Содержанка

Внизу живота еще ток, спазмы. Быстро отстраняюсь и жестами прошу паузу.

Алекс часто, громко дышит.

— Ива? — произносит сквозь зубы, задыхаясь. — Малыш, плохо?

— Я все еще чувствую тебя, слишком сильный оргазм. Дай минуту. — Сдвигаю колени.

— Минуты у нас нет.

Он берет мою руку и кладет на напряженный ствол. Меня бомбит, на части раздирает. Я обхватываю и сжимаю. Влажный, гладкий. Красивый в своей естественной потребности. Щеки пылают. Я вожу вверх-вниз. Алекс выпрямляется и закрывает глаза. Дыхание рвется от близости его максимально возбужденного тела.

— Сильнее?

Кивает. Я слушаюсь. Стараюсь его почувствовать.

В тот момент, когда кажется, что освоилась и готова продолжить, Алекс обхватывает мою руку своей, стискивает. Теплая сперма брызгает мне на живот, ноги, крупные капли катятся по лобку вниз. Алекс запрокидывает голову и кончает. Помешательство.

Не помню, как прижимаюсь к нему после. Не помню и не осознаю, что происходит дальше. Вцепляюсь руками и ногами намертво, требуя максимальной близости, стопроцентного внимания. Как будто сливаюсь с Рафом воедино, обожаю, принадлежу.

Через минуту примерно он поднимает мое лицо за подбородок. Говорит хрипло:

— Не проблема, Ива. Если я скидываю напряжение сам, это на тебе не отражается.

Внизу живота горит, пульсирует. Алекс не был в этот раз осторожен.

— Я поняла, — шепчу нежно. Облизываю пересохшие губы. — Ты был очень груб.

Он тут же целует с языком. Волоски дыбом от этого простого собственнического жеста. Пульс так и долбит бешено, чувств — океан.

— Захотелось так. Больше не буду.

Пугаюсь, зажмуриваюсь! Голова не соображает еще, за что я его отчитываю?

— Я не в том в плане, просто подметила. Без критики.

Алекс снимает с меня лиф, освобождая грудь. Смотрит, любуется: на лицо, на тело. Потом в глаза. Мокрые следы страсти на мне остывают, и становится холодно.

— Говори мне всегда, что не нравится. Ты моя девочка, поэтому я хочу, чтобы ты была счастливой. Довольной. — Он ведет по колену больной ноги. — Здоровой.

— Мне сложно поддерживать отношения, видя тебя редко. Я бы хотела проводить с тобой больше времени.

— Я не хожу по вечеринкам. Совсем.

— Я тоже не хочу ходить. Но больше ничего не остается.

— Я реально много работаю. Круглосуточно.

Киваю.

— Знаю. Я тоже когда-то много работала. Понимаю тебя, как никто другой. Просто... мне плохо. Я поэтому приехала. Игры с каждым днем ближе, об этом невозможно не думать. Когда остаюсь наедине с собой, будто рассыпаюсь. Этого не происходит, только когда рядом ты. Прости, пожалуйста, за истерику, не представляю, что на меня нашло.

А еще я узнала, что ты оплатил мое лечение просто так, до близости. Внутри столько эмоций и благодарности, что кажется, взорвусь, если не почувствую взаимности.

— Тебе одиноко? — спрашивает Алекс.

— Нет. Не знаю. Очень. Ужасно одиноко!

Он пожимает плечами, размышляя, что можно сделать. И говорит:

— Переезжай ко мне.

Глава 22

Рафа суетится в кухне, когда я выхожу из ванной, натягивая пониже края его футболки. Она мне как платье. Довольно короткое платье, между прочим.

Голова трещит.

Он так громко бренчит посудой, ругается себе под нос, что поначалу я вообще решила, что нас тут семеро!

Но нет, весь этот шум создает он один.

Спортивные штаны низко сидят на талии. Футболки нет. Влажные после душа волосы налипли на лоб... Думаю, Алекс встал ненамного раньше меня: в душевой кабине было тепло и пахло мятой.

— Доброе утро, — говорю бодро, но скромно.

Вчера я была смелой, сегодня хочется провалиться сквозь землю.

Смущение, впрочем, не демонстрирую. Вместо этого, гордо распрямив плечи, иду к столу. Алекс делает рывок и перехватывает на полпути, обнимает за талию и притягивает к себе. Я зажмуриваюсь от удовольствия! Фух! Мы не делаем вид, что вчера не было страсти, поцелуев, горячих взглядов. Все было, и еще как!

Льну к нему, ласкаюсь.

— Привет.

Наши глаза встречаются, следом губы.

— Привет, — шепчу. И ляпаю зачем-то: — Давно проснулся?

— Только что. Минут десять. — Он целует в шею. Кивает на диван, где спал. — Так, у меня все горит, бля!

Раф кладет мои руки себе на талию, сам хватает тряпку, наклоняется и вытирает с пола молоко. Подлетает к плите, там весело подгорает яичница. Он обжигается о брызги и грозно шикает на нее. Снимает сковородку с конфорки. Достает соль из шкафа, слегка просыпав. С полки еще что-то валится, он ловит, возвращает на место. Заливает тесто в вафельницу. Все это так быстро, что я прыскаю!

Смеюсь, прячась у него за спиной от брызг масла, утыкаюсь носом в лопатки и втягиваю запах.

Обнимаю крепко.

— Притащи апельсины из холодильника, — командует капитан.

Слушаюсь. Он забирает их, моет. Делает фреш.

— Вау! Вот это завтрак! Ты умеешь готовить?

Я ставлю тарелки с яйцами на стол. Раф как раз разливает сок по стаканам. Мы ни дать ни взять семейная пара.

Воздух наполняется безумным ароматом свежей выпечки.

— Я рос в хрущевке, а не во дворце. Умею. Но обычно ленюсь. Сегодня просто настроение хорошее.

Вафли готовы, Алекс несет их на стол, возвращается за кофе и, наконец, присаживается сам. У него огромная американская кофеварка, он пьет черный разбавленный, судя по объему, литрами. Как в зарубежных сериалах.

Я пробую яйца.

— Обалденно вкусно! Супер! — Бросаю взгляд за спину. — Кухню, правда, проще сжечь, чем отмыть.

Раф низко смеется:

— Да, наверное. Катя справляется как-то. Скоро придет, кстати. Она из клининга, я с ней не сплю.

— Что? А… — Это камень в сторону допроса об Олесе, ясненько. Добавляю сухо: — Я поняла. — Запиваю таблетку стаканом воды.

— Могу и сам. — Он смотрит на столешницу, хмурится.

— Верю. Хорошо, что есть деньги на клининг. Иначе могли бы быть проблемы. Я тоже не очень люблю убираться, но привыкла. С двенадцати лет жила в общежитии. У нас было строго.

— Понимаю. Когда нет босса, все завязано на мотивации и на том, как ее спровоцировать, — болтает Алекс, откусывая кусочек хлеба. — Взрослый человек может все, только вот как себя заставить? Я умею и готовить, и убираться, и развозить пиццу.

— Ты развозил пиццу? В студенчестве?

— Нет. Семь лет назад меня уволили из Look, где я к тому времени уже построил карьеру. Было лень идти на собеседование, лень писать код, поэтому я полгода развозил пиццу. Денег не было ни хера. Еще подрался на улице, и мне сломали передний зуб. Не на что было его заменить, и настроения, чтобы заработать, не было тоже. Это была одна из причин возвращения в Россию.

— На родине ты сделал зубы и... придумал супер-пупер солнечные батареи?

— В стрессовой ситуации работается хорошо, — роняет Алекс в свое оправдание. Подмигивает. — Я пришел на завод к парням, они как раз запустили производство стремных портативных солнечных батарей для бытовых нужд. Стало интересно, я кое-что улучшил... Поймал гиперфокус и херачил. Был огромный энтузиазм сделать это.

— Ты мог бы написать и продать мотивирующий курс.

Он кривится.

— Мне предлагали, и я даже накидал страниц двадцать, но потом стало скучно.

Ого! Я пошутила вообще-то. Откусываю кусочек вафли, жую и закрываю глаза от наслаждения. Боже, как вкусно! Хрустящая, мягкая внутри, тает во рту.

— Получается, Алекс Равский может все что угодно: и миллионы зарабатывать, и обалденно готовить. Его главная проблема только... в мотивации?

— Ага.

— А что с ней не так?

Он морщит лоб, словно прикидывая, как объяснить.

— За нее отвечают дофаминовые пути, они у меня нарушены, отсюда все мои проблемы в жизни. В норме лимбическая система запоминает, как было классно, когда ты сделал работу и получил результат. Шлет сигнал: повтори-ка, будет так же классно. А если постараешься, еще лучше. Кайфа больше.