Великий крестовый поход

– А нельзя ли оставить ее кому-нибудь на воспитание? – спросил Кеннин.

Ирия сжалась в объятиях Эйян.

– О нет, нет, – взмолилась она так тихо, что они едва ее расслышали.

Кеннин покраснел, осознав свою глупость. Тауно и Эйян переглянулись поверх вздрагивающей и согбенной спины сестры. Почти никто из морских людей не согласился бы взять к себе слабую девочку, когда и у сильных хватает неприятностей в заботах о себе. Если им и повезет, то люди сделают это без особого желания. У них не было реальной надежды отыскать сородича, пожелавшего бы взять ребенка с той же охотой, с какой их отец пожелал бы взрослую девушку, да и не нашлось бы для ребенка нужной ласки.

Тауно пришлось собрать все свои силы, прежде чем произнести решение:

– Я считаю, что перед уходом нам нужно отдать Ирию народу ее матери.

4

Старого священника Кнуда разбудил стук в дверь. Он выбрался из-за полога кровати, нашарил в темноте рясу – подернутые пеплом угли в очаге почти не давали света – и на ощупь добрался до двери. Все кости его ныли, а зубы стучали от холода ранней весны. Кто бы это мог быть, кроме смерти, недоумевал Кнуд. Он уже пережил всех своих товарищей по детским играм…

– Иду, Господи, уже иду.

Недавно взошедшая полная луна отбрасывала ртутную дорожку на пролив Каттегат и заливала призрачным светом иней на крышах домов, но две перекрещенные улицы Элса были погружены в густую тень. На ночь земли вокруг деревушки превращались во владения волков и троллей. Странно молчаливыми, словно боялись лаять, были и собаки, а вся ночь настолько тихой, что можно было расслышать малейший шорох. Что там за глухой стук? Копыто? Не Адский ли Конь пасется среди могил?

Окутанные облаком своего дыхания, перед ним стояли четверо. Отец Кнуд ахнул и перекрестился. Он никогда не видел водяных – кроме того, что заходил в церковь, – разве что издалека в молодости, ставшей теперь лишь чудесным сном. Но кем же еще могли они быть? Лица высокого мужчины и женщины были вылеплены не по людской форме, у мальчика не так явно, а маленькая девочка почти не отличалась от человека. Но на ней тоже блестела вода, капая с накидки из рыбьей кожи, и она тоже сжимала гарпун с костяным наконечником.

– Вы… вы должны были уйти, – пробормотал священник. Его голос в морозной тишине прозвучал пискляво.

– Мы дети Агнете, – сказал крупный молодой мужчина. Он говорил по-датски с ритмичным акцентом, воистину, мелькнуло в голове у Кнуда, заморским. – Заклинание не коснулось нас.

– Не заклинание – святой экзорцизм… – Кнуд призвал на помощь Господа и расправил узкие плечи. – Умоляю вас, не гневайтесь на селян. Они не сами это проделали и не желали этого.

– Знаю. Мы спрашивали… друга… о том, что произошло. Не бойтесь. Скоро мы уйдем. Но сперва хотим отдать вашим заботам Ирию.

Священник прибодрился, услышав эти слова, а заодно и разглядев, что голые ноги гостей имеют людскую форму и не оставляют глубоких следов из-за огромного веса тел. Он пригласил всех войти. Четверо переступили порог, морща носы как при виде застарелой грязи, так и от запахов, царивших в единственной комнатке дома, каким мог похвастать священник. Тот раздул огонь, поставил на стол хлеб, соль и пиво, дождался, пока гости усядутся на скамью, и сам сел на стул, готовясь к разговору.

Он оказался долгим, но закончился добром. Отец Кнуд пообещал сделать для девочки все, что в его силах. Братья и сестра немного задержатся, чтобы в этом убедиться, а он должен каждый вечер отпускать Ирию на берег для встречи с ними. Священник умолял их остаться на берегу и принять крещение, но они отказались. Потом они поцеловали сестру и ушли. Она плакала, беззвучно и безнадежно, пока не уснула. Священник перенес ее на постель, а сам застелил скамью тем, что нашлось в доме.

На следующий день настроение Ирии улучшилось, и с каждым новым днем она становилась все веселее, пока к ней не вернулась прежняя живость. Ребенок Агнете держался отчужденно, боясь признать, что в ней течет чужая кровь, но отец Кнуд проявил к ней всю ту доброту, которую позволяла его бедность. Помогали ему в этом и принесенные из моря дары из рыбы и устриц. Для девочки земля оказалась столь же новой и необыкновенной, как сама она для деревенских детей. Вскоре ее уже окружала шумная стайка резвящихся ребятишек. Что до работы, то она ничего не знала о ремеслах людей, но желала им научиться. Марен Педерсдаттер попробовала обучить ее работе за ткацким станком и сказала, что девочка может стать незаурядной мастерицей.

Тем временем священник послал в Виборг молодого гонца, спрашивая, что следует делать с девочкой и можно ли крестить полукровку. Он молился, дабы ему позволили сделать это, потому что иначе не представлял, что станет с его бедной любимицей. Посланник не возвращался несколько недель – должно быть, в епархии перерывали все книги. Наконец он вернулся, на этот раз на коне, сопровождаемый стражниками, церковным секретарем и самим ректором.

Кнуд рассказал Ирии о христианстве и Господе, и она выслушала его в молчании, широко раскрыв глаза. Теперь же архидиакон Магнус встретился с ней в доме священника.

– Истинно ли веруешь ты в единого Бога – в Отца и Сына, который есть наш господин и спаситель Иисус Христос, и Святого Духа, исходящего из них? – рявкнул он.

Она вздрогнула от его суровости.

– Верую, – прошептала она. – Я не очень хорошо все это понимаю, но все равно верую, добрый господин.

После последующих расспросов Магнус сказал Кнуду:

– От ее крещения не будет вреда. Она не неразумная дикарка, хотя и сильно нуждается в более тщательном обучении перед конфирмацией. Ежели она окажется приманкой диавола, святая вода разоблачит ее; ежели она просто не имеет души, то Господь подаст нам знак, и мы поймем это.

Крещение было назначено на воскресенье после мессы. Архидиакон дал Ирии белые одеяния и выбрал для нее имя святой. Она стала меньше его бояться и согласилась провести субботнюю ночь в молитвах. В пятницу вечером, переполненная нетерпением, она попросила сестру и братьев прийти на службу – священник, конечно же, дал позволение в надежде обратить и их – и заплакала, когда они отказались.

И вот в ветреное утро, когда по небу плыли клочковатые белые облака, а в море плясали гребни небольших волн, перед жителями Элса, собравшимися в деревянной церкви, у подножия модели корабля, висевшей в приделе, и перед распятием над алтарем она преклонила колени, и отец Кнуд совершил над ней и ее крестными родителями ритуал, перекрестил ее и радостно произнес:

– Окрещиваю тебя и нарекаю Маргрете, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Девочка закричала, и ее худое тельце рухнуло на пол. С церковных скамей донеслись аханье и хриплые возгласы, кто-то вскрикнул. Священник наклонился, в спешке позабыв о своей больной негнущейся спине, и прижал девочку к себе.

– Ирия! – произнес он с дрожью в голосе. – Что с тобой?

Тяжело дыша, она обвела церковь ошеломленным взглядом.

– Я… Маргрете, – сказал она. – Кто ты такой?

Ректор Магнус навис над ними.

– А ты кто такая?

Кнуд поднял на архидиакона полные слез глаза.

– Неужели у нее воистину нет души? – всхлипнул он.

Магнус показал на алтарь.

– Маргрете, – произнес он с таким металлом в голосе, что все прихожане мгновенно стихли. – Смотри сюда, Маргрете. Кто это?

Она взглянула туда, куда указывал его узловатый палец, поднялась на колени и перекрестилась.

– Это наш господин и спаситель Иисус Христос, – почти твердо произнесла она.

Магнус воздел руки. Он тоже заплакал, но от триумфа.

– Смотрите, свершилось чудо! – крикнул он. – Благодарю тебя, всемогущий Господь, что ты позволил мне, ничтожнейшему из грешников, лицезреть сей знак неизреченной милости твоей. – Он повернулся к прихожанам: – На колени! Молитесь Ему! Молитесь!

Позднее, оставшись наедине с Кнудом, он уже более спокойно пояснил:

– Епископ и я думали, что может случиться нечто подобное, особливо потому, что в послании твоем было сказано, что святые картины не отвернули от нее свои лики. Понимаешь, у полукровок воистину нет души, хотя тела их, без сомнения, не стареют. Но Господь возжелал получить даже таких. Через святой обряд крещения Он дал ей душу, как дает ее зашевелившемуся во чреве матери младенцу. Теперь она стала полностью человеком, смертной во плоти, но с бессмертной душой. И нам надлежит приложить все старания, дабы не утеряла она души своей и спасла ее.