Страница 13 из 100
На «Ольборге» ко мне относятся с некоторой опаской, как к взятому на передержку взрослому псу служебной породы с серьёзным характером. То есть выполняет зубастая увесистая тушка команды «к ноге» и «фу», и не рычит просто так на домочадцев, так и ладно!
Под ногами вода и грязь, очень сыро и тухло, судно скрипит всеми своими железными сочленениями, а волны лупят по корпусу так, что человек, вовсе несведущий в морском деле решил бы, что мы вот-вот пойдём на дно. А ещё крысы и совершенно никакое освещение, представленное несколькими эпилептично мигающими электрическими лампами и одной переносной керосинкой типа «Летучая Мышь», но в общем…
… сносно. Даже с поправкой на крыс, сырость и затхлый холод. Завтра около полудня мы прибудем в Копенгаген, и хотя ничего ещё не закончится, но…
… я увижу маму.
— Мрав? — боднув мою ногу одноухой башкой, басовито муркнул корабельный кот, заслуженный ветеран, покрытый шрамами, полученными в сражениях с превосходящими силами крысам, потрёпанный зимними штормами и нежно любимый экипажем.
— Мрав, — в тон отозвался я, нагибаясь, чтобы погладить заслуженного кота, выгибающегося под моей рукой. Несколько секунд, и крысолов, задрав хвост трубой и боднув меня головой напоследок, затерялся в корабельных надстройках. Попрощался…
— Ну ты это… давай! — жмёт руку Эрик, записавший меня в кореша после сломанного в четвёртый раз носа и нескольких уроках бокса, — Будет чо надо, ты того… всегда буду рад кулаки о всякие рожи размять. Тока намекни!
Киваю серьёзно, и хотя в глубине души очень надеюсь, что его помощь мне не понадобится никогда, но… зарекаться не буду. По Сухаревке помню, как причудливо могут ветвится личные связи, и как много от них бывает пользы. Впрочем, и докуки.
— Ага…
— Увидимся.
— Матушке привет…
Прощаюсь со всеми, и подхватив поклажу, схожу на качающийся берег, где едко пахнет гниющими водорослями, рыбой, углём и железом.
Сейчас, после всех перипетий, выгляжу я не то чтобы представителем пролетариата, но всё ж таки нынешний образ далёк от желаемого. Не сказать, что меня это несказанно радует, но впрочем, всё поправимо!
Благо, одежда у меня после хельсинских весёлых стартов под пулями хотя и несколько поистрепалась, но всё ж таки видно, что изначально она была достаточно приличной, а владелец оной хотя и переживает нелёгкие времена, но является выходцем из приличной семьи. Намётанный глаз такие вещи различает, что называется, «на раз», и дело не в стоимости одежды, ибо в ломбардах и у старьёвщиков можно найти вполне приличные вещи.
Ключевое здесь — подобрать не просто вещи, а именно что ансамбль, что дано не каждому, а ещё — в умении носить, как бы банально это не звучало. Даже мои узлы с книгами и бельём, связанные верёвкой и повешенные через плечо, как это носят деревенские бабы из простонародья, не портят картину.
«Ольборг» остановился чёрт те где, и я, несмотря на подробные инструкции боцмана и помощь докеров, изрядно поблудил по порту, прежде чем вышел в город.
— Ха… — опустив саквояж на грязный сырой асфальт, закрутил головой, переживая мучительное и радостное чувство узнавания. Прежде, давным-давно вперёд, я не один раз бывал в Дании, и хотя не могу сказать, что решительно ничего не изменилось, но всё ж таки, кажется, я могу ориентироваться в городе!
Настроение странным образом поползло вверх, и я пошёл, насвистывая что-то и улыбаясь разом всему миру. На голову начал сыпаться дождь, мелкий, как крупа манки, но это не испортило мне настроение. Дания! Всё как всегда… как обычно, только велосипедистов очень мало.
На трамвай я садился с чувством ребёнка, дорвавшегося до аттракциона. Пожилая матрона, поняв это по-своему, покосилась на меня выразительно, сделала морщинистые губы куриной жопкой и демонстративно отсела. Когда трамвай попадал на стыки рельс, или в окошко показывалось что-то, что я помню по двадцать первому веку, я непроизвольно улыбался и настроение, чёрт подери, стало совершенно замечательным!
Заехав чуть ли не в предместья, снял номер в дешёвом, но приличном отеле из тех, где обычно останавливаются фермеры, приезжающие в город по делам. По уровню цены и удобства он не слишком отличается от тех, что можно снять ближе к порту, но вот публика здесь совершенно другая!
За время плавания мне изрядно осточертели неизменные потрёпанные карты, ходящие по рукам порнографические открытки, анатомически подробные разговоры о женщинах, фантазии о собственных мужских способностях, клубы табачного дыма и завиральные морские байки, рассчитанные на неискушённого новичка. Всё это, разумеется, интересно, выпукло и этнографично, но не тогда, когда нервы и без того натянуты как струна, и тем более — не двадцать четыре на семь!
В крохотном, но уютном номере, пахнущем свежей древесиной и выпечкой из соседней кондитерской, я разобрал вещи и прилёг, желая оценить матрас…
… да так и заснул, весьма крепко и уютно, проснувшись ближе к вечеру, и чувствуя себя не то чтобы выздоровевшим, но всё ж таки много лучше. По крайней мере, горло уже не саднит, а насморк хотя и остался, но дышать я могу нормально, не прочищая ежеминутно нос и не шмыгая им совершенно плебейским образом.
— Так-с… — отщёлкиваю крышку часов и вглядываюсь в циферблат, спросонья не сразу разбираясь в хитросплетениях римских цифр, — четыре часа? Однако…
Зевнув, тру лицо и решаю сперва умыться и привести себя в порядок, а думать буду потом. Всё равно сейчас не думается, будто мозг, после длительного режима постоянной готовности, утомился и решил уйти в отпуск.
Душевая и туалет в конце коридора, всё как и везде. Всё очень по спартански, но чистенько и уютно, что значит — семейный отель. Ни тебе откормленных рыжих тараканов, бегающих по кафельной плитке цвета морской волны, ни чужих волос в сливе, ни сквозняков, ни канализационных запахов.
В наличии старомодная жестяная ванна, намертво закреплённая лейка душа с деревянным поддоном под ноги внизу, несколько тазиков, пара мочалок общественного пользования, да куски мыла из тех, что потом в СССР назовут хозяйственным. Даже горячая вода потекла чистая, и притом — сразу!
Вымывшись до скрипа, будто смывая с себя неприятности и дурное настроение, вернулся в номер и задумался, не без труда заставив мозг работать. На «Ольборге» я как мог отстирал и починил одежду — достаточно, чтобы не косились прохожие и не останавливали полицейские, но совершенно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя в должной степени уверенно.
— В прачечную сдать… — задумался, кусая губу и машинально отмечая, что нужно бы купить крем и привести обветренную, воспалённую кожу в относительный порядок, — проблемка! Распороть одежду и вытащить ценности труд невелик, сделаю. А вот не поймут ли в прачечной этого? Поймут, непременно поймут!
Задумываюсь, прикидывая все «за» и «против»…
— Впрочем, а не всё ли равно? — решаю наконец, — Мелкой контрабандой промышляют, наверное, все моряки, по крайней мере — время от времени. Не удивятся.
— Надеюсь, я не сильно выбиваюсь из этого образа, — подытоживаю решение, и достаточно быстро распарываю тайники в одежде, вытаскивая золотые монеты, английские фунты, американские доллары, швейцарские франки и...
… увы, но и рубли тоже. Какую-то ценность они имеют, и насколько я помню, как минимум несколько лет будут иметь хождение на территории Российской Империи, даже развалившейся на части. Понятно, что столь ненадёжную валюту стоит обменять как можно быстрее, равно как и обесценивающиеся на глазах французские франки.
Ещё раз перепроверил, всё ли на месте? На месте… Отставив рубли в номере, разве что запихав их под матрас, рассовал пачки купюр и столбики монет по телу и отправился в прачечную, которую подсказал мне радушный портье.