Завершившие войну

— Мои девочки… — его сознание плыло, он говорил о том, что одно лишь и было для него важно. — Они живы? Их не мучали?

Умирающим лгать нельзя.

— Не знаю. Но я вытащу их! — выкрикнула Саша, удерживая его затуманенный взгляд. — Скажи, кто их забрал! Назови фамилии!

Хлынов в последний раз дернулся, попытался приподняться. Пуговица сюртука, чудом уцелевшая в драке, наконец оторвалась. Стеклянная фляжка в серебряной оплетке выпала из кармана прямо в окровавленное зерно. Саша собрала в кулак всю волю, чтоб не позволить ему умереть в эту секунду.

— Фамилии! — кричала она, впечатывая слова в его гаснущее сознание. — Говори! Кто сделал это с вами? Они умоются кровью, даю слово! Фамилии!

Хлынов хрипло выдохнул. С болью выговаривая каждый слог, он прошептал три фамилии, в последний раз дернулся и его сердце остановилось.

Саша отпустила его, упала в окровавленное зерно и повторила эти три фамилии вслух, ясно и четко.

— Этих людей необходимо взять как можно скорее, — Саша повернулась и поймала взгляд Веры, внимательный и спокойный. — Вместе с доверенными лицами и помощниками. Всех допросить по красному протоколу! Они знают, где зерно! И где семья Хлынова, и, быть может, другие заложники.

— Красный протокол, — повторила Вера безо всякого выражения. — Саша, вы хотите, чтоб мы использовали красный протокол?

— Да, да, скорее! — выкрикнула Саша. — Зерно еще можно найти!

— Я распоряжусь, — Вера повернулась к заполнившим зал огэпэшникам.

Тяжело дыша, Саша надела очки — во время драки они упали и висели теперь на Вериной цепочке. Стекла были запачканы кровью, одно треснуло наискось, но миру вернулась ясность очертаний.

Красный протокол… Саша только сейчас осознала, что и для кого сделала. Но перед глазами стоял жующий рукавицу ребенок. Раскаяния не было и тени.

***

Саша долго умывалась в украшенной мозаикой ванной хлебной биржи. Умирающий купец не смог поранить ее всерьез, добавил несколько синяков к ее богатой коллекции, только и всего. Чистую одежду ей принесли из поезда, окровавленное зерно она из волос вычесала. В кабинете управляющего биржей оказался обитый кожей диван, на котором Саша успела немного подремать — после драки силы враз покинули ее.

Вера вернулась через несколько часов.

— Арестованы двое из троих. Один уже раскололся даже безо всякого протокола и выдал, куда спрятана часть зерна. Уверена, скоро мы разыщем и остальное. Ваша версия подтвердилась, семью Хлынова взяли в заложники, чтоб вынудить его принять на себя вину и напасть на служащих ОГП. Для надежности он заранее принял смертельную дозу морфия, чтоб уж точно не давать показаний под протоколом. Видите, Саша, любовь не знает жалости.

— А что с его семьей? — спросила Саша. — Он говорил про девочек… Дочери?

— Двое младших. Живы и целы, только до полусмерти напуганы. Он сломался и согласился на все, когда ему показали тело старшей дочери со следами истязаний. И сделали это не залетные бандиты, а беспринципные купцы из тех, кто поднялся в Смуту. Нравы купечества нынче сильно деградировали.

— Вот он, ваш капитализм, — огрызнулась Саша.

— Как вам будет угодно, — Вера кротко улыбнулась.

— Что Николай и Пашка?

— Павел в больнице, ранение легкое, скоро он сможет вернуться в строй. Надеюсь, он продолжит вас охранять, раз уж вы сработались. Только уже от внешних угроз, а не от вас самой. Николай же, увы, скончался, Царствие ему небесное. О его детях ОГП позаботится. Вы-то как, Саша?

— Да мне что сделается… Нос не сломан, распух только…

— Я о другом, — сказала Вера. — Я благодарна вам за работу, которую вы проделали для Нового порядка.

— Вы бы и без меня прекрасно справились, — буркнула Саша. — План у них шит белыми нитками.

— Не думаю… вы виртуозно работаете с умирающими, это ведь ваша специализация, не правда ли? Не вмешайся вы, Хлынов умер бы, ничего не сказав. Пришлось бы потрошить мозги всем местным купцам одному за другим, а это сотни человек. После такого о всяком сотрудничестве купечества с Новым порядком можно забыть. И этот хлеб… Вероятно, вы спасли около десяти тысяч жизней.

— Вашими бы устами да мед пить… вы же продадите это зерно за границу в обмен на оружие против тех, кто больше не может жить под вами.

— Об этом мы поговорим в Москве. Пришло время свести вас с человеком, у которого иное видение будущего Нового порядка. Но это сработает, если такие, как вы, согласятся стать частью нашего прожекта. А сейчас у меня к вам личная просьба. Будьте любезны, угостите меня папиросой.

— Да пожалуйста. Папиросы-то ваши, — хмыкнула Саша, протягивая раскрытую пачку "Герцеговины флор".

— Мне положить вам жалованье, чтоб вы перестали строить из себя бедную родственницу? Я могу, если вы согласитесь его принять. Папиросы человек должен сам себе покупать…

Саша сдержала улыбку. Кажется, Вера стала наконец держать себя с ней по-людски, без нарочитой ласковости. Так было честнее.

Они немного помолчали. Вера неумело разминала папиросу.

— Саша, вы, вероятно, спасли мне жизнь сегодня…

— Это вряд ли. Разве что случайно. Едва ли у Хлынова была инструкция стрелять именно в вас, — Саша прикрыла глаза, припоминая, с чего началась заваруха. — Он и не пытался, хотя вы были превосходной мишенью. Те, кто за этим стоял, не могли не догадываться, что в случае вашей смерти тут камня на камне не останется. Для убедительности ему было довольно подстрелить мелкую сошку.

Вера закурила с третьей попытки, неглубоко затянулась, закашлялась.

— Осторожнее, — усмехнулась Саша. — Ловушка с курением табака именно в том, что поначалу оно неприятно. Всякий думает, что уж на такую-то пакость он не подсядет, и спохватывается лишь когда без папиросы уже ни заснуть, ни проснуться.

— Спасибо, учту. Я прошу вас не рассказывать Андрею о том, что произошло здесь. Андрей… чересчур обо мне тревожится. Наша работа невозможна без риска, но Андрей может запретить мне действовать, если узнает, что моя жизнь была в опасности. Действовать же теперь необходимо, вы сами видите…

Саша пожала плечами:

— Это у вас любовь не знает жалости. У меня любовь невозможна без абсолютной свободы. Вашу же просьбу мне исполнить нетрудно. Мы с Андреем Евгеньевичем не видимся.

— И напрасно! Я ведь знаю, вы и он нужны друг другу. Вы словно два осколка того, что некогда было целым, а теперь разбито. Боюсь, вы можете осознать это слишком поздно, оба такие упрямые…

— Ну, тут уж ничего от меня не зависело. Ваш кузен поставил меня перед фактом, что наши отношения закончены. Моим мнением он не поинтересовался.

Вера улыбнулась, осторожным движением вытащила из Сашиных волос два забытых зернышка.

— Как же вы мало понимаете в мужчинах, Саша. Если б в глубине души Андрей по вам не скучал, он не стал бы думать об отношениях с вами и тем более говорить о них. Он отрицает возможность вашего сближения потому только, что на деле хочет этого.

— Все равно ничего не может быть. Я ведь замужем.

Саша удивилась своим словам. Она постоянно думала об этом, но признаваться вслух не намеревалась.

— В самом деле? — Вера вскинула тонкие брови. — Что ж, дело ваше. Но вы, я полагаю, уже давно поняли, что живая жизнь устроена посложнее катехизиса для церковно-приходской школы.

Глава 18

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Февраль 1920 года

— Знакомьтесь, — сказала Вера. — Александра Гинзбург, комиссар Объединенной народной армии. Иван Михайлов, министр финансов правительства России.

— Для врагов и очень близких друзей — Ванька-Каин, — ухмыльнулся Михайлов.

Он рассматривал Сашу оценивающе, но не по-мужски, как-то иначе. Вера уломала ее вместо обычных скромных юбок и блузок надеть платье — багровое, сложного фасона, открывающее ключицы. От жемчуга на шею Саша отказалась решительно и отросшие уже ниже плеч волосы из упрямства оставила перевязанными простой веревочкой — сложная прическа глупо смотрелась бы с распухшим после самарской драки носом. Пришлось заявить: