Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 68 из 74

— С братом своим, — коротко ответил Никифор. — Брат соглашался. Донесла Лушка, стряпуха евоная.

— Пока Головню не трогать, но под особый надзор. Что с купцами орденскими?

— Обрабатываем. Удалось своего человека к ним на двор пристроить...

Переговорив с Никифором, я отпустил его и уже было собрался в баню, как появился Вакула.

— Что еще?

Стремянной виновато улыбнулся, отчего его порубанная физиономия стала еще больше похожа на медвежью морду.

— Стаську, дочуру князя Вяземского опять взяли. Переоделась в отрока, хотела к тебе проскользнуть. Вот же неугомонная. Что прикажешь? Сдать отцу, али как?

Я озадаченно потер бороду. Действительно, что делать с этой егозой? Вяземский с семьей прибыл всего неделю назад и это уже вторая попытка неугомонной девчонки: девка решительная и упорная, ничего не скажешь.

— Тащите ко мне егозу. К отцу евоному не посылать пока.

Притащили девчонку в драном овечьем полушубке и облезлой заячьей шапчонке. Я жестом отослал Вакулу и грозно нахмурился.

— Чево смотришь? — Стаська смутилась. — Так и скажи, что не люба тебе.

Я чуть не расхохотался.

— А когда я говорил, что ты мне люба?

— В очах твоих тогда поняла! — задиристо ответила девушка, а потом вдруг невпопад брякнула. — А мне уже шестнадцать... — но сразу смутилась и покраснела.

— Вот ужо обдерет тебе батя гузно вожжами! — я погрозил ей пальцем. — Совсем ополоумела? Что люди скажут?

— Ой!!! — перепугано пискнула Станислава и шарахнулась от меня. — Не говори ему, а? Не надобно...

Шапчонка с ее головы свалилась и на грудь упала толстенная коса, отчего Стаська вдруг стала очень миленькой и симпатичной.

У меня в сердце что-то шевельнулось, очень захотелось как можно дольше не отпускать эту пигалицу от себя.

— Иди сюда... — я поманил ее к себе.

— А зачем? — нахмурилась девчонка.

— Сама же приперлась, а теперь спрашиваешь.

— Ну... — замялась Анастасия.

— Экая ты... — я сам подошел к ней. — Влюбилась, что ли?

— Надо больно? — насупилась Стаська, но тут же прыснула. — Хотела спросить, когда сватов засылать будешь.

— Замуж хочешь?

— За тебя — да! — строго ответила девушка.





Я вздохнул. Жениться мне рано или поздно придется, уже народ поговаривает, мол, что-то князюшка не спешит, можыть что неладно с ним. Опять же, династические заморочки, пора и о наследниках задуматься. Сейчас стараются плодить детишек как можно раньше и быстрей, чтобы хоть кто-нибудь выжил.

Но я постоянно эту мысль от себя гнал: какая нахрен жена в нынешних обстоятельствах? Хотя Анастасия на диво подходящая партия. Род от Рюриковичей, а самим браком я привяжу к себе Вяземского навсегда.

Думал, думал и ничего не придумал. Достал свой мольберт и показал Стаське на кресло.

— Садись. Рисовать тебя буду.

— Зачем? Икону, что ле? — Анастасия вытаращила на меня глаза.

— Икону, икону... — я выбрал уголек. — Да не вертись ты, заноза...

Увидев рисунок, она закрыла рот ладошкой.

— Ой, как живая... даже боязно...

— Чего боязно?

— Ну... а еще! Еще рисуй...

Я впервые за долгое время улыбнулся. Стаська мне нравилась еще тем, что совершенно меня не боялась и даже пыталась командовать.

— Ишь ты...

Пока болтал с девчонкой, ее дома хватились, примчался отец, видимо догадался куда она рванула.

И сходу принялся падать на колени.

— Прости, княже!!! — Вяземский от злости даже покраснел. — Позорище-то какое. Отдам в постриг занозу, ей-ей отдам! А прежде выдеру так, что седмицу на гузно не сядет. Ты уж не гневайся. Ох ти... стыдобушка мне на седую бороду...

— Не спеши, — я его поднял с колен. — Прежде о делах поговорим. Что там у тебя в Смоленске?

Разговаривали долго, а потом я неожиданно для себя брякнул:

— Готовь Стаську под венец.

— О!!! — князь ткнул пальцем в потолок. — Это ты дело придумал, милостивец! Отдать замуж — а там пусть с ней муж мучается. Никак придумал за кого? Но ты учти, абы за кого не отдам, урона роду не допущу!

Я помолчал и через силу выдавил из себя.

— А со мной породниться урону твоему роду не будет?

— Господи! — ахнул Вяземский и опять повалился на колени. — Милостивец...

Ночью я долго думал над тем, что вытворил.

И понял, что просто устал от одиночества.