Страница 1 из 39
Глава 1. Иблисов выблядок
— Там пришёл… Пришла… Пришли… — растерянно сказала Алиана.
— Не удалось ни определить пол, ни посчитать? — спросил я несколько более резко, чем стоило бы.
— Посмотрите сами, товарищ военмед, — обиделась моя ассистентка. — Я займусь Кали.
Я вышел в коридор и, наконец, огляделся — здание большое, темноватое, производит впечатление старинного и, хотя я видел пока малую часть, кажется очень большим. Выйдя на улицу через мощные деревянные двери, вздохнул с облегчением — горный пейзаж вокруг вижу вполне отчётливо. Размыто только вблизи, а значит, скорее всего, пресбиопия. Не очень приятно, но лучше, чем, например, катаракта. Может быть, очки придадут мне, наконец, умный вид. Где б их ещё взять…
Виды вполне эстетичны, даже, пожалуй, красивы — суровой природной красотой. Горы. Небо. Солнце. Облака. Ни одного намёка на то, что где-то поблизости притаился салон оптики. Снаружи здание впечатляет — прямо замок какой-то. Оседлавшее горный перевал фортификационное сооружение, имеющее стену по периметру той части двора, которую я вижу, и изрядный внутренний комплекс из нескольких могучих построек. Такое без авиации штурмовать — умаешься. Да и с ней повозиться придётся.
— Эй, старик! — сказал кто-то. — Ты, что ли, тут главный? За тобой девка побежала?
— Сама ты девка, — ответил я рефлекторно.
— Но-но! Я бача-пош, то есть, формально, вообще мужик.
Моя собеседница одета в мужскую одежду. Очень похожа на то, что носят в горных странах, типа Пакистана, Афганистана и тому подобных. Слон бы точнее сказал, он по тем местам навоевался. Штаны, длинная рубаха до колен, нечто вроде жилета, на голове тряпка. Была бы борода — вылитый моджахед. Но бороды нет, есть огромные зелёные глаза на смуглом лице, из-под тряпки тёмная с рыжиной растрёпанная коса. Рядом ребёнок, и он как раз точно девочка — в пёстром платье ниже колен и тёмном платке с головы до плеч.
Что же, Алькино «он-она-они» стало понятнее.
— Ты владетель? — спросила меня женщина.
— Нет, я Док.
— Странное имя.
— Это позывной. Имя моё Михаил.
— Михаил? Шурави?
— Да, русский, если ты об этом.
— Меня зовут Анахита, это моя дочь Нагма. Но, если ты шурави, то ты не владетель. Что ты делаешь в замке владетелей?
— Сопровождаю дочь владетеля.
— Оммаж приносить ей или тебе?
— Что приносить?
— Ну, дорогой владетель, мы тебя тут тридцать лет не видали и ещё сто лет бы обошлись, но, раз уж ты заявился, наш народ подтверждает данные тебе клятвы, и прочее бла-бла-бла. Не знаю, нахрен они тебе нужны, но старейшины про них помнят.
— И где старейшины? — оглядел двор я.
— Зассали, — откровенно сказала Анахита. — Вы, говорят, сплошь злые колдуны. Поэтому послали кого не жалко, то есть меня.
— А тебя не жалко?
— Вообще ничуть. Тем более, что я сама ведьма.
— Ведьма?
— Старик, ты совсем глухой? Я же сказала.
— Злая ведьма?
— Лютейшая! Как колдану — мало не покажется!
— Мамка крутая, — солидно пояснила девочка. — Её все боятся.
— Так что, примешь оммаж, дедуля?
— Принято, — коротко ответил я.
— Слава Аллаху. Сколько вас тут?
— А тебе зачем? — напрягся я.
— Так надо же знать, сколько жратвы тащить? Мы ж вас кормить обязаны, потому что клятва и всё такое.
— Четверо, — сказал я, не уточняя, что весь наличный состав — две девчонки, невменозная баба с заглушкой в башке и один старик. Так себе подразделение.
— Вот, я тут кое-что принесла наугад. К вечеру ещё притащу, путь до кыштака неблизкий.
От слова «кыштак» повеяло ослиным навозом, грязными халатами, антисанитарией и исламским фундаментализмом. Очками, медикаментами, кофейнями, барами и развитым сервисом населённые пункты типа «кыштак» обычно не отличаются.
В принесённой корзине сыр, лепёшки, вяленое мясо, глиняная ёмкость с замотанной тряпкой горловиной.
— Что в горшке?
— Козье молоко.
— Сможешь принести ещё? Дочь владетеля… Скажем так, ранена. Ей нужно жидкое питание.
— Молока в кыштаке до иблисовой тёщи. А ещё могу наварить бульона из козлятины.
— Тоже подойдёт.
— Присмотришь за Нагмой, дедуля? Я к вечеру вернусь, зачем ей ноги бить? Без неё быстрей обернусь.
— Не боишься оставить ребёнка незнакомым людям? — удивился я.
— Меньше, чем знакомым, — ответила женщина с неожиданной злостью. — Так присмотришь?
— У меня нет опыта обращения с детьми, — предупредил я.
— С ней не надо обращаться, — фыркнула Анахита. — Проголодается — дай поесть. Захочет пить — налей воды. Нет еды и воды — скажи, чтобы потерпела.
— Звучит несложно.
— Сложности с детьми переоценены, — вздохнула она. — От взрослых проблем больше. Всё, я пошла. Если ничего не случится, вернусь до темноты.
Женщина развернулась и быстрым шагом вышла за ворота. Я раскрыл дверь в дом и сделал приглашающий жест для девочки. Та не заставила себя приглашать дважды, бодро взбежала по ступенькам и проскочила в коридор. Шустрый ребёнок. Я подхватил корзину с продуктами и пошёл за ней.
— А что это за тётя? А почему она такая худая? А почему она голая? Она что, больная? Она что, умерла?
Я проигнорировал детские вопросы. Калидия выглядит довольно паршиво, но это если не знать, как она выглядела полчаса назад.
— Она жива, — сказала Алька, не то отвечая ребёнку, не то сообщая мне.
Тонкая кожа обтянула рёбра, вместо лица — череп с носом, на тонких руках и ногах неровными шарнирами выпирают суставы, остро торчат тазовые кости и ключицы. Жалкое и печальное зрелище.
Я прощупал интерфейсные разъёмы оболочки — нервные узлы под ними не гиперемированы, кожа не воспалена, признаков отторжения нет. Большего сказать не могу, мои способности сгорели. На время или навсегда — кто знает? Объем нанесённого моему организму ущерба ещё предстоит оценить.
Единственный доступный диагностический инструмент — пальпирование. Благо пациентка настолько истощена, что внутренние органы ― чуть ли не внешние. На ощупь всё на своих местах, пульс медленный, но ровный, среднего наполнения, склеры чистые, язык и нёбо тоже, хрипов в лёгких нет.
— Что с ней? — спросила Алька.
— Сильное истощение. Больше, будем надеяться, ничего. У нас аж две аптечки, хотя и начатых, там есть глюкоза и комплекты капельниц, начнём с этого. Если очнётся, дадим молоко.
— А если нет?
— Будем так поить. Глюкозы на один раз, придётся как-то выкручиваться.
При слове «поить» к столу шагнула мать Калидии. До того она стояла в стороне настолько неподвижно, что я её просто не заметил. В руках её кувшин с водой — где-то, значит, раздобыла.
— Спасибо, — сказал я ей, забирая посудину.
Попробовал — вода вроде бы чистая, ничем не пахнет. Значит, не из лужи набрала по крайней мере. Я понятия не имею, что ожидать от женщины с «заглушкой». «Высшая нервная деятельность блокирована» — слишком широкое определение. Смотря что считать «высшей». Воду, вон, нашла. Может, Калидия знает больше, но сколько она пробудет без сознания — бог весть.
— Где ты её набрала?
Стоит, молчит.
— Иди туда, где набирала.
Развернулась, пошла. Мы с Алькой направились за ней.
Оказалось, что двумя дверями дальше открывается поперечный коридор, наклонно ведущий вниз, в кухню. Там несколько больших чугунных плит, шкафы с разнообразной посудой и главное — водяная колонка. Женщина молча подошла к ней и принялась качать длинный железный рычаг. Сначала долгое время ничего не происходило, затем захлюпало, зачавкало и из носика полилась пульсирующая струя. Я подхватил первую попавшуюся ёмкость и подставил.