Страница 4 из 11
Не поднимаясь с дивана, я взял со стола «Дом, построенный для нас» Дмитрия Ольховского – моего любимого писателя, гения из прошлого, который почему-то был малоизвестен в своё время, а в наше – незаслуженно забыт. И сразу каким-то волшебным образом все раздражители и кошмары окружающей реальности исчезли, как если бы вокруг меня вдруг снова выросли надёжные, звуконепроницаемые стены, чтобы хранить и защищать мой покой. Я ещё не дочитал роман, но уже сейчас был уверен в том, что он займёт почётную верхнюю строчку в списке моих любимых книг. Тягучая тоска этой истории, в которой вязли пальцы, переворачивая страницы, пахла горькой смолой отчаяния и безысходностью. «Вот теперь я наконец-то по-настоящему дома», – подумал я с облегчением. Я надеялся, что книга хотя бы ненадолго отвлечёт меня от гнетущих мыслей и ужасающих предположений о причинах Настиного состояния, которые так и лезли мне в голову. И тогда мне будет несложно сдержать своё неуёмное, жгущее меня изнутри желание писать Насте одно сообщение за другим во все соц. сети и мессенджеры, пока она наконец-то не ответит, что с ней всё в порядке. Едва эти утешительные мысли мелькнули в моём сознании, как перед глазами появилась строчка в книге:
«Её апельсиновые волосы топорщились во все стороны, создавая над её головой огненный ореол, как у ангелоподобного существа».
Моё воображение стало снова настойчиво рисовать образ кружащейся на роликах Насти, особенно ярким цветовым акцентом выделяя её растрёпанные ветром пряди, которые она вчера даже не пыталась пригладить и привести в порядок, как делает обычно. Они и вправду были похожи в тот момент на извивающийся медно-красными всполохами огненный ореол. Что разожгло в ней это лихорадочное, неистовое пламя? Мне стало ясно: пока я не пойму, что происходит с Настей, бесполезно пытаться обманывать себя, будто я способен выдержать пытку ожиданием и неизвестностью, а тем временем легко переключаться на какое угодно занятие и продолжать жить как всегда, как ни в чём не бывало. Мне даже показалось, что это было бы предательством по отношению к Насте.
С чего всё началось? С загадочных сообщений, встревоживших Настю не на шутку? Или со смены песни для выступления на соревнованиях? Новая песня. Я сел к компьютеру и вбил в поисковик «Никто, никогда, никому». Включив эту песню, я параллельно начал читать статью о вокалисте группы «Светотени» – Святославе. Он и вправду покончил с собой три года назад. Меня этот факт его биографии почему-то вдруг очень сильно насторожил, как и депрессивная меланхоличность первых аккордов вступления. Хотя, казалось бы: какие подводные камни могли таиться в выборе новой композиции для соревнования? Ну, понравился Насте этот мотив больше, чем мелодия «Мы летаем выше всех», или показался более подходящим музыкальным сопровождением для её номера – и что? Только вот я слишком хорошо знал Настю: она никогда не совершала случайных поступков. И песню эту она точно выбрала не просто так. Смысл текста песни, звучавшей из колонок, был предельно ясен. Желание заменить чувствительность к боли толстокожестью; секрет, хранимый глубоко внутри; никому не видные раны – всё это ворвалось в моё сознание безудержным вихрем, сметая на своём пути остатки утешительного самообмана. Вскоре от иллюзии спокойствия не осталось ни отблеска света, ни следа тени. В голове теперь пульсировала одна-единственная мысль: Настя – на грани отчаяния, и, возможно, ей даже угрожала опасность. Это подтверждало и моё недавнее видение: чудовище-цунами, которое сожрало Настю и грозило уничтожить и меня. Надо было срочно что-то предпринять, но всё-таки осторожно: так, чтобы нечаянно не подтолкнуть Настю ещё ближе к краю.
Проверив мессенджеры и соц. сети и убедившись в том, что Настя всё ещё не ответила на моё единственное сообщение, хотя была онлайн, я набрал её номер. Теперь мне было всё равно, что я дал ей обещание не беспокоить её, – ведь сейчас я уже не сомневался в том, что на кону могло стоять её душевное здоровье и даже жизнь. В такой ситуации не до галантности и долгих раздумий. Прослушав череду длинных гудков и так и не дождавшись ответа, я положил телефон в карман, молниеносно оделся и, схватив рюкзак, вышел на улицу. По дороге к Настиному дому я обдумал план действий. Просто так позвонить в дверь её квартиры и спросить того, кто откроет, дома ли Настя, не получится – её мать и отчим меня терпеть не могли и уж точно будут совсем не рады видеть. Родители ежедневно отчитывали её за то, что «из-за какого-то роллера-недомерка» она занималась совсем не тем, чем должна, «чтобы добиться хоть чего-нибудь в жизни». Можно подумать, что первые места на всех соревнованиях по фристайл-слалому – вовсе не достижение. Не то, которое именно они от неё ждали, – возможно. Оба они постоянно вбивали ей в голову мысль о том, что ей со мной нужно порвать – якобы это в её же интересах. Правда, до сих пор все их нравоучения и наставления не находили отклика в Насте, а только вызывали раздражение или равнодушную ухмылку. Но, может, она к ним наконец-то прислушалась, и в этом причина её внезапной вчерашней озлобленности на меня? Ладно, пусть даже и так, – я в любом случае просто обязан был достучаться до неё и всё выяснить. Только получится ли это у меня?
С Настей жил ещё один неприятный мне персонаж – её старший брат Миха. Она рассказывала, что у них никогда не было тёплых, доверительных отношений. На их кровное родство указывало только внешнее сходство: оба – веснушчатые, голубоглазые, и когда-то были ещё и одинаково огненно-рыжими – сейчас Миха постоянно брился наголо. Мне было известно, что Настя с Михой не ладили совсем не из-за разницы в возрасте: пять лет – не так уж много, в конце концов. Всё дело было в скверном характере Михи, о котором я знал не понаслышке. Братцу Насти, в отличие от её родителей, уж точно было совершенно плевать, с кем она общалась и чем занималась. Но он не упускал возможности зацепить и сестру, и меня каким-нибудь острым словцом при каждом удобном случае. А Настю он не раз задевал ещё и физически. Правда, это было давно – в детстве. Родители делали вид, что ничего не замечают, потому что Миха всегда был их «главной гордостью, надеждой и опорой», и они до сих пор не хотели расставаться с этой иллюзией. Настя говорила, что когда Михе исполнилось семнадцать, он перестал её пинать. Но это вовсе не потому, что он вдруг стал хорошим и любящим братом, – просто заделался в скинхеды, и они всей тусовкой стали регулярно охотиться на «чужих». Так что ему было на ком свои удары отрабатывать – вот он и отстал от Насти. Родители считали, что он – настоящий патриот, и относились к его скинхедовским выходкам чуть ли не как к героическим подвигам. Я всегда сочувствовал Насте, понимая, как тяжело ей приходится с таким братцем. Внезапно меня осенила жуткая догадка: а что если Миха снова взялся за старое и доканывал Настю, и это и довело её до такого депрессивного состояния? Она говорила, что пока не станет ничего рассказывать, – может, из-за страха перед ним?
Дойдя до Настиного подъезда, я остановился в нерешительности. Через несколько минут из задумчивости меня вывел звук тяжёлых шагов кого-то, спускавшегося по лестнице. Вскоре из-за открывшейся двери появился бритоголовый Миха в кожаной косухе и огромных чёрных бутсах.
– О! Это же Кирюша собственной персоной. Какими судьбами? А твоя Настька уже укатила. Что, не позвала тебя с собой сегодня? Киданула, значит? Печалька.
Сказав это, он разразился противным клокочущим гоготом. Глядя на него, я всё больше убеждался в том, что моё предположение могло оказаться правдой. Миха вполне мог вернуться к любимому им когда-то развлечению: пинанию и унижению Насти. Вот она и уехала, в спешке не позвав с собой меня, потому что находиться рядом с Михой ей было уже невыносимо. Но, скорее всего, она на самом деле была сейчас дома, а её братец врал, чтобы вывести меня из себя и поглумиться надо мной.
Молча дождавшись, пока Миха нахохочется вволю и уйдёт наконец-то по своим делам, я поднялся на третий этаж. Вместо того, чтобы нажать кнопку звонка, я прислонился ухом к двери. Изнутри до меня донеслись приглушённые голоса. Постепенно они становились всё громче и яростнее. На их фоне вдруг раздался звон разбитой посуды. Я вздрогнул от неожиданности и кольнувшего меня страха за Настю. Если она сейчас была там, то… Взрослый женский голос тем временем истерично выкрикивал гневные слова: «тварь», «ничтожество», «неблагодарная скотина», «почему я должна терпеть и мучиться?» Это, кажется, была Настина мама. Хриплый мужской бас рявкал в ответ, что его «уже задрали тупые бабские выходки», а потом выдал несколько смачных ругательств. Настин отчим, находившийся сейчас на таком опасно близком расстоянии, произвёл на меня ещё более пугающее впечатление, чем в те моменты, когда я рисовал его в своём воображении по редким и коротким рассказам Насти. Да, Настя мало говорила о своих родителях. Даже в издевательствах Михи призналась когда-то мне лишь потому, что я из неё буквально вытянул те признания. Она вообще не любила жаловаться. «Не хочу превращать тебя в свою жилетку для нытья», – объясняла она мне своё нежелание откровенничать на эту и другие темы. Поэтому о многом мне приходилось догадываться самому.