Страница 2 из 4
Но в годы войны Аркадий Соколов, мой сверстник, спилил ту сосну. Молва гласит, что после этого Аркадий заболел не на шутку.
Антропологическое воздействие на ландшафт имело свои последствия. Лишённые защиты лесов склоны гор со временем размыли вешние и ливневые воды, образовались овраги. Самыми глубокими и, сказал бы, продуктивными оказались Письмянские. Высокие склоны оврагов обнажили удивительно разнообразные и разноцветные – красные, белые, зелёные – пласты. Женщины села именно в них добывали сырьё для побелки печек и голландок, а мужики – камни для каменок бань и мощения дорожек.
В последние годы на строительство шоссейной дороги из Письмяна извлекли немало бутовки и просто грунта, так что прежний облик его ныне заметно деформирован.
Небесполезна была и Чирмеш-гора.
Ранней весной, когда скотину дома кормить уже было нечем, на его проталинах мы, мальчишки, пасли овец; приветствовали освобождающуюся от снега землю, босиком пробегая от проталины к другой. Летом в обнажённых пластах оврагов искали и находили «чёртовы пальчики» – окаменелые останки морских обитателей. Наструганный из них мукообразный порошок во многих семьях тогда использовался как кровоостанавливающее средство.
Под Чирмеш-горой бьют родники, воды которых вкусны и так холодны, что «ломит» зубы. А макушка его сложена из чистой красной глины, годной для производства строительного кирпича. В недавнем прошлом здесь попытались развернуть это производство, но то ли по кадрово-техническим, то ли по экономическим соображениям, дело забросили, гора сохранила прежний вид.
Понятие красоты ландшафта у всех народов мира ассоциируется присутствием двух компонентов – воды и зелёных насаждений. Предки наши вряд ли знали классическое определение красоты, но в выборе места поселения они не ошиблись. Остановились на этих местах, скорее всего исходя из хозяйственной ценности ресурсов воды и леса. Если предположить, что ко времени переселения сюда чирмешская дубрава и смешанный лес на Письмяне были уже сведены, всё равно лесов здесь ещё хватало. На северо-западе от Курбашей в километрах двух начинался Соры урман, который тянулся на десятки километров. Правда, этот лес ныне принадлежит Республике Чувашия, но при поселении такого административного деления ещё не было и предки, конечно, пользовались его дарами.
Этот ишинский (ишбашский) лес, пусть принадлежащий другой республике, расположенный так близко к Курбашам, мог бы украсить жизнь любого села. Ценность его, даже находящегося в распоряжении соседней республики, для обоих Курбашей велика. Вне сомнения, что он участвует в формировании микроклимата для хлебных полей нашего села, в поддержании дебита родников в русле Урюма у Ташкичу и уровня плотины водохранилища, что возведено за селом. Кроме того, огромные площади в нём были заняты медоносной липой, а пчёлы наших колхозов без виз летали туда за божественным нектаром.
В иные годы (видимо, по договорённости с лесхозом) наши пасли здесь крупный рогатый скот. Чей бы лес ни был, посещение его никем не запрещалось и крестьяне несли оттуда сухой хворост, а ежели удавалось – тайком срубали и сухостой, собирали ягоды, грибы, орехи. А в сухую осень мы, школьники, с ручными тележками после уроков ходили сюда за опавшими листьями. Эти вылазки оценивались нами как весёлая прогулка. Два-три мешка за рейс – глядишь, за неделю на сеновале уже для скота, особенно молодняка, уход за которым всё равно лежал на нас, школьниках, накопилось немало лакомств. А ценность витаминного корма для скота зимой не подлежит сомнению.
В ишинском же лесу от нашего села были размещены две пасеки: частная – Василия Беркутова (отца Михаила Беркутова, баяниста, в 30-е гг. часто выступавшего по республиканскому радио) и колхозный.
Лес был смешанный, росло в нём много липы – отличного медоноса. Жаль, в годы войны кварталы зрелой липы были вырублены для каких-то целей, якобы, авиастроения. Пасеку Беркутова, приходящегося мне крёстным отцом, навещал я раза два. Она находилась не так уж далеко от села и была хороша тем, что позволяла пчёлам ориентироваться не только на липу, но и на полевые и луговые медоносы. А колхозную навещал чаще, хотя она размещена была много дальше, в глубине леса, ибо ею заведовал мой отец. Он практически всё лето пропадал в лесу. Но упрекнуть его было не в чем. Будучи мужиком хозяйственным, в свободное время он не бил баклуши, в разумных пределах пользовался дарами леса: косил на опушках траву, заготавливал берёзовые веники, веточный корм, которые хранил в пустых в летнее время омшаниках, и дары леса сохраняли не только зелёный цвет, но и неповторимый специфический аромат. Зимой, бывало, достанешь из сеновала вязанку липовых веток, распространится такой запах – эх! – сам бы ел, да…
Этот не принадлежащий нам лес не только кормил, опосредованно через скотину, конечно, но и обувал нашу многочисленную семью.
Попутно с заготовкой веточного корма отец драл молодую липу. Из лыка искусно и быстро плёл лапти – мягкую и удобную для ходьбы обувь. Со временем, усвоив это ремесло, помогал ему и я; так что к осени на шесте в нашей лачуге вместе с вениками висели по две пары лаптей на каждого из шести детей. С конца апреля до сентября мы, дети, бегали босиком и заготовленного, видимо, хватало до морозов, когда уже в ход пускались валенки.
И не мудрено, что чужой по букве закона лес в действительности являлся для нас таким близким и родным, что каждый выходец из обоих Курбашей вспоминает о нём только с благодарностью…
Теперь, чтобы закрыть разговор о лесе, следует сказать и о положительном воздействии человека на природу.
На левом берегу Кубни, на самой границе с с. Чутеевом издревле пустовало дикое поле, ибо на его песчаных почвах злаковые не произрастают. Между тем известно, что именно такие земли любит сосна.
Единоличному крестьянину засадить ею такое поле было не под силу. Но в первый же год коллективизации ещё не утратившие чувство хозяина земляки мои первые десятки гектаров песков засадили сосной. Посадки не требовали к себе особого внимания. Росли себе и росли, несмотря на войну, хозяйственные и экономические беды крестьян. А в годы увлечения планами преобразования природы рядом с двадцатилетней рощей облесили той же сосной ещё десятки гектаров пустошей.
Ругают советскую власть и колхозы. Но не будь их, сегодня не шумела бы на берегу Кубни прекрасная двухъярусная роща, старшая из коих скоро дозреет до возраста порубок. В сезон здесь можно набрать грибов, есть чем поживиться и охотникам на мелкое зверьё.
Положительный опыт курбашцев не остался незамеченным соседями. В послевоенные годы с верхушки Письмяна до озера и посёлка свои малоплодородные земли засадили сосной хозесановские и кушкульские крестьяне, восточный склон своей возвышенности и низину почти вплоть до Кубни облесили хозесановские.
В поддержании первого компонента красоты ландшафта жителей Молькеевского края оказались на высоте. Любуясь изумрудной зеленью рукотворных сосновых рощ на склонах Письмяна, на берегу Кубни вблизи Чутеева и Хозесанова, так и хочется воскликнуть: «Молодцы, земляки! Так держать и впредь!»
Ведь можем, чёрт возьми, когда захотим!
А вот со вторым компонентом красоты – водными богатствами края – вышло, увы, иначе. Хотя, надо сказать, что край не был обделён природой и ими. Замечу попутно: вода из молькеевских источников чрезвычайно богата полезными компонентами. По собственному опыту и наблюдениям знаю: кто прожил здесь в молодости хотя бы десять лет – пока формируется вторая смена зубов – тот и в 80 лет имеет здоровые зубы. Поистине, кто владеет богатством, порой не замечает, не знает цены той благодати…
Уже упоминалось, что, кроме Баймурзы, Хозесанова, Старой Буа и Камыллы, все кряшены края поселились на берегах Урюма и Кубни. Кроме рек, в краю ещё на моей памяти у Камылова и Куш-Куль существовали озерца. Оба ныне засохли. Первое запахано, а на втором торчит лишь болотный кочкарник.
Кроме упомянутых здесь четырёх, кряшенские поселения края каждый на своём отрезке рек держал плотину, следовательно, имел свой водоём. Последние были многофункциональны – служили как водохранилище на случай пожара, как аккумулятор энергии для мельниц и шерстобиток, как источник воды для хозяйственных целей и, наконец, как бассейны для купания.