Страница 2 из 39
— Давай, наполняй посуду, — сказал Альке. — Нужно хотя бы литров двадцать.
— Зачем? — спросила она.
— Надо ввести Калидии глюкозу. Для трансфузионного изотонического раствора её надо разбавить до пяти процентов. Сырой водой опасно, нужна дистиллированная.
— И где мы её возьмём?
— Сделаем. Всё, хватит качать.
Женщина прекратила и теперь просто стоит, глядя в пространство.
— Ты здесь уже бывала? — спросил я.
Догадаться, что воду надо добывать из колонки, причём качая до получения результата достаточно долго, не так-то просто, если ты жена владетеля из мира торжествующего киберпанка. Вряд ли она видела такие колонки на родине, а значит, вполне можно предположить, что бывала здесь. Может, Креон, пока она была любимой женой, показывал ей владения. Или готовил на случай внезапной эвакуации, почему нет — это же явно «аварийный выход» из резиденции. При условии лояльности местного населения можно пересидеть неприятности.
Женщина молчит. Чёрт, я даже не знаю, как её зовут — не спросил.
— Тут есть дрова? Знаешь, где взять?
Ноль реакции.
— Принеси дрова!
Развернулась, пошла.
— Алька, сходи с ней, посмотри.
Я принялся греметь посудой. Тут её много, в основном медной, глиняной и примитивно-керамической. Раз её до сих пор не растащили, местные сюда не суются. Нашёл котёл литров на пятнадцать с медной лужёной крышкой и миску чуть меньше его по диаметру. В котёл налил воды на две трети объёма, пустил там плавать широкую миску, которая почти касается краёв, крышку перевернул выпуклостью вниз и накрыл ей ёмкость.
Мать Калидии и Алька принесли по охапке дров.
— Там много! — сказала девушка. — И уголь есть.
— Уголь тоже тащите. Пару вёдер.
— А зачем? Будем еду готовить?
— Еду тоже, но в первую очередь будем греть дистиллятор.
Спички у меня, к счастью, есть, плиту растопил без труда. Когда разгорелось, сыпанул угля. Алька взялась присматривать за процессом — в её родном мире угольные плиты ― обыденность.
— Когда закипит, — проинструктировал я, — нальёшь на крышку сверху холодной воды, потом будешь подливать, не давая ей нагреваться.
Вода в котле будет кипеть, конденсироваться на холодной крышке, капать в миску. В глухих деревнях моей родины так самогон гонят. Конструкция примитивная, КПД крошечный, но нам всего-то надо с поллитра.
Я, между тем, осмотрел этаж, нашёл спальню с кроватью, перенёс туда Калидию. Она совсем лёгкая, но сердце у меня потом колотилось, а ручки дрожали — физическое состояние моё хреновое. В зеркала стараюсь не смотреть, потому что сам от себя шарахаюсь — что за мерзкий старикашка? Откуда взялся? Интересно, что случится раньше, — привыкну или сдохну?
Укрыл девушку одеялом, пощупал пульс, измерил температуру, давление — цифровой наручный тонометр в аптечке есть. Состояние не радует, но и не сильно пугает. Пульс редкий, АД низковато, температура тридцать шесть и одна. Ничего, глюкоза должна немного поправить.
Держатель для капельницы соорудил из вешалки, тонкую венку еле поймал — вблизи все расплывается, вижу плохо.
— Сиди, смотри, — велел матери, — как откапает — зови.
Она села и уставилась на капельницу. Поняла чего, или нет — чёрт её знает.
— Старый человек, я есть хочу! — заявило таскающееся за мной хвостиком дитя. — И писать.
Я про неё забыл за этой суетой. Хороший ребёнок, ненавязчивый.
— Кто-нибудь знает, где тут туалет? — спросил я, но ответа не получил. — Иди, дитя, пописай на улице.
— Я боюсь! — девочка уставилась на меня большими и зелёными, как у матери, глазами.
— Чего боишься?
— Не знаю. Поэтому и боюсь.
Пришлось выйти и постоять рядом, пока она, подобрав юбку, присела за углом. Небо быстро темнеет, тут уже вечер. Горы ещё освещены солнцем, в низинах ― темнота.
— Ну и где твоя мама? — спросил я. — Пора бы ей уже вернуться.
— Не знаю, — ответила девочка, — она часто задерживается.
— Один вопрос мы решили, займёмся вторым.
Плита ещё не погасла, я поручил Альке вскипятить молоко — чтобы не скисло, ну и вообще, мало ли что. Санитария здешнего молочного хозяйства вряд ли на высоте, а мне им ещё Калидию выпаивать. Напластал сыра, накрошил зелени, мелко нарезал копчёного мяса, рассыпал это всё по лепёшкам и засунул в духовку. Поучилось что-то вроде небольших пицц. Девочка лопала урча.
— Фкуфно! Ошень! — прошипела она сквозь залепленные горячим сыром зубы.
Алиана тоже поела с удовольствием. Освобождённая от наблюдения за опустевшей капельницей мать Калидии — и та не отказалась. Чай и немного галет у меня нашлись в сухпайке, так что ужин вышел даже приятный. Одно беспокоит — на улице совсем стемнело, а Анахита так и не вернулась. Мы сидим на кухне при свете подствольного фонарика, на который я свернул рассеивающий колпак из бумажной упаковки от галет. Получилось даже уютно.
— Уже не придёт, — завила спокойно её дочь.
— Почему это?
— Темно. Когда темно, на улицу нельзя. Багха схватит.
— Багха, значит, — кивнул я, — понятно. Этот может. А скажи мне, дитя, где твой папа?
— У меня нет папы, старый человек, — сообщила девочка, быстро догрызая последнюю галету. — Я иблисов выблядок.
— Что же, Нагма Иблисовна, пойдём тогда, спать где-нибудь тебя положим. Детское время кончилось.
Спален тут только на первом этаже десятка полтора. Все более-менее одинаковые — кровать, одёжный шкаф, столик, кресло. Всё пыльное, но крепкое, бельё в шкафах не истлело, и никакой жучок его не пожрал. Кто-то тут за порядком присматривал — то ли Креон слуг засылал, то ли местные повинность отбывают. Я бы поставил на слуг — в населённых пунктах типа «кыштак» с клининговыми услугами обычно не очень.
Выделил ребёнку комнату, посветил фонариком, пока она разделась. В качестве нижнего белья Нагма использует надетую под платье футболку. Мужскую хлопчатобумажную футболку, которая ей до колен, и заменяет ночнушку. Футболка растянутая, застиранная до марли, потерявшая исходный цвет, но надпись Metallica и контур зубастой демонической хари ещё просматривается.
— Откуда у тебя это?
— Мама дала. Сказала, защитит от злых людей, — девочка погладила демона, который из-за размера футболки расположился у неё на животе.
— А у мамы откуда?
— Не знаю. Наколдовала, наверное.
— Тоже вариант, — не стал спорить я. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, старый человек.
— Можешь меня так не называть?
— Почему? Ты же старый. Старых все уважают, ведь они дожили до старости, а значит, хитрые, обманывают смерть.
— Я ещё не привык, что старый. Это случилось раньше, чем я ожидал, и мне как-то неловко. Зови по имени — Михаил, или просто Док.
— Спокойной ночи, Док.
Испытал странный порыв — поцеловать ребёнка. Детей же положено целовать на ночь? Уложил, одеяльце подоткнул, чмокнул в щёчку. У меня детей никогда не было, но какой-то архетипический паттерн работает.
Не стал. Мало ли какие тут обычаи? Одеяло подоткнул и ушёл.
Проведал пред сном Калидию. При свете второго фонарика у её постели сидят Алиана и мать. Выглядит моя пациентка получше, её состояние уже больше похоже на сон, чем на кому. И давление почти нормальное, и пульс, да и температура тоже. Ей бы ещё глюкозки зарядить, да нету.
— Ложись спать с ней, кровать широкая, — велел я матери. — Если что — сразу меня разбудишь, я в соседней комнате.
Та сразу улеглась — поверх одеяла и не раздеваясь.
— Ты тоже спать иди, — сказал я Альке. — Денёк тот ещё выдался.
— Да уж, — вздохнула она. — Не то слово. А как вы… ну… теперь?
— Да уж как-нибудь. Не знаю. Не думал пока об этом.
И не хочу думать. У старости есть одно преимущество — она обычно не очень продолжительна.
Думал, не засну — но вырубился сразу. Видимо, старческая бессонница до меня ещё не добралась, — или усталость пересилила.