Страница 37 из 74
Я князь Вятский, а с Вятки в Новгород идет сплошной поток пушнины, за которую новгородцы торгуют с ганзейскими — перекрой поток — большей части торговли конец. Мало того, я сын князя Галичского, можно сказать наследник, а Галич граничит с Новгородом, тоже важный торговый партнер, а еще сторонник против московских. А еще, Шемяка родич и крестный брат Великого князя Московского, Василия Дмитриевича, тот который подписал с ним мирный договор и ради сохранения этого договора, Василь порвет любого, особенно новгородцев, на который давно точит зуб. И посадники все это прекрасно понимают. И будут стараться любой ценой загладить вину.
— Почему не взял с собой?! — Зарина больно меня ущипнула, помогая одеваться.
— В поруб?
— Злой ты, — обиделась аланка. — Я без тебя как без сердца. Скучаю, ведь!
Я ее приобнял:
— Хватит кукситься. Идем, там уже ходоки копытами стучат, откупаться хотят.
Посадники уже присылали гонцов, с предложением переехать на жительство в более достойное место, но их послали в ответ. Тогда новгородские пришли сами мириться.
Вышел горницу весь из себя: парчовый кафтан, алая шапка с соболиной опушкой, алые сафьяновые сапоги, алый атласный кушак, сабелька в серебре на поясе, морда недовольная, злая и властная — вылитый князь-батюшка, надежа и милостивец.
И сел на стул в красном углу, под иконами. Зарина стала за левым плечом, Вакула за правым. Аланка тоже в парчовом платье в цвет моего кафтана, покрывало на голове скреплено серебряным обручем с каменьями, лицо мрачное, похоронное — что та вампирша. Рожа у стремянного зверская, что у того медведя-шатуна. Приличествующий антураж создают, умницы.
Слуги тут же принесли стол с яствами на богатой посуде и поставили предо мной. Остальные выстроились вдоль стен. Прокоп еще пригласил выборных из несогласных с общей политикой Новгорода районов, чтобы своими глазами увидели, как князь, надежа православных, зарвавшихся на место ставит.
— Зови...
Первым вошел архиепископ Евфимий. Пришлось вставать, просить благословения — сейчас перед церковниками такого ранга даже князья шапки ломят. Опять же, я здесь выступаю как защитник православных, так что надо исполнять все по правилам.
— Я тут посижу, сын мой, — скромно заявил монах, пристраиваясь на лавку рядом с моим столом. — Послушаю, а ты сам ряд веди с посадниками.
Я подивился хитрости и уму Евфимия. Спор-то по-любому миром закончится, но посадники, увидев архиепископа прежде себя рядом со мной, поймут, что без него у них со мной не сладилось бы. И станут обязанными за миротворство. А он напомнит, обязательно напомнит. Да, уж, учиться и учиться мне еще.
Дальше вошли посадники в полном комплекте, числом шесть, по одному от каждого района, именуемых в Новгороде почему-то «концами».
Иван Лукиныч, именуемый Щокой, Офонас Евстафьевич, он же Груз, Михайло Мотурицын, Игнат Игнатович, по прозвищу Паля, то бишь Кол, Фома Есифович, да Евграф Фомич Царько — самый молодой из всех — стройный и смазливый молодец, лет сорока возрастом, чем-то смахивающий на Алешу Поповича с картины Васнецова.
Поясно поклонились:
— Исполать тебе княже, Дмитрий Юрьевич!
И с места в карьер зашли с козырей — их люди сразу стали заносить дары. И сразу по русскому обычаю называли цену — чтобы получатель понимал степень уважения.
Натащили до хрена чего, тут и сабли с доспехом зерцальным и охотничьи рогатины, ларец жемчуга, крест золотой нательный и прочая, и прочая. Посадники не поскупились, надарив не меньше чем на триста рублей, огромнейшие деньги по нынешним временам. И тем самым выдав себя, то есть признав свою вину.
Я молчал, ждал момента, чтобы сделать свой ход и когда стали звать во двор смотреть подаренного аргамака, тихо и спокойно поинтересовался:
— Откупиться, значит, хотите?
— Есть вина на нас, — с достоинством ответил Мотурицын, седой, важный старик, чем-то смахивающий на Деда Мороза. — Недосмотрели за людишками своими, но ты не сомлевайся — покараем дабы неповадно было. Не гневайся княже, мы со всем уважением. Ежели бы ты объявился сразу, встретили бы как положено, со всем почтением...
— А зачем мне объявляться?
— Ну как... — растерялся посадник.
— Значит, ежели князь — то со всем почтением, а ежели простой люд, так сразу рубаху рвать и в поруб тащить, за то, что перед немцем шапку не снял? — я сделал долгую паузу. — Тут мне надежные людишки шепнули, что у вас неладное творится: веру православную ущемляют, немцы силу взяли, а простому народу от них великая обида идет. Что вы о мошне своей больше веры заботитесь, что погрязли в стяжательстве и собрались град свой на откуп кафоликам отдать. С Жигимондом и Ягайлой шашни водите, увещеваниям пастырей не внемлете. Вот я и решил сам глянуть, можыть врут людишки-то? Не поверил ведь сразу...
Архиепископ сурово кивнул: мол, все правда, увещеваниям не внемлют!
— Княже! — вскинулись посадники.
— Но не врали людишки! — с каменной мордой рявкнул я, перебивая. — Не врали! Меня самого за то, что укротил зарвавшегося еретика кафолического тут же в поруб стащили! И что же мне теперь делать? Принять дары, да закрыть глаза на поругание веры православной?
— Сие навет злодейский! — твердо бросил Мотурицын. — Не предавали мы веры православной! И не предадим... — он широко перекрестился. — А за недосмотр наш прости! Что присоветуешь — сделаем.
Остальные активно закивали и тоже стали осенять себя крестными знамениями.
— Я что князь ваш, чтобы советовать? — ехидненько заметил я. — Вы сами себе хозяева, а хозяин на своем дворе свои порядки ставит. Не надь мне ваших даров. За поругание чести княжеской, так уж и быть, прощаю. Господь прощал и нам велел. А за остальное... тут уж не обессудьте, веру и народ в обиду не дам и ваше подложное раскаяние не поможет...
— Не грози, княже... — сухо бросил Щока. — Пуганные мы. Надо дело миром решать, а не лаяться, сие не только нам, но и тебе надобно...
В контексте его слов четко прозвучало: а что ты нам сделаешь?
— А я еще не грозил, — спокойно ответил я. — А о словах моих вспомнишь, когда в каждой церкви на Руси будут вам анафему читать. Вспомнишь, когда ваши купцы не смогут пересечь черты новгородской, вспомнишь, когда с Вятки к вам пушная рухлядь перестанет идти, с Галича соль, а с Москвы хлебный товар. Мне продолжать или сами поймете, что это еще не все?
По злым и ошарашенным лицам посадников было видно, что они явно не ожидали от пацана такой отповеди.