Разные судьбы

Вагон поравнялся с будкой. Надо забежать вперед и положить хотя бы один башмак под рельс. Но тяжелая ноша мешала бежать. Больно покалывало под сердцем. Подложить башмак между тележками под последние колеса? А вдруг не успеешь выскочить? Даже страшно стало.

Зеленые вагоны были совсем близко. Люди смотрели из окон и не обращали внимания на суетню стрелочницы. Они не подозревали, какая опасность грозит им. Даша, напрягая последние силы, бежала сбоку приблудного вагона. Обязательно остановить! — приказывала сама себе. Но как только надо было броситься под громыхающий вагон, замедляла в нерешительности бег, и вагон обгонял ее. Наконец выбилась из сил — бросила башмаки на землю и, судорожно глотая воздух, заплакала от обиды и бессилия. «Сейчас столкнутся, — в ужасе думала она, проклиная себя за нерешительность. — Трусиха! Испугалась, а кому она нужна, твоя жизнь?»

И в этот самый момент увидела Лиду. Держа в руке башмак, Краснеева бежала наперерез вагону. Она, видимо, рассчитала, что не успеет забежать вперед вагона, поэтому нацелилась на его середину. Прядь волос упала на глаза, Лида машинально поправила ее свободной рукой и, закусив свои накрашенные губы, с ходу кинулась под вагон. В ту же секунду раздался скрежет заклиненных колес о рельсы. Пульман вздрогнул и застыл на месте.

Проплыли, сбавляя ход перед остановкой, последние вагоны пассажирского поезда. Кто-то приветливо помахал Даше рукой. Когда поезд скрылся, Дашу напугала тишина. А Лида? Что с Лидой? Предчувствуя беду, приблизилась к вагону.

Краснеева лежала на спине рядом с колесами. В рассыпанных по земле волосах запутались мелкие камешки, на белоснежном воротнике блузки алело пятно крови.

— Лида! — жалобно крикнула Даша и, схватившись рукой за сердце, медленно опустилась на землю.

Но вдруг Краснеева пошевелилась и открыла глаза. Даша вскочила, наклонилась к ней, взяла подругу за руку.

— Жива! Жива! — радостно воскликнула она. — Куда тебя задело? Можешь подняться? Давай помогу. Сейчас вызовем скорую.

Лида застонала.

— Не надо. Плечо жжет.

Через несколько минут приехала машина скорой помощи. Из кабины вышел пожилой полный человек в белом халате и заспешил к пострадавшей.

Лиду осторожно подняли, занесли в будку и положили на скамейку. Правая рука ее безжизненно болталась. Врач, сдерживая шумную одышку, разорвал остаток блузки. На плече виднелась рваная рана.

— Вату, спирт, йод! — коротко приказал он стоявшей рядом медицинской сестре.

Даша не спускала с врача глаз, у нее кружилась голова. Тот заметив это, строго сказал:

— А вам, молодая-интересная, здесь делать нечего. Идите, просвежитесь на улице.

Около будки толпились люди из их смены. Тут же был начальник станции.

— Ну, как? — кинулся он к Даше, когда та вышла.

— Не знаю, — вяло отозвалась она.

Через несколько минут Лиду вынесли на носилках. Даша проводила ее до машины. Когда закрылась дверка кузова, начальник станции спросил врача:

— С ней серьезное?

Врач сдвинул седые брови, исподлобья взглянув на начальника и строго сказал:

— Не ей бы, а вам, молодой человек, надо под вагон кидаться. Почему допускаете в своем хозяйстве такое безобразие?

Доктор повернулся к Даше и, встретившись с ее настороженным, выжидательным взглядом, отечески похлопал ее по плечу:

— Не горюй, молодая-интересная. Поправится твоя подруга. Пустяки. Ключицу поломало. Кости молодые, срастутся быстро.

И уже закрывая дверцу кабины, врач сказал:

— А она у вас молодец. Я бы сказал геройская девушка.

Машина фыркнула, рванулась с места и помчалась. Даша долго смотрела ей вслед и думала: «Геройская девушка. Из-за меня Лида пострадала. Никогда себе не прощу».

5

Колосов шел медленно, низко опустив голову, засунув руки в карманы, словно искал чего-то на дороге. Не заметил, как очутился у дома Круговых.

«Зачем я сюда? — напрягая память, старался вспомнить Николай. — Ах, да! Поговорить с Дашей. Надо вызвать ее на улицу, а то неудобно разговаривать при матери». Теперь у него хватит решимости сказать Даше, как он ее любит. Она ему дороже всех на свете. Ни одного упрека за прошлое не дождется она от Николая.

В дверях лицом к лицу столкнулся с Елизаветой Ильиничной. По ее заплаканному осунувшемуся лицу догадался, что в семье несчастье.

— Даша пропала, — ответила на немой вопрос Колосова. Николая передернуло, словно по его телу прошел электрический ток. «Неужели Даша на что-нибудь решилась?»

— Со вчерашнего обеда нет, — Елизавета Ильинична вытерла платком слезы. — Вчера утром к ней студенты з техникума пришли, а она сховалась от них. Що я, каже, з ними буду балакать? Стыдно мне. Ну, а когда они ушли, я поругала ее. В горячах-то все вспомнила. Не дюже гарно матери такой позор переносить. А отец пригрозил ремнем. Вин только что узнал об этом. За своим тормозом не бачив, що вокруг него робилось. Вот и натворили делов старые дурни, сгубили детину. Сам с ног сбился — шукае ее повсюду.

Елизавета Ильинична еще раз всхлипнула и замолкла. У нее уже не было силы плакать вслух. Наступила тишина.

Николай вышел из дому, чувствуя укоры совести и какую-то непонятную вину перед этой пожилой женщиной. — Ведь мог же он давно вмешаться в судьбу Даши! Опять его проклятая нерешительность!

Чем дальше отходил от дома Круговых, тем быстрее шел, а когда вышел за окраину поселка и почувствовал свежее дыхание леса, побежал.

Лес ошеломил внезапной тишиной. Николай остановился, вглядываясь в слепящий глаза свет. Слегка подморозило и все словно помолодело. Солнечные лучи, пробиваясь между деревьями, прочерчивали длинные полосы на земле. Кое-где на березках уцелели ржавые листья. Под березами, пересекая тропинку, размытую дождем, притаились корни, похожие на мертвых змей.

Тишина была такая, что, казалось, невозможно было ее разорвать криком. Ступал по мягкому настилу листьев, которые пахли прелью.

Первые холода до неузнаваемости изменили лес. Не стало полянок, с резко очерченными краями. Деревья с оголенными ветвями стали похожи друг на друга. Где-то поблизости должен быть ручей. Здесь Николай когда-то встретил Дашу с Валерием, подслушал их разговор. Николай присел на корточки, прислушался. Издалека послышался неясный звук. Звук то пропадал совсем, то, посвежевший, возникал снова, словно кто-то водил смычком по струнам. Николаю даже показалось, что слышит знакомую мелодию.

Колосов выпрямился и пошел на звук. Время от времени останавливался, вслушивался, чтобы не потерять направления и опять шел. Теперь было отчетливо слышно, что кто-то пел. Кто бы мог быть здесь в холодный вечер вдали от людей?

Колосов замедлил шаг. Сквозь заросли ивняка показалось что-то белое. Остановился, томимый неясной тревогой. Неслышно приблизился к кусту боярышника, выглянул из-за него. На пеньке около того места, где бил из-под земли родник, сидела женщина. Она была в одной нижней сорочке, мокрые смоляного цвета волосы в беспорядке рассыпались по плечам, падали на грудь и на спину. В руках держала свернутую одежду и, покачивая ею из стороны в сторону, пела колыбельную песню. «Сумасшедшая?» — испугался Николай, чувствуя, как по телу проходит дрожь. Женщина, продолжая напевать, подняла лицо, и Николай вздрогнул. Это была Даша. Тяжелый обжигающий ком подступил к горлу. Последний, самый яркий за весь день луч солнца осветил Дашу. Она, глядя на сверток, улыбалась той тихой, светлой улыбкой, какой могут улыбаться только матери у колыбели ребенка. Посиневшие губы ее шевелились. Теперь мысль Николая работала с расчетливой ясностью. Даша жива, и Николай будет бороться за ее жизнь. Что же сейчас делать? Укрыть своей одеждой? Но хватит ли у него силы донести ее с ребенком до дома? Сколько понадобится времени на это? Она может еще сопротивляться. Нет, пусть думает, что он ее не видел в таком состоянии.

Николай бесшумно опустил ветку, попятился назад. Потом повернулся и побежал, не разбирая дороги. Ветки больно хлестали по лицу. Иногда спотыкался о пеньки, падал, поднимался и снова бежал.