Страница 91 из 121
Явышел в сад, чтобы найти уединение в окружении, к моему несчастью, уже тоскливо увядающих, розовых кустов. Мне стало совсем не по себе от этой картины, казалось, словно цветы тоже ощущали отсутствие людей в этом доме. Мне сообщили, что за ними ухаживали, но, похоже, что уход был поверхностным, ведь цветы были испорчены, согнуты, и увидев это, я ни на шутку разозлился. Всеволод тоже обещал заехать завтра утром и начать работу по-новой в этом доме уже на постоянной основе. Нужно было отчитать садовника за халатное отношение к своей работе.
Это — цветы моей любимой женщины и они должны были быть в порядке всегда.
Было странно. Прежде, здесь, в этом месте, я всегда чувствовал себя ближе к Марине, будто в розах было олицетворение моей покойной жены. Теперь же, этого не было. Что-то изменилось, и от этого мое сердце билось как-то иначе, а осязаемая пустота внутри меня становилась все больше.
Когда вернулся в дом, поразился, увидев незнакомого мужчину, ждущего меня в гостиной. Он что-то обсуждал с Петром Ивановичем, но, увидев меня, сразу же встал и широко улыбнувшись, подошел ближе, и притянув к себе, крепко обнял, чем обескуражил меня.
— Мишенька, — хриплым голосом, по-отечески протянул он, обнимая меня. — Сыночек. Я звонил тебе недавно.
Отстранившись, я чуть было не выпалил нечто грубое, но вовремя прикусил язык, желая дождаться объяснений от самого мужчины. Я видел его впервые, что значило то, что он появился в моей жизни относительно недавно.
Глаза мужчины увлажнились, голос был осипшим, но вовсе не от простуды. Это был особый тембр, что-то напоминающий мне где-то в глубине сознания. Когда догадка возникла в моем мозгу, я сразу же интуитивно нахмурился, чувствуя очередной всплеск гнева в груди.
— Вы — Николай Шмелев?!
— Ты узнал меня, — слабо улыбнулся он, констатируя факт.
Я кивнул, и еле сдерживая свою ярость в узде, жестом попросил его следовать за мной в кабинет. Выражение лица моего новоиспеченного «тестя» сразу же переменилось, он явно заметил неприкрытый холод, исходящий из моих уст, когда я обратился к нему. Понятия не имел, какие отношения у нас были прежде, но, сейчас, прознав правду об их семье, говорить с ним по-родственному, я не имел ни малейшего желания.
— Присаживайтесь, — безлико протянул, приглашая его в кресло напротив. Я и так был максимально вежлив. Голова гудела от всевозможных мыслей, а забытая, во время лечения в клинике височная боль, вот уже второй день как вернулась на свое место.
В кабинете уже было достаточно чисто, и я, ненароком, озираясь по сторонам, отметил отсутствие фотографий Марины.
Кто посмел убрать их с полок?!
— Я счастлив, что ты жив и здоров, — не взирая на мою отрешённость, ласково добавил мужчина. — Меня еле остановили твои друзья дождаться тебя из больницы. Хотел рвануть к тебе в тот же день, как мне сообщили о тебе.
— Благодарю, — ответил без эмоций. Мне было сложно смотреть на его лицо, которое вызывало у меня отвращение.
Вся эта бравада в его речах, за которой скрывалось нутро человека, покрывавшего сумасшедшую дочь-убийцу и не менее подлого зятя, казалась да невозможного тошнотворной. Что мне от его ласковых, лицемерных речей, если по сути, за ними скрывалась чудовищная правда?
— Не вижу смысла тянуть, — продолжил я, желая поскорее покончить с этим разговором. — Зачем вы пришли ко мне домой?
Лицо мужчины вытянулось: он не ожидал подобной грубости, в связи с чем был растерян. Подбирая нужные слова, он покачал головой, а затем, продолжил:
— Тебе же рассказали про Настеньку, — произнеся имя дочери, он улыбнулся. Мне же, за эти два дня, это имя стало омерзительно. — Хочу сообщить дочке. Она очень обрадуется, — продолжил мужчина, расхваливая свою дочь.
Мне же, был безразличен его монолог. Я смотрел в одну точку перед собой, иногда меняя фокус внимания на «тестя» и безлико кивая.
— Ты поедешь за Настей сам или же, мне попросить, чтобы ее привезли сюда?
— Не надо, — равнодушно ответил я. Ни один мускул на моем лице не дрогнул. Мужчина, кажется меня совсем не понял, и его губ коснулась легкая улыбка.
— Тогда я сообщу зятю, что ты скоро сам поедешь в Швейцарию к ним, — достав телефон из кармана пиджака, мягко проговорил «тесть».
Мое сердце, в эту секунду, отчего-то болезненно запульсировало, заставляя меня приложить к нему ладонь.
— Вы не поняли? — скучающе спросил я, не выдавая своего истинного состояния. — Я сказал — не надо, — отрезал более уверенным тоном. — Это значит, что не нужно привозить вашу дочь сюда. Ехать за ней в Швейцарию или где она там сейчас, я тоже не собираюсь.
— Я не понял, — качая головой, недоумевал мужчина. — То есть — как? Миш, я понимаю, у тебя амнезия, но Настя — твоя жена. Ты хочешь дождаться полного восстановления пробелов в памяти или как?
Шмелев не желал угомониться. Кажется, он даже мысленно не признавал того факта, что я отказываюсь от его дочери и смотрел на меня неверящими глазами.
— Или как, — процедил сквозь зубы. — Вы все еще не поняли? — заметив его растерянность, добавил я. — Я отказываюсь от вашей дочери, — произнес тоном без возражений, и выражение лица моего «тестя» в мгновение ока переменилось. Весь спектр эмоций от непонимания до лютой ненависти, промелькнули в его взгляде. — Мне она больше не нужна.
— Я все еще тебя не понимаю, — сузив глаза в подозрительном прищуре, продолжил Шмелев. Он все очень хорошо понял и кажется, тоже сдерживался, чтобы не закатить мне скандал.
— Еще раз повторяю, — нервно выдыхая, изрек еще чуть более громче. — Ваша дочь мне не нужна, — глядя ему в глаза, доходчиво повторил я свое решение. — Мне претит мысль о том, что я буду жить под одной крышей с сестрой убийцы моей дочери и жены.
— Миш, — жалобно, с толикой чувства вины в голосе, Шмелев произнес мое имя.
Он, видимо, наивно полагал, что от меня скроют этот момент, поэтому, его голос сразу же переменился, а голова, автоматически опустилась.
— Мне очень жаль, что Алиса натворила такое, — тихо протянул он. — Клянусь, я сожалею. Мне придется искупать перед тобой вину всю свою жизнь, я знаю, — приложив ладонь к сердцу, заверял он. — Это мой грех, я признаю.
Чушь собачья. Если бы дела решались простыми извинениями, то в мире был бы хаос. Благо, его чокнутая дочь находилась в тюрьме строгого режима на другом конце страны, куда я тоже планировал как-нибудь наведаться, чтобы посмотреть этой подлой суке в лицо.
— Но моя дочка, — прошептал он с грустью. — Настенька — чистая, добрая. Она ни в чем не виновата. Она так тебя ждала, когда все вокруг уже похоронили, — от его слов меня будто ударило молнией, а сердце мгновенно сжалось. — Ей через такое пришлось пройти, — и я жестом прервал его слезливую речь.
— Я понял, — безразличным тоном завершил я. — Мы можем закончить на этом?
Шмелев отрицательно покачал головой.
— Мои юристы свяжутся с вами на днях, — вынес свой вердикт, потирая уставшие глаза. — Так как… Анастасия, — с трудом произнес ее имя, сжимая ладонь в кулак. — Все-таки, моя… жена, — брезгливо протянул я. — То я оставлю ей значительную часть своих денежных средств после нашего развода, — ударив ладонью по столу, произнес свое решение. — Это все, что я могу предложить вам.
Шмелев распахнул свои глаза и на секунду застыл, после чего, тяжело выдохнул.
— Ты разводишься с моей дочкой?
— Да, — кивнул я.
Мне не стало ни на грамм легче. Будто разговор с ним подвел к пропасти, и от падения спасал лишь один крошечный шаг.
— Сынок, я умоляю тебя, одумайся, — сипло произнес он, чуть ли не плача. Нам обоим было не по себе от того, как унизительно выглядела наша беседа.
Возможно, я был очень жесток, поступая так с мужчиной, годившимся мне в отцы, но меня распирало от злости. За все те годы, что я провел в добровольном заточении в этом доме из-за его дочери, зятя, его добровольного безразличия. Разве я заслужил это?
— Мне стыдно даже вспоминать это, — надрывно протянул он. — Но ведь Настя тоже чуть не погибла от рук Алисы, — стыдливо добавил мужчина, опуская голову. — Неужели теперь она заслуживает еще и твоего наказания?