Страница 7 из 85
А так-то народ из деревни утекал — раньше заводик казеиновый был, со всей округи снятое молоко свозили, но в девяностые его сперва продали неудачно, потом рейдеры прибрали, а последний хозяин обанкротил и забросил. Молодняк и так в города учится уезжал, а как работы в деревне не стало, тут и старшие ринулись. Так что остались пенсионеры, дачники, да совсем никчемный народец.
— Васян! — немолодой мужик с седой щетиной полез обниматься, стоило только выйти из внедорожника.
— Привет, Вовка, — я ответил сдержанно, пожимая его руку в наколках и повернулся к Леше и охраннику: — Вон в тот дом, под синей черепицей, располагайтесь там.
— Ты где зависнешь, у баб Кати или давай к нам? — радость Вовки, казалась, была беспредельной.
— У Пучкова, он к себе зазвал.
— Это ты ловко придумал, — засмеялся Вовка щербатым ртом, — к водке поближе!
Федя Пучков работал на северах, лет десять назад вернулся, отстроился, замутил небольшой бизнес в райцентре, а для себя открыл домашнее самогоноварение. Причем поставил его по последнему слову науки и техники — хромированные котлы и змеевики, таймеры, манометры, — и достиг в этом деле таких высот, что деревенские даже перестали покупать магазинную водку. Я вообще заказывал у него с каждой оказией по ящику — натурпродукт экстра-класса, на охотах наших такие знатоки-понторезы собирались и то все нахваливали, ни похмелья, ни головной боли.
— Не, у него бойлер хороший, я без горячей воды не могу.
— Совсем в своих верхах расслабился, тебя бы в экспедицию на недельку, — заржал кузен.
— Типун тебе на язык, как-нибудь обойдусь!
— Ладна, завтра с утра молодые в район поедут, расписываться, цветы к памятнику, то да се, сюда вернутся к полудню.
— Где гулять будем?
— Так в клубе столы накрывают, больше негде.
— Чего не на улице?
— А то ты нашу погоду не знаешь! — Вовка задрал голову у небу.
Я тоже посмотрел наверх — там неслись облака, обгоняя друг друга. Н-да, дождь может натянуть в любую минуту.
— Во-во, а в клубе на всех места хватит, его о прошлом годе перестроили.
— Понял. Ладно, сам-то как? Работаешь где?
— Так вон же, — приятель детства махнул рукой на балок при въезде с таким видом, будто я обязан был все знать.
— И что там?
— Омшаник!
— Чего?
— Омшаник, зимовье для пчел! — с некоторой даже гордостью объяснил Вовка.
— А ты каким боком?
— Так пасечник теперь!
И кузен потащил смотреть пасеку, с воодушевлением рассказывая про свои разноцветные ульи, показывая дымари, медогонку, воскотопку, роевни, насосы для меда... Смотреть настоящий улей с живущими в нем пчелами я не рискнул, несмотря на заверения Вовки, что в маске бояться нечего. Нафиг-нафиг, буду потом заседать с опухшей рожей, так что ограничились новеньким, еще не заселенным.
А еще брательник собирал лекарственные травы и сдавал их, и не успокоился, пока не показал мне каждый пучочек.
— И что, жить можно?
— Так вон, — махнул Вовка рукой в сторону одного из двух новых домов, — за год отстроился.
Предчувствия меня не обманули — каждую минуту ко мне подходили родственники и соседи, с кем не успел перекинутся словом поутру, а таковых у меня здесь пол-деревни верных. Охраннику я сразу дал наказ — набрать в бутылку воды и наливать мне под видом водки, а то я бы давно под столом валялся, потому как выпить надо с каждым, а закусить мне не давал следующий жаждущий общения.
Поел я только благодаря Светлане Семеновне, даме, считавшей себя интеллигентной, когда она принялась зачитывать поздравительную поэму. Слушать ее никак невозможно, а вот хождения затихли — уважает народ высокие искусства. Потом все покатилось по-новой, старики вспоминали как носили меня на руках, у кого я забор поломал или малину обобрал, горевали по моей маман, умершей в прошлом году от треклятого ковида. Бог ты мой, сколько я тогда денег извел на врачей, ИВЛ и тому подобное...
Как ни старались мы с охранником, но меня напоили. Да и немудрено — столько народу! И не всегда фокус с водой проскакивал, некоторые подходили со своими бутылками и наливали. С одним полста грамм, с другим полста, с третьим, четвертым, так что дальнейшие события я запомнил урывками.
Вот жених и невеста идут.
Вот сверкает, то ли гроза, то ли фейерверк.
Вот Петрович держит соседа за лацкан «Нет, ты скажи!»
Вот все валят на улицу.
Вот драка.
Вот я с криком «Да гори оно все огнем!» лезу в самую гущу.
Вот я мокрый насквозь, то ли от дождя, то ли окатили, чтоб растащить.
Вот искры из глаз, грохнуло и отбросило.
Вот и все, темнота.
Что там случилось, я так и не понял. Может, гроза с молниями, может чудо-богатырский удар, а может и та самая природная аномалия, над которой так тряслись самодельные волхвы, или вообще все вместе взятое, но очухался я уже здесь, в пятнадцатом, прости господи, веке.
Очухался, надо сказать, удачно, пусть и с мутной головой, что поначалу я принял за тяжелое похмелье, усугубленное мордобоем, а потом, как разглядел окружающее, так и вообще за отъезд крыши. Бревенчатыми стенами никого в деревне не удивишь, иконами в красном углу тоже, но вот одежда и, главное, речь... Неделю картинка дрожала, звуки плыли, все воспринимал отстраненно, как не со мной. И, наверное, не будь эдакого мозгового тремора — точно рехнулся бы.
Ну в самом деле, вот я председатель правления банка, а вот я Вася Рюрикович, внук Дмитрия Донского и Витовта Литовского, какова карьера, а? Ни майбаха, ни кадиллака, ни дома на Рублевке, про Майорку даже думать забыть. Да какая там, к чертям, Майорка... Самой элементарщины нету — хлопкового белья, горячего душа, кофе, одеколона, книг, музыки, не говоря уж о чудесах техники.
К этому еще инвалидность. Тело-то чужое, не слушаются, я поначалу, когда хотел чего взять, на полметра промахивался, меня первый месяц под ручки водили и с ложечки кормили, а я только мычал, пока немного не освоился. Бог ты мой, чего мне это стоило, год примерно ушел на то, чтобы полностью овладеть речью и движением.
Повезло еще, что Васенька рос мальчиком нервным, капризным, с закидонами и приступами бешенства. Да и как иначе — поздний ребенок, последняя надежда властной родительницы. Отца нет, братьев нет, детей нет, помрет — и все, власть автоматом уходит к дядьке Юрию Дмитриевичу, а для маман это нож вострый, да и для московских бояр тоже. Вот и тряслись над «Васенькой», глаза закрывали на странности, хвост на поворотах заносили. А иначе бы законопатили в какой монастырь и привет.