Страница 6 из 20
— О, фрекен! — шумно возрадовался один из моряков, отважно воздеваясь на ноги и отправляясь к ней штормовой походкой, — Вы… ик… прекрасны как утренняя роса, я… ик… мужественен и могуч, так почему бы нам… ик… не поебаться?
Прелестница жеманно захихикала и утянула могучего и мужественного моряка в номер. Поскольку дверь они не закрыли, вскоре мы все имели удовольствие слышать донельзя фальшивые стоны проститутки, а несколько минут спустя — победительный рык любителя подвядших прелестей.
К этому времени у дверей уже выстроилась очередь, в которой самые нетерпеливые заглядывали внутрь, комментируя увиденное и теребя через штаны первичные мужские признаки.
— … ух, как она его ногами обхватила! Горячая штучка!
В руку мне снова утыкается бутылка, но кажется, уже другая. Спрятав горлышко в кулаке, дёргаю кадыком и передаю её дальше. Кстати…
— Турецкий! — объявляю громко, — Угощайтесь, братья!
«Братья» ответили радостным рёвом, запуская в кисет загребущие лапы, и через несколько минут вернули почти пустым.
« — Вовремя, — холодно отмечаю я, растягивая губы в приветливой улыбке, — чуть раньше, и моё предложение прозвучало бы подхалимски, чуть позже — уже не заметили бы, и забыли через пять минут».
Это странно, но ситуация, в которую я попал, будто встряхнула меня, ставя мозги на место. Появилось не просто желание жить, а вкус к жизни. Здесь и сейчас, сидя на полу и передавая бутылку по кругу, я чётко осознавал, что именно такие мгновения годы и десятилетия спустя, на склоне маразма, и будут вспоминаться как самое…
… нет, не лучшее, но яркое и выпуклое. Здесь и сейчас я живу!
— А я те г-варю… — отвлёкшись от своих мыслей, перевожу взгляд ссору, чувствуя себя естествоиспытателем в зоопарке. В желудке плещется толика алкоголя, в руке очередная самокрутка, которую я не курю, а в голове рефреном крутится «Эх, однова живём!»
— Нет, ты послушай…
Ссора пьяных не всегда интересна, особенно когда она происходит рядом, и последствия ссоры можно нечаянно ощутить на себе. Прислушиваюсь… кажется, спор по поводу очерёдности… хм, опыления. Да, так оно и есть!
— Вдвоём идите, — советую неожиданно для самого себя, или вернее — советует алкоголь во мне.
Престарелая блядь, захихикав, назвала меня «пошлым мальчиком», но ссора была решена.
— Что? — пожимаю плечами, отвечая на безмолвный укор механика, считающего себя добрым христианином, — Свен, эти два дурня сейчас бы подрались! Будь это обычный выходной, так и Бог с ними, а сейчас…
Качаю головой, и мой резон находит понимание...
… а ждущие своей очереди моряки — новый для себя опыт.
Какой же здесь, оказывается, невинный мир…
— Утром всё так или иначе решится, — озвучил один из моряков витающую в воздухе мысль, — надо ждать.
… и мы ждём.
Народ — в основном с оптимизмом, будто надеясь, что все неприятности рассеются с первыми лучами солнца, как дым. А я…
… всем седалищным нервом ощущаю, что снова вляпался в приключения! Хотя они, собственно, и не заканчивались…
К утру, беспрестанно накручивая себя и вынуждая к актёрской игре, я измотался совершенно, чувствуя себя на грани срыва. Во рту кислая горечь от табака, сердце часто бухает, а мышцы и суставы ноют так, будто я всю неделю упражнялся в ремесле грузчика, ночуя притом где-нибудь на бетонном полу.
Невольные мои товарищи, напротив, в большинстве своём успокоились и свято уверены, что всё обойдётся, и скоро можно будет посмеяться над ночными страхами. Несколько человек, опаздывая на свои суда, засобирались в порт, не дожидаясь скорого рассвета.
— … чёрта с два я здесь лишнего останусь, — укладывая немногочисленные матросские пожитки, громогласно басит Олаф, сухопарый норвег, длиннорукий и длинноногий, вымахавший под самую притолоку и уж явно повыше двух метров, но при этом он гармоничен, красив, ловок и отменно подвижен, — чертовы финны со своей…
Он длинно и изобретательно ругается, связывая воедино морскую терминологию, Священное Писание, химерологическое происхождение финнов и генеалогию большевиков, так что в конце моряки одобрительно загоготали и начали предлагать свои варианты, подчас более чем причудливые.
« — До толерантности ещё очень далеко», — спокойно констатирую я, растягивая губы в одобрительной улыбке. Это даже не национализм, а скорее нацизм, притом неприкрытый, не отшлифованный, в его первозданном виде. Никто… ладно, почти никто не видит в этом ничего дурного, воспринимая расизм как норму.
С точки зрения Олафа и большинства собравшихся, представителей несомненной высшей расы, есть они, потомки асов и завоевателей мира, и есть все остальные…
… то есть ниггеры с монголами и жидами, которые по определению являются недочеловеками. А разные полячишки, ирлашки, славяне и финны — тоже люди, просто второго сорта. По определению.
В короткой речи Олафа, причудливо мешаются Асы, Ваны, Священное Писание, мнение приходского священника и отца, Дарвин и Ницше, давая на выходе тухлый фарш нацизма.
При этом Олаф знает, что я русский и дружески хлопает меня по плечу во время своего монолога, толи показывая тем самым, что я в его глазах выделяюсь из массы грязных славян, толи считая славян хотя и безусловно ниже себя, но всё же людьми, с которыми можно иметь дело. А может быть, я «хороший русский»?
Олафа легко представить на мостике драккара, в мантии судьи или во главе собственного бизнеса, но он, этот сверхчеловек, этот полубог, среди простых смертных… Но разумеется, это только здесь, на Землях Асов, среди прочих потомков богов и титанов! А если вдруг (не приведи Один!) ему придётся переехать куда-нибудь в Польшу, то он, как сверхчеловек, сразу займёт там подобающее ему место!
… аж скулы сводит.
Рукоять «Браунинга» в накинутом на плечи пальто дружески тычется в бок, и очень хочется вытащить его и познакомить со сверхчеловеком, но… молчу. Сколько ещё такого будет, даже представить сложно… но точно — будет!
— … и всякая там чухна не будет диктовать викингу... — продолжает свой монолог Олаф, спускаясь вниз по лестнице с несколькими единомышленниками. Слова «чухна», кстати, норвег произносит на русском, он вообще способный к языкам, хотя и несколько… хм, однобоко.
За ними, старательно топоча ногами, потянулись и остальные — провожать. За эти несколько часов «мы» о «они» уже успели поцапаться по самым ничтожным поводам, срывая друг на друге испуг.
То кто-то из «нас» выходил на улицу, вслушиваясь в ночь, и натыкаясь на финнов. То финны, добрая половина которых снимает номера наверху, пробирались мимо нас по тесному коридору к себе в номер или в туалет.
До драки не дошло, но искрит, чёрт подери! Так искрит, что рвануть может в любой момент. А межэтнические столкновения во время кризиса, это ж основа основ!
— … жидовская всякая сволочь воду мутит! — одышливо ругается механик, идя вниз по скрипящим ступенькам и не думая даже понижать голос.
— А чего от финнов ожидать? — оборачиваясь на узкой лестнице и создавая ненадолго затор, живо отзывается Панда и отпускает несколько солёных «национальных» шуточек, к которым я хотя и привык…
… но как же он, сука, не вовремя! Слышно же!
Финны внизу замолкают…
… замолкаем и мы. Слышен только скрип полов и тяжёлое дыхание. Всё будто перед дракой… а нас почти в два раза меньше, и это не детские гимназические драки, в которых редко заходит дальше сломанных рёбер и носов.
Перед нами портовые и железнодорожные рабочие — взрослые, матёрые мужики из низов общества, многие из которых прошли войну. Для них поножовщина — обыденность, а профсоюзная борьба за свои права означает стычки с полицией и штрейкбрехерами, после которых десятки людей оказываются в госпиталях, а нередко и на кладбище.