Страница 34 из 45
Она уже отчаялась увидеть дочь в живых, когда совсем неожиданно натолкнулась на нее. Даша, вдоволь нагулявшись, уснула под кустиком, подложив под голову пучок цветов.
Елизавета Ильинична схватила дочь на руки и сонную начала целовать. Даша проснулась и капризно надула губки.
— Мама! Ну, мама же! Цветы подними, затопчешь. Посмотри, каких я красивых нарвала.
А на другой день, причесываясь перед зеркалом, Елизавета Ильинична заметила у себя на висках несколько седых волос.
Десяти лет Даша заболела крупозным воспалением легких. Три дня и три ночи Елизавета Ильинична сидела в больнице у кровати дочери — сама держала шланг кислородной подушки, раскрывая потрескавшиеся от жара губы, поила водой из ложечки. В тысячу раз было легче мучиться от болезней самой, чем смотреть на муки ребенка. После выздоровления Даши Елизавета Ильинична заметила новые глубокие морщинки вокруг глаз.
Пока дочь была девочкой — слушалась мать, на нее можно было накричать, одернуть. А теперь Елизавета Ильинична не знала, как подойти к ней. Иной раз казалось, что она снова теряет дочь, как тогда в лесу. Младшего Зорина Елизавета Ильинична знала достаточно для того, чтобы не ожидать от него ничего хорошего. А у Даши, по всему видно, такое чувство к нему, с которым не шутят. Подобрал-таки, байструк, ключ к податливому сердцу девушки. Видать опытен в таких делах! И что ему нужно? До каких пор он будет мешать им? Мужу одни неприятности от него, теперь за дочь взялся.
Ее душила бессильная ненависть к Валерию. Такая ненависть бывает у матери к врагу, когда тот губит ее дитя, а она бессильна чем-либо помочь: враг вооружен, а мать безоружна.
Елизавету Ильиничну злила теперь чрезмерная стеснительность Колосова, его слабохарактерность. Она видела, что парень любит Дашу своей особенной тихой любовью, за которую даже не способен бороться.
«Упустил девку, дурень, — возмущалась она, — отдал в лапы цьому негодяю. И Сергей хорош, только зовется отцом, а как живет дочь, что с ней — не видит. Вбил себе в голову какую-то дурь о тормозах и не замечает ничего. Ведь до чего дошло: смеяться над ним стали. Недавно сам инженер депо спрашивал про него: «Ну что, твой еще не забросил игрушки?» Срам один. Тьфу. Рехнулся человек».
Как никогда Елизавета Ильинична нуждалась в помощи мужа, но знала: бесполезно разговаривать о дочери — все равно не поймет. Если Сергей чем-нибудь увлечется, то становится отрешенным ото всего.
Что же делать? С кем поделиться тревогой, у кого спросить совета? Нельзя же бесконечно эту тревогу носить в себе. Пока не зашло слишком далеко, надо что-то предпринимать. Сходить к Агриппине Максимовне? Попросить ее — пусть подействует на Валерия? Кто лучше матери знает своего сына? Ведь не для того, чтоб жениться, завел он дружбу с Дашей. Разве мало девушек в поселке, которые, подобно Валерию, сами не прочь пофлиртовать? Владимир Порфирьевич Зорин когда-то были с Сергеем друзьями. Зачем делать несчастной единственную дочь своего старого товарища?
12
Елизавета Ильинична заметила, что муж похудел и стал каким-то странным. Иногда за обедом неожиданно находило на него оцепенение, и несколько секунд сидел он, не двигаясь, с поднятой ложкой, уставив в сторону далекий, отрешенный взгляд.
Елизавета Ильинична не раз ночью бесшумно выходила во двор и, притаившись, подслушивала, что делалось в сарайке. Время от времени там со скрипом отодвигался стул и слышались размеренные, тяжелые шаги.
«Одержимый, — думала она, ежась от свежего ветерка, — дался ему этот проклятый тормоз. Совсем, старый, помешался».
Как-то за обедом намекнула мужу об отдыхе. Сергей Александрович промолчал, посмотрел на нее так, словно хотел убедиться — жена перед ним или какая другая женщина?
По-прежнему Круговых работал без всякой системы. Из одной крайности бросался в другую. После нескольких неудачных опытов с распределителем Матросова, брался за пассажирский тормоз, изменял его и добавлял детали, целые узлы. Создав новый вариант, ждал чуда: вот тормоз немедленно заработает по-новому.
Часто приходил Волочнев. Поглядывая на товарища, морщился:
— Суеты у тебя, Сергей, много. Суеты, — сказал он ему однажды. — Будешь метаться из угла в угол, только шишки на лбу набьешь, а толку ни на грош. На случайную находку надеешься? Попробуй-ка в одну точку долбить.
Всякий раз грубоватая прямота Волочнева действе вала на Сергея Александровича подобно освежающему душу. Прав старина! Так продолжать, значит, вконец измотать силы. Надо составить план и начать заново.
Сделать тормоз с совершенно оригинальным устройством он не мечтал с самого начала. Верил, что есть пути к улучшению уже существующих аппаратов, которые выдержали испытания временем.
Какой из тормозов можно взять за основу? Послушный, но способный на коварство Вестингауз или неторопливый Матросов? Если начать с Вестингауза? По конструкции он гораздо проще.
Снова начались напряженные поиски. Через три месяца Сергей Александрович твердо убедился, что Вестингауз не способен измениться к лучшему. И несмотря на эту неудачу, Круговых был доволен, будто уже наполовину создал новый тормоз.
Сергей Александрович сразу повеселел, стал разговорчивее на работе, а дома потирал руки, будто просветленный изнутри.
— Понимаешь, Лиза, — сказал он как-то жене, — я доказал, что Вестингауз совершенно неисправим, В Москву хочу об этом написать.
— А кто це такий, Вестингауз, американец?
— Американец.
— Миллионер?
— Миллионер, — подтвердил Сергей Александрович. — Владелец железнодорожных заводов. Его именем пассажирский тормоз называется.
Елизавета Ильинична озабоченно поглядела на мужа, спросила настороженно:
— А стоит, Сережа, писать в Москву? Хиба ты кого удивишь этим?
— О чем ты?
— Да об американце. Ведь каждый школьник знает, что миллионера только могила исправит.
Сергей Александрович понял, наконец, сомнения жены и рассмеялся.
— Экая ты чудная, Лиза. Да того Вестингауза в живых давно нет. А тормоз его до сих пор нам, машинистам, только огорчения доставляет.
У Елизаветы Ильиничны сразу будто льдинки в груди растаяли, потеплело на сердце. Муж веселый, на человека стал похож. Махнула рукой, разрешила с легким сердцем:
— Ладно, пиши, коль треба.
Но радость ее оказалась преждевременной. Сергей Александрович снова погрузился в работу. Опять целыми ночами пропадал в мастерской. Правда, хорошее настроение чаще навещало его — хоть это ладно.
Такой уж характер. Весь на виду. Не умел скрывать чувства. Хотя знал, что жена плохой собеседник по техническим вопросам, все же рассказывал о своих поисках. Как только получил из Центрального института письмо, сунул ей в руки конверт со многими печатями.
— На, читай!
Елизавета Ильинична надела очки, села за стол, застелив его газетой, и вытащила из конверта письмо. Смешно на нее было смотреть. Она морщила нос, задерживая складками то и дело сползающие очки.
«Дорогой Сергей Александрович, — медленно, оттеняя каждое слово, начала она читать. — Спешу выразить Вам свою глубокую признательность. Ваше письмо и обстоятельная пояснительная записка оказали мне неоценимую услугу, воодушевили меня в борьбе с моими «супротивниками» (с теми из моих коллег, которые пытаются доказать возможность улучшения тормоза Вестингауза). Разбор Ваших опытов убедил многих в несостоятельности их утверждений. Должен Вам сказать, что к таким же выводам пришли еще некоторые товарищи, работающие над тормозом в разных концах страны.
Сердечно благодарен тульским железнодорожникам, выступившим с призывом создать в помощь нашему институту рационализаторские группы в каждом локомотивном депо и каждом вагонном участке.
Работа над созданием нового тормоза приняла коллективный, всесоюзный характер. Ученые уверены, что полноценный отечественный тормоз будет создан в самое ближайшее время. Если говорить откровенно, то большинство ученых добрую половину рабочего времени заняты разбором ваших, товарищи практики, опытов. И представьте себе, делаем мы это с великим наслаждением. Мы, ученые, учимся у вас.
И я, дорогой Сергей Александрович, от имени всех своих коллег жму Вашу руку и желаю Вам всяческих успехов. Еще раз спасибо за умный совет и с нетерпением жду Ваших новых предложений.
С товарищеским приветом.