Чистильшик

ДАВИД ЯВОРСКИЙ

ДАВИД ЯВОРСКИЙ

ЧИСТИЛЬЩИК

1

- Во имя Отца, Сына и Святого Духа! - со стороны алтаря гремит громкий голос нашего настоятеля. Все хором отвечают «Аминь». Воскресной мессой заканчивается очередная неделя нашей жизни в шахте. Я смотрю на тесную часовенку, чтобы найти таблицу, откуда каждую неделю стирают одно число, а на её место пишут другое. Я не могу её увидеть прямо сейчас, потому что на небольшом пространстве яблоку негде упасть, здесь почти все жители, как, впрочем, и каждую неделю.

А, вот оно. 1047. Тысяча сорок семь полных недель жизни под землёй. Двадцать лет. У нас тут на удивление хорошо. Независимо от того, сколько мы жаловались, никто из нас никогда по-настоящему не хотел вернуться на поверхность. Конечно, есть те, кто должен выходить, но у них конкретные задачи и, как правило, возвращаются они в течение нескольких часов или дней. И каждый раз они возвращаются опустошённые и подавленные, принося то, что нам так необходимо… Мы бы с радостью оградили их от этих вылазок, но, к сожалению, мы до сих пор ещё немного зависим от поставок с поверхности.

Внизу сносно. Наши Предки - так их называли, сначала в шутку, потом всерьёз - проделали хорошую работу. Группа бывших шахтёров взяла в оборот старую, уже давно оставленную каменноугольную шахту. Быть может, потому, что им стало немного скучно на старости лет, а может быть, потому, что приняли угрозу катастрофы серьёзнее других.

Кстати, интересно, как сейчас должны чувствовать себя все те, кто тогда их считал ничего не смыслящими и чересчур подозрительными. Предки приобрели завод за бесценок и начали переделывать его под себя, время от времени требуя дополнительную финансовую поддержку со стороны Силезии, Польши или ЕС. Всем говорили, что готовят Музей горного дела. В документах так и значилось, и по ним следовало устроить пешеходные коридоры (забетонировать пол, провести освещение), пробить множество достаточно больших помещений по обеим сторонам каждого из коридоров («Здесь будут выставочные залы,- объясняли они. - А может быть, мы когда-то соединим музей с отелем?»), сделать большую кухню с ещё большей столовой, библиотеки, лазарет, часовню, где они сейчас находились. Всё строили чин по чину, вот только…

Почему коридоры, ведущие почти во все шахты, обвалились, кроме одного? Что им мешало сделать несколько дополнительных входов в музей, расположенных на пространстве в несколько квадратных километров? И зачем единственный выход укрепили толстыми, более чем в полметра, стальными воротами? Почему в вентиляционную шахту поместили фильтры очистки воздуха? И не какие-то! Лучшие! Почему на самом нижнем уровне устроили большой склад и поставили там несколько больших генераторов? Наиболее эффективные, какие тогда были в продаже! Зачем, чёрт возьми, они принесли вниз десяток освинцованных костюмов химической защиты?!

Мы-то знаем, зачем.

- Бог с вами, - произносит настоятель.

- И с духом твоим, - отвечаю машинально. Снова не сосредоточился на проповеди.

О чём это он на сей раз?

- Вознесите сердца.

- Мы возносим их к Богу.

- Возблагодарим Господа-Бога нашего.

О, да, действительно достойно и праведно. Когда мы слышим рассказы о том, что было в прекрасном мире, на поверхности, человек по-настоящему начинает верить в то, что есть за что благодарить. Видимо, в радиусе десятков километров ни единой живой души, а в пепельной тишине на поле боя высится лишь наша большая гордость, когда-то один из крупнейших заводов в Европе. В его тени разбросано несколько деревень и городов, откуда мы тащим припасы, к сожалению, всё быстрее иссякающие. И в этом всём мы, как последний непокорённый бастион человечества, со своей спокойной жизнью при горящих лампах накаливания и с музыкой из нескольких CD-проигрывателей, что у нас остались.

Хорошо, что несколько лет назад наши шахтёры, всё ещё упорно разрабатывавшие месторождение, нашли нефть. Им удалось придумать какой-то особый способ её сбора и хранения, и теперь она шла в генераторы на четвёртом уровне. Надеюсь, нам её хватит на долгие годы, что гарантирует более редкие вылазки на поверхность, и большие возможности, вытекающие из таких вылазок, разведчикам не придётся больше искать и тащить тяжёлые канистры бензина, и они смогут носить сверху больше еды, инструментов и книг.

На мой взгляд, в нашем неизменном за двадцать лет положении мы должны благодарить, прежде всего, канареек. У нас сейчас двадцать четыре создания, восемь самцов и шестнадцать самочек. Несчастные создания, они не ведают, каково поймать ветер в крылья и парить в бесконечных высях… Но по шахте летают себе в меру свободно и придают нашему существованию немного нормальности. Хотя не знаю, можно ли назвать нормальным мир, где на поверхности слышен лишь мёртвый свист ветра, а под землёй – поют птицы…

Впрочем, я думаю, они каким-то образом защищают нас от упадка чувств. Когда утром, иногда ещё до включения дневного освещения, я лежу в постели и слышу, как птицы тоже просыпаются, чтобы начать новый день, я чувствую себя почти беспечно. И не я один - большинство из нас относится к канарейкам с большим почтением, понимая, сколько они для нас значат. Словно мы хотим искупить вину перед разрушенной природой и Богом, что назначил человека опекуном всякого творения так опрометчиво и неразумно.

Нас сейчас чуть более сотни человек, живущих на трёх из четырёх уровней шахты. Рядом расположен коридор, где стоят часовня, лазарет и большой зал, а на другой стороне прохода отправная точка для всех идущих наверх - там никто не живёт. На более низких уровнях в общей сложности шестьдесят семь комнат. В последнее время большинство пустует. Вначале же все были забиты до отказа. В некоторых проживало даже по шесть-семь человек. Увы, тогда смертность превосходила рождаемость. На самом деле превосходит по сей день, но разница стала значительно меньше.

Только что выводили: «Осанна…», как вдруг в часовню врывается с криком Юрек, техник, занимающийся обслуживанием генераторов.

- Люди! Карл мёртв!

Тишина. «Свят, свят, свят» увязает в горле.

- И, что ещё хуже… Мне кажется, его… уб-били!..

2

Месса продолжается только потому, что наш жирный пастор счёл прерывание её неуместным, а молитву за покойного - необходимой. Только несколько мужчин, в том числе я, покинули часовню и спустились с перепуганным Юреком на три уровня вниз, на склад. Остальные верующие получили приказ оставаться в часовне до его отмены.

Карл был другом всем нам. Про него говорили, что его присутствие лечит и что он мухи не обидит. Работал на складе, занимался распределением продуктов, воды и прочего. Трудно было представить себе причину, по которой кто-то захочет его убить. Но, очевидно, это было убийство. Как только мы вошли на склад, мы увидели, что тело Карла распласталось на земле, лицом вниз, в луже крови. В спине до сих пор торчал большой кухонный нож. Сам бы себе такого не сделал.

В нашей шахте жители не имели огнестрельного оружия - всё стояло в арсенале прямо на выходе, закрыто на ключ и вынималось только при выходе на поверхность. Но к приборам ежедневного пользования, что можно рассматривать как холодное оружие, каждый имел свободный доступ.

- За что?.. - вздыхает Норберт, рослый, но честный человек, который у нас вроде коменданта, в компании нескольких человек охраны. - Ведь двадцать лет никто никого не убивал.

- «За что?» не главный вопрос, - говорит один из его охранников, Мартин, молодой парень, который едва помнит поверхность до апокалипсиса, но зато отлично знает шахту. Несмотря на юный возраст, он один из лучших и самых опытных разведчиков.