась Марина. — Не я же. Ну и у меня личное, ты знаешь.

— Знаю, — кивнула Ольга. — Удачи тебе.

— Ты с нами, что ли, Марина? — дошло до меня.

— С вами, с вами — ответила за неё Ольга. — Должен же за вами кто-то присмотреть? А она у нас девушка боевая…

— Помню, как же… — у меня сразу возникла перед глазами памятная картинка: оскаленная Третья, залитая чужой кровью, с ножом в одной руке и розовым пушистым рюкзачком в другой.