Деррида

Glas – это радикализация работы, начатой в «Полях философии» и «Диссеминации», но в то же время в ней по-своему развивается мечта о «Книге» Малларме[666]. Что касается традиционных норм, провокация здесь как нельзя более очевидна. Эта работа без начала и без конца, разбитая на разные разделы и подрывающая типографические условности, лишена к тому же какого бы то ни было научного аппарата: в ней нет ни одной постраничной сноски, ни одной библиографической ссылки. Главное то, что в Glas друг на друга наложены «интерпретация великого канонического корпуса философии, корпуса Гегеля, и переписывание поэта-писателя, в большей или меньшей мере поставленного вне закона, Жене»:

Это заражение великого философского дискурса текстом литературным, считающимся скандальным или непристойным, взаимное заражение многочисленных норм или видов письма друг другом могло показаться насильственным, уже в его «верстке». Но оно воссоединялось с очень старой традицией, пробуждало ее – с традицией страницы, иначе разбитой по блокам текста, интерпретации, внутренних полей. И следовательно, другого пространства, другой практики чтения, письма, экзегезы. Для меня это был способ применить на практике выводы из некоторых положений «О грамматологии», касавшиеся книги и линейности письма[667].

Glas, отмеченный духом своего времени, можно прочитать также как ответ на «Анти-Эдип» Делеза и Гваттари, который так раздражал Деррида. Ведь, несмотря на все провокации и текстуальные игры, Деррида не желает отказываться от строгости аргументации. Левая колонка, более последовательная, стала результатом семинара 1971–1972 годов: Деррида в ней разматывает одну определенную нить – «семью Гегеля», начиная с ее предельно биографической версии и заканчивая наиболее концептуальными моментами; в тексте предлагается подробнейший анализ нескольких глав из «Основоположений философии права». Правая колонка, гораздо более рваная, основана на творчестве Жене в целом, в ней постоянно мелькают цветы, а среди них – и само имя писателя[668]; траектория движения остается при этом открытой и свободной: в противоположность Сартру и его «Святому Жене, комедианту и мученику», которого он несколько раз критикует, Деррида никогда не стремится дать «„ключи“ к человеку как полному собранию сочинений, их окончательное психоаналитическое и экзистенциальное значение»[669].

Glas создает реальные проблемы для чтения: непонятно даже, с какой стороны за эту книгу взяться. Невозможно следить за двумя колонками сразу, страница за страницей, поскольку очень скоро их единство распадается. Но еще большей нелепостью было бы сначала прочитать одну колонку целиком, а потом другую – в результате мы отвергли бы глубинное единство книги и не смогли бы распознать бесчисленные переклички между двумя потоками. Таким образом, читатель должен изобрести собственный ритм, прорабатывать пять, десять или двадцать страниц, а затем возвращаться назад, регулярно бросая взгляд на другую колонку. Он сам должен построить отношение, скрытое в тексте, между семьей по Гегелю и отсутствием семьи по Жене, между репродуктивной сексуальностью, теория которой дана в «Основоположениях философии права», и гомосексуальной растратой, представленной в «Дневнике вора» и «Чуде о розе».

Glas, как вечный вызов традиционному чтению, будь оно философским или литературным, обращается к ненаходимому читателю, который разбирался бы в текстах и Гегеля, и Жене. Или, если говорить в более дерридеанских категориях, речь идет о грядущем читателе, который словно бы изобретается самой книгой.

Хотя в большинстве книжных магазинов не знают, что делать с этой работой столь необычного формата, которую непонятно, на какую полку ставить, отклики критиков довольно положительные. 1 ноября 1974 года в La Quinzaine littéraire Пьер Паше посвящает разворот этой «волнующей попытке». Через несколько месяцев, когда начинает выходить Figaro littéraire, Клод Жанну благожелательно отзывается об «Евангелии от Деррида», задаваясь, однако, вопросом о том, идет ли все еще речь о философии. Но с точки зрения Жана-Мари Бенуа, который пишет в L’Art vivant, именно в этом вызове и заключена сила проекта: «…философское письмо, религиозное, поэтическое, тело, пол, смерть – все разлетается на осколки от удара этого похоронного звона, начинания совершенно уникального в современном контексте французского производства текстов». Le Monde также не скрывает своего воодушевления: 3 января 1975 года Кристиан Делакампань приветствует «качественный скачок», который являет собой эта книга:

Наконец-то Жак Деррида подарил нам свою первую книгу. Да, вы не ошиблись – первую книгу. Его предшествующие работы – начиная с «Голоса и феномена» и заканчивая «О грамматологии» и «Диссеминацией» – были лишь сборниками статей. Glas же, напротив, – это первая книга, задуманная и написанная Деррида в качестве именно книги. Но речь не идет о гладком, едином, непрерывном и линейном тексте – как раз напротив[670].

Реакции друзей и коллег на этот рискованный труд важны для него по крайней мере не меньше. Альтюссер, чей собственный стиль прямо противоположен Glas, отправляет Деррида лирическое письмо. Он положил книгу на журнальный столик в гостиной и нахваливает ее всем, кто заходит в гости:

Я же читаю тебя чаще всего кусочками, а вечером порой и большим куском. Медленно. Она по-прежнему на журнальном столике, который не для работы, а для того, чтобы слушать того, кто говорит с тобой, – я читаю и как будто слушаю тебя… Ты написал «нечто» необычное. И ты знаешь это лучше нас, тех, кто тебя читает. Ты вырвался вперед! Приобрел фору тем, что написал, и тебя догонят, но лишь для того, чтобы понять, что ты уже где-то еще… Вот почему я спешу и говорю на языке моего запоздания: я был потрясен, Жак, этим текстом, этой книгой, двумя ее колонками, их двойным монологом и сговором, трудом и вспышкой, нейтральностью и ее болью, тусклостью и ее блеском – и внутренним повторением одного и того же, на каждом из «путей» этого контрастного хора. Прости меня за эти смешные слова, прошу тебя, но этим «проговариваются» неслыханные вещи, которые не ограничиваются Гегелем и Жене; это беспрецедентный философский текст и в то же время поэма, равной которой я не знаю. Продолжу читать[671].

Еще более удивительно, что с немалым воодушевлением отнесся к работе и Пьер Бурдье:

Старик,

хочу принести тебе самые искренние благодарности за Glas, который прочел с огромным удовольствием. Меня помимо прочего заинтересовали твои графические изыскания. Я тоже, хотя и в другой логике, пытаюсь подорвать традиционную риторику, и твоя попытка очень меня в этом плане воодушевила. По сути же, если говорить о том, в чем я могу разобраться, – а добраться до этой сути непросто… – я думаю, что мы во многом согласились бы. Я порой говорю себе, что, если бы я занимался философией, я хотел бы делать то, что делаешь ты[672].

В США Glas вызывает воодушевление и у Джеффри Хартмана, коллеги Поля де Мана по Йельскому университету. В этой странной книге он видит осуществление мечты немецких романтиков, и в частности Фридриха Шлегеля, то есть «симфилософию» как симбиоз искусства и философии[673].

С Поль Тевенен ситуация гораздо более сложная. 20 октября 1974 года Деррида отправляет ей книгу – со смущением и в замешательстве. Несколькими месяцами ранее он предложил ей прочитать часть, в которой идет речь о Жене; она дала суровую оценку тексту, посчитав его «незавершенным», «написанным слишком наспех» и, главное, «не таким хитрым, как сам Жене»[674]. Вскоре после выхода книги Деррида от разных людей узнает о том, что она ведет против Glas настоящую «очернительскую кампанию». Деррида с грустью упрекает ее в этом, но она отвечает весьма агрессивно:

666

Малоизвестная статья Деррида о Малларме, которую он публикует в начале 1974 года в коллективном издании «Картина французской литературы» (Tableau de la littérature française), в некоторых отношениях представляется своего рода руководством по использованию Glas. Следуя за слогом «ог» в неразрешимых играх, которые уводят его за пределы означающего и означаемого, Деррида обращает внимание на «эти бесконечно более обширные, мощные, запутанные цепочки… словно бы без опоры, всегда подвешенные». «Получается, таким образом, что „слово“, частицы его разложения или его перезаписи, частицы, которые никогда нельзя выявить в их единичном присутствии, в конечном счете отсылают лишь в своей собственной игре, поистине никогда не выходят из нее к чему-то другому» (Derrida J. Mallarmé // М. Arland et al. (eds). Tableau de la littérature française, volume III. P.: Gallimard, 1974.P.375).

667

Derrida J. Une «folie» doit veiller sur la pensée, entretien avec François Ewald // Points de suspension. P. 360–361.

668

Фамилия Жене обыгрывается здесь и в тексте самого Деррида как «genet» (лошадь, лошадка) и как «genêt» (растение дрок (лат. Genista)). – Примеч. пер.

669

Derrida J. Glas. P: Galilée, 1974. P 37.

670

Le Monde, 3 janvier 1975.

671

Письмо Луи Альтюссера Деррида, без даты.

672

Письмо Пьера Бурдье Деррида, без даты.

673

Hartman G. A Scholar’s Tale. N. Y.: Fordham University Press, 2007.

674

Письмо Поль Тевенен Деррида, 20 октября 1974 г.