Дали туманные

Зал напряженно дышал. Те, кого речь Букреева непосредственно не касалась, вольготно подхохатывали. Красноморов чувствовал себя как в тяжелом сне, когда говорят неправду, врут в глаза, калечат факты, не понимая их сути, и судят о мире с вершин - у Красноморова вертелось в голове - гуманитарного невежества. Разве не сам Букреев из года в год никаких средств не выделял на ремонт электростанции - там и жили только своими старыми силами, изнашиваясь и дряхлея, древние механизмы. Впрочем, Красноморов уже давно догадывался, что глава Совета рано или поздно затеет что-то подобное сегодняшнему. Но такого разгрома "технарей" на памяти Красноморова еще не случалось. Все в зале, кто имел хотя бы отдаленное отношение к технике или точным наукам, отчужденно молчали, потупив глаза, или старательно направляли взгляды куда-то в сторону. Красноморов понял, что не выступит никто. И одновременно осознал, что дальше жить с такой оглядкой на враждебное мнение тоже не сможет... Скопить силенок, сговориться с кем-нибудь из "лесных", оборудование свезти помаленьку и начать все на новом месте, пусть малыми силами, скромные задачи ставя... Лишь бы не растерять в пучине времени то, что уже известно. Как устроены люди... Вместо того, чтобы с минимальными затратами сберечь то, что неподвластно почти действию времени, что посроено на века и стоит уже не одно столетие (так ли уж много нужно, чтобы сохранить несколько энергоцентров и автоматических предприятий, даже сырья не требующих, да коммуникации минимальные), все силы и средства общества тратятся на возрождение полумифической старины, на на исследование магии - наговоров там всяких... Вот и Жаклинку туда затянуло, а учили девку, пестовали, смену, можно сказать, растили... И что? Статистику под наговоры подкладывает. А когда начинаются аварии, появляется страх... И пускаются искать виноватых... Впрочем, Букреев не такой уж невежда, как прикидывается. И роль техники, хотя бы в ограниченных масштабах, он отлично понимает: просто откровенно играет на невежестве других. Интересно, чего же он добивается теперь? Власти? Так он и так глава Совета. Может, единоличной власти? Ведь худо-бедно, а до сих пор все решения принимались совместно.

Закончив безразмерный пассаж, Букреев остановился и перевел дух, победно оглядывая зал.

Хоть бы хворь на него какая напала, чтобы на собственной шкуре почувствовал, что значит техника, пусть медицинская, подумал Красноморов. Он еще раз оглядел зал и понял что выступать против точно не будет никто. Отмолчатся. Все ведь отлично понимают, что голосовать можно за одно, а делать совсем другое. Рассчитывать можно лишь на негласную поддержку... жаль, что в Совете нет Ефросиньи. Все знают - светлая голова. Но взгляды у наших мужиков в целом домостроевские. По их просвещенному мнению, достаточно одной полубезумной старухи Гегемоны.

Со своего места Красноморов разглядел круглый затылок Каманина. В общем-то, свой парень, на "охоту" вместе ходили, пару вылазок делали. Кое-что выудили, не без риска, правда. "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", горделиво произнес тогда Каманин, пряча на дно торбы фляги с драгоценными реактивами. Официально он занимался эволюцией биогеоценозов да сортировкой всего, что выжило и уцелело... Но Красноморов-то знал, что под его директорским крылышком кое-кто баловался и биофизикой и генетикой...

Или Археолог, как его называли. Ванников, лучший друг и первый заместитель Букреева. Политикан еще тот, будьте здоровы. И тоже молчит. Хотя Красноморову иногда помогает. У него, надо думать, неплохие накопления образовались. Давешние резистенсы - это от его парней...

Или вот еще мил человек, Серебрянин Олеженька. Директор института химии - философский камень ищет... Настоящие физики ему, конечно, ни к чему, но без энергии даже философский камень не синтезировать. А энергии Серебрянину много надо... Еще и потому, что у него имелась тайная лаборатория и не какая-нибудь, а радиохимическая - драгоценные металлы из растворов выуживали и, как слышал Красноморов, светляков искусственных там делали, вполне приличных - читать по ночам можно или в лабораториуме опыты ставить.

Букреев кончил свою речь, а скорее всего, просто прервался, закашлявшись. Лицо и шея его стали свекольно-багровыми. Он черпнул серебряным половником кваску из ближайшего жбана, судорожно втянул в себя пенистую жидкость, замер с удивленно выпученными глазами, потом покачнулся и рухнул лицом на стол, после чего съехал на пол, сгребая рукой сползающую под тяжестью его тела бархатную скатерть. С грохотом упал и покатился по полу жбан, рухнула тяжелая подставка с микрофоном.

Воцарилась тяжелая тишина. Она продлилась едва ли дольше нескольких секунд - хотя позднее никто не мог определить, как долго тянулось это парализующее молчание. Потом все разом зашумели, задвигали стульями. Под потолком повис истерический бабий вопль.

- Извели, батюшки мои! Караул! Держите изверга!

Отбрасывая падающие стулья, по-кошачьи мягко скользя валенками по паркету, члены Великого Совета бросились к столу президиума. Когда Красноморов, следуя за толпой, пробрался вперед, Букреев, по-прежнему сжимая в руке край скатерти, уже замер. Около него сгрудились растерянные члены Совета, и рассмотреть, что делалось в эпицентре толпы, не представлялось возможным.

- Лекаря! Лекаря! Сюда!

Главнй медик Совета, толстый Петрушин, неуклюже присел около упавшего, и пытался прощупать пульс. Потом покачал головой и развел руками.

- Нужно зеркальце, господа... Есть у кого-нибудь?

Гегемона Маркеловна порылась в ридикюле и извлекла оттуда завернутый в тряпочку осколок.

- Он уже не дышит...

- Господи, - запричитала Гегемона, - кормилец ты наш...

На паркете блестела лужа разлитого кваса. Пытаясь протиснуться сквозь толпу, Красноморов поскользнулся, падая, он невольно схватился за полу одежды стоящего перед ним человека, который тоже не удержался на ногах.

- Господа! - громкий голос у дверей заставил всех разом обернуться. - Господа! Тишина и спокойствие! Прошу всех занять свои места.

Дубовые двери были распахнуты, и в проеме возвышался облепленный снегом начальник Следственного Института. За его спиной виднелось четверо курсантов, розовощеких с мороза, безусых еще широкоплечих юнцов в форменных полушубках и лихо сдвинутых на затылок кубанках.

- Ну вот, и сыскарь объявился, - прошептал старый историк, которого ненароком только что уронил Красноморов, - теперь колесо закрутится, уверяю вас.

Откуда он взялся, этот сыскарь, подумал Красноморов. Тоже опоздал? Тогда зачем с ним курсанты? И тут же он припомнил, что Мусатов - начальник следственного института, как заведения сугубо учебного характера и достаточно утилитарного назначения, в Великий Ученый Совет не входил, так что и опоздать не мог.

Два курсанта, расстегнув тяжелые кобуры на животах, застыли у дверей, двое других последовали за Мусатовым в залу, по ходу оттесняя членов Совета, столпившихся вокруг неподвижного тела Букреева.

Когда усилиями курсантов толпу удалось рассеять, Красноморов наконец-то целиком увидел Букреева, лежащего на боку с неловко подогнутой левой ногой, обутой, как и у остальных, в валенок с аккуратно загнутым голенищем, и далеко отброшенной правой рукой, намертво стиснувшей серебрянный ковш. Букреев лежал у края подсыхающей, рахмазанной десятками подошв лужи кваса.

- Господа! - Мусатов поднял вверх руку. - Прошу внимания! Все вы очевидцы чрезвычайного происшествия. Значит, все вы свидетели. Имеет ли кто-нибудь желание высказаться? - Мусатов обвел глазами залу. - Начнем, как полагается, с дам. Гегемона Маркеловна, прошу вас.

Один из курсантов вытащил блокнот и приготовился записывать.

- Подойдите пожалуйста к нам. Надеюсь, излишне предупреждать представительное собрание о недопустимости лжи.

Гегемона высморкалась в огромный платок, спрятала его в ридикюль и прошаркала к председательскому столу, поправляя на ходу пожелтевшие кружева на шее.