Страница 8 из 20
Глава 2 Рюсся, чухна и Весёлые старты
— Рюсся… — скалит крупные, лошадиные, отродясь нечищенные зубы скуластый финн с лапландской кровью, привалившись к входной двери. Нехорошо щерится, ножичком финским поигрывает, а вокруг — рожи. Финские, что характерно. Недружелюбные.
А у меня спину оттягивает чемодан, и дружественных рож вокруг — нет, все на улице, ждут. Надеюсь…
Быстро прогоняю ситуацию в голове: сбросить чемодан, выхватить «Браунинг»… нет, не успеваю ничего! Не помню точных цифр, но на расстоянии до трёх метров нож эффективней пистолета. Быстрее.
Ни-че-го… бьётся в висках, и все остальные мысли пропадают, остаётся только угрюмая решимость умереть не в одиночестве, а захватив с собой как можно больше финнов. Успею… и наверное, даже не одного.
В левый рукав проваливается нож, тычась рукоятью в ладонь. Правая готова разжаться, отпустить саквояж и… сколько ни успею, а все — мои!
— Рюсся, — снова скалит зубы финн.
— Чухна, — скалю зубы в ответ, и мне, чёрт подери, смешно! Губы сами раздвигаются в улыбке — той самой, на зависть всем гаргульям с собора Парижской Богоматери. Меня сейчас будут убивать, это же так смешно! Играем в гляделки… я вижу его зрачки, прожилки глаз, время замедляется…
Меня обступили тесней, слышу смешки, разговоры на финском, а потом внезапно…
— Веналайнен… — склонил голову скуластый страж Врат, отступая в сторону. Он не боится, нет… это что-то другое. Уважение к сильному противнику? Не знаю…
Вышел, и как меня бросило в пот! Разом, будто в одежде сунулся в сауну и задержался там. Литр через поры выступил, не меньше.
— Ну? Всё? — нетерпеливо сказал Петер Ульрих, притоптывая ногой, — Пошли!
Пошли быстро, без лишних разговоров. Только механик ещё раз обернулся и смерил меня задумчивым взглядом, но смолчал.
— Давайте через переулок... — изредка командует кто-то из моряков, и мы лезем через какие-то закоулки, оскальзываемся на возвышенностях и влезаем в лужи, таящиеся под рыхлым снегом. Под ногами то снег, то сплошная вода, то чёрные пятна грязи с буро-жёлтыми прожилками прошлогодней травы, но хуже всего — грязная, мокрая брусчатка, скользкая неимоверно.
— Якорь мне в жопу! — тихо, но очень эмоционально ругается Панда, упав задницей в лужу со всего размаху. Смеёмся тихонечко…
— Тихо! — почти тут же приказывает Эрик, боцман с «Кашалота». Как вкопанные… слышится приближающаяся стрельба.
— Назад, — командует Петер Ульрих.
… но мы не успеваем.
— Стоять! — и лязг взводимых затворов, от которых холодеет душа, — Кто такие?!
Финны. Мужчины средних лет в гражданской одежде, небритые и самые что ни на есть обычные. Разве что основательные такие, увесистые. Не буквально, а так… видно, что люди, уважающие себя.
Вооружены разнообразно, но серьёзно — тут и винтовка «Маузера» со снайперским прицелом, и трёхствольное охотничье ружьё с внушающим почтение калибром. На рукавах белые повязки, уже легче…
— Моряк… — на финском отвечает Петер Ульрих, а дальше я понимаю через пятое на десятое, — Гражданские… домой… идти…
— Ступайте! — коротко приказывает старший из белоповязочников, шевельнув дулом ружья, — Да осторожней там! Снаряд, он гражданства не разбирает.
Эрик, до того державшийся напряжённо, переглянулся с несколькими товарищами-шведами и заговорил сперва на финском, и почти тут же перескочил на шведский, который я понимаю достаточно хорошо…
… и понимаю, что наши пути расходятся. Нюансы не улавливаю, но это какой-то шведский центр чего-то там… и принимают, что характерно, только шведов. Взмах рукой, скупые кивки… и они пошли своей дорогой, ну а мы, не-шведы — своей. Семь человек.
Настроение слегка подтухло, хотя винить шведов я не могу… Да и в чём?!
Короткая перебежка через широкую улицу, и как же, зараза такая, мешает принайтованный за спиной чемодан! Чемодан, саквояж, ледяная грязь под ногами, кроваво-тухлый рассвет, пробивающийся через грязно-серые облака и дым многочисленных пожаров…
… а ещё стрельба. Снаряды стали рваться на улице, оставляя глубокие воронки и разрушая при попадании целые дома. Сердце колотится, дыхание давным-давно запалённое…
Бегом… упасть в воронку, переждать. Рядом тяжело дышит Петер, лицо у него багровое, предынсультное. А я, ещё не отошедший толком от простуды, немногим лучше. Да ещё чемодан…
Гулко бахают взрывы, слышны пулемётные очереди, потом взрыв… Затишье.
Киваю механику и встаю, подавая тому руку и помогая подняться. Вместе вылезаем из ямы, и ноги, чёрт подери, подгибаются! А ещё я ни черта не могу понять, где же мы находимся?! Вчера попытался привязаться к карте, и вроде как получилось, но после…
После были закоулки и проулки, пробежки по железнодорожным путям, воронки и разрушенные дома, изменившие облик города. Могу только догадываться, да и то — примерно!
Обстрел прекратился, и мы припустили со всех ног. Выбрались…
— … стоять! Стоять, суки! Ну! — и лязг взводимых затворов. Не сразу понимаю, что сперва приказали на русском.
— Кто такие? — фу ты, ну ты… бескозырка, расстёгнутый ворот… и взгляд человека, привыкшего убивать. Зрачки огромные[i], шрамированная щека дёргается, и ах, как ему хочется нажать на курок или ткнуть штыком в живое[ii]… А за ним шестеро товарищей, и все, что характерно — с винтовками!
— Моряки! — мешая морской балтийский жаргон с дрянным английским, быстро отвечает Петер Ульрих, и едва заметно запнувшись, добавляет:
— Датчане!
— Федулов! Ну-ка, братка, обыщи их, — не то приказывает, не то просит шрамированный. Чёрт их знает, как там у анархистов с приказами… или кто они там?
— Ну-ка… — один из моряков, отдав винтовку товарищу, опершемуся на них, как на костыли, как-то очень ловко зашарил по карманам Густава, красивого и щеголеватого парня, одетого с претензий на шик. В понимании выходца из низов, разумеется.
Р-раз… и серебряные часы меняют хозяина, а ещё один р-революционный матрос, отставив винтовку по примеру товарища, обшаривает механика. Я ставлю на землю саквояж и снимаю чемодан, поводя плечами.... как же я устал!
— … жирные караси! — слышу возбуждённый говорок одного из моряков, — Ваня, ей-ей, да не убудет с них!
— Да отдай же ты, чёрт… — ткнув механика под ложечку, он хватает того за руку, и вывернув кисть, пытается содрать массивное обручальное кольцо, намертво приросшее к толстому пальцу, — ишь, жадоба какой!
Не все революционные матросы согласны с экспроприацией ценностей их чужих карманов, но…
— Да какие они моряки! — напоказ горячится Федулов, сдирая кольцо, — Буржуи! Как есть, буржуи замаскировавшиеся!
— … прекратить! — слышу издали, и вижу торопливо приближающуюся фигуру в долгополом кожаном плаще, — Товарищи матросы, проявите революционную сознательность…
— Ряба? Ты? — спотыкается комиссар на полуфразе.
— … гнида! — с силой тычет один из матросиков наганом в грудь Панде, — Я тебя…
… а тот, так и не протрезвевший, толкает революционного матроса в грудь в ответ и…
… выстрел! Наверное, случайный…
Но уже вздёргивается к обтянутому бушлатом плечу «Мосинка» с примкнутым штыком, и события ускоряются многократно!
Тычется в ладонь деревянная рукоять финского ножа, миг…
… и комиссарское горло прочерчивает узкая красная полоса! До шейных позвонков.
А я уже делаю шаг вперёд, и подбив рукой винтовку вверх, вбиваю лезвие ножа в глазницу усатому, зверски ощерившемуся матросу, и…
Время, время!
… пытаюсь подсечкой уронить третьего, но не удержавшись, падаю вместе с ним. Но я мягко, а тот — бревном на брусчатку!
Ещё в падении успеваю заметить, как Ульрих Петер, повалив Федулова, ещё недавно выворачивавшего ему руку, вбивает его голову в брусчатку мостовой. Раз, другой…