Деррида

Деррида в это время придерживается взглядов, довольно близких взглядам Камю. Но в столице Алжира любое обсуждение этой темы оказывается сложным, особенно в семье. А в Париже он может говорить об этом разве что с Люсьеном Бьянко, который разделяет его антиколониалистские убеждения, хотя и испуган, как и он, террористическими атаками ФНС[167].

В течение 1955/56 учебного года, последнего, который Деррида должен провести в Школе, Морис де Гандийак несколько раз приглашает его на приемы. Вместе с супругой он устраивает их каждое воскресенье. На этих встречах Жак знакомится с такими фигурами интеллектуального и философского мира, как Жан Валь и Люсьен Гольдман, а также с молодыми интеллектуалами Костасом Акселосом, Жилем Делезом и Мишелем Турнье. Впервые он сближается с парижской средой, которая до этого момента казалась ему недоступной. Прошлым летом в замке Серизи-ля-Саль прошла десятидневная конференция, посвященная Хайдеггеру, с участием последнего, и эта важная встреча – по-прежнему повод для разговоров. На одном из приемов у мадам Эргон, владелицы Серизи, проигрывают запись нескольких особенно значительных отрывков из конференции. Этот момент Деррида никогда не забудет:

Я был студентом Высшей нормальной школы и впервые услышал голос Хайдеггера в одной гостиной в 16-м округе. Запомнилась, в частности, такая сцена: мы все сидели в гостиной и слушали этот голос… Особенно мне запомнился момент после выступления Хайдеггера: вопросы [Габриэля] Марселя и [Люсьена] Гольдмана. Один из них высказал Хайдеггеру примерно такое возражение: «Но не считаете ли вы этот метод или способ чтения и вопрошания опасным?». Эпистемологический, методологический вопрос. И у меня в ушах все еще звучит ответ Хайдеггера, последовавший после некоторого молчания: «Ja! Это опасно»[168].

Тем не менее у Жаки в этом году есть большое дело – развитие, хотя и несколько беспорядочное, его отношений с Маргерит, сестрой его сокурсника Мишеля Окутюрье. После долгого пребывания в санатории девушка наконец возвращается в 1954 году в Париж: поскольку результаты ее анализов оставались довольно плохими, рассматривалась возможность тяжелой операции, но она от нее отказалась. «С того момента, когда я действительно почувствовала себя в опасности, я решила вылечиться», – вспоминает она. Вернувшись в Париж, Маргерит получает более или менее гомеопатическое лечение, основанное на диете с большим содержанием белков: каждый день она должна съесть один целый камамбер, двести граммов мяса, четыре яйца и выпить изрядное количество красного вина. Это оригинальное лечение приводит к заметному улучшению, позволив ей возобновить изучение русского языка. Жаки, которого часто приглашают в семейство Окутюрье позавтракать или сыграть в бридж, все больше сближается с Маргерит. Во время одной из первых встреч он дарит ей «Свадьбы» Камю – он обожает это юношеское произведение с едва ли не пророческим названием. Главное же – эта книга позволяет ему показать девушке алжирский мир, в котором он вырос.

Маргерит родилась в 1932 году в совсем другой среде, и ее детство было насыщено событиями. Ее отец Гюстав Окутюрье, выпускник Высшей нормальной школы, до прохождения агрегации по истории изучал русский язык. В Праге, где он работал на агентство Havas, он встретил свою жену, и там же родились Маргерит и два ее брата. Затем семья Окутюрье жила до вторжения в 1941 году немецких войск в Белграде. Не зная, что стало с отцом, мать и трое детей бегут в Каир, где вплоть до конца войны живут в довольно тяжелых условиях. Затем семья обосновывается в Москве, где Гюстав Окутюрье становится корреспондентом Агентства Франс-Пресс: именно там Маргерит и Мишель начинают учить русский. Наконец, в 1948 году Окутюрье возвращаются в Париж, чтобы дети могли сдать выпускные экзамены в средней школе и поступить в высшее учебное заведение. Как легко понять, по своему образованию девушка так же далека от классического французского образца, как и Жаки: хотя семья у нее католическая, Маргерит порой будет говорить, что после такого детства, проведенного в диаспоре, и из-за матери-чешки она порой чувствует себя более еврейкой, чем Деррида себя евреем.

В письме Мишелю Монори, датированном летом 1956 года, Жаки немногословно и как большой секрет упоминает об «ужасном периоде», который он пережил. Дело в том, что Маргерит уже была обручена с другим студентом Высшей нормальной школы – Лораном Версини, серьезным молодым человеком, который нравился ее родителям и уже был принят в Шаранте в семейном поместье. На первом этапе эта двусмысленная ситуация, похоже, не слишком тревожит Деррида: как и многие другие молодые люди его поколения, он охотно заявлял о своей враждебности браку и супружеской верности. Но лишь до того момента, пока, съедаемый ревностью, он не потребует от Маргерит выбрать между ним и Версини. Возможно, она только этого и ждала, чтобы принять решение и отправиться к матери своего жениха. Когда Маргерит объясняет ей положение, мадам Версини просит ее ничего не объявлять сыну до конца экзаменов на звание агреже, чтобы он не расстроился[169].

И для Жаки теперь самое важное – сосредоточиться на подготовке к конкурсу, если он хочет получить шанс наконец-то от него освободиться. В течение нескольких недель до письменных экзаменов претенденты на звание агреже философии по традиции «заальтюссериваются», то есть регулярно встречаются со своим «кайманом», чтобы подбодриться. К несчастью для Деррида, Альтюссер был вынужден покинуть Школу из-за одного из приступов меланхолии, уже ставших для него привычными. Так что теперь все наоборот: Жаки пытается его успокоить, не желая «нарушать его покой»:

Я уверен, что эти несколько недель отдыха пойдут тебе на пользу. Мне было грустно видеть тебя таким уставшим, потрепанным ветрами агрегации и администрации. Но через несколько недель – так ведь? – к тебе вернутся силы и ты появишься вновь, чтобы поддержать нас советами и самим своим присутствием в эти тяжелые моменты перед устным экзаменом или после него.

Заговорив о своем собственном положении, Деррида поначалу притворяется безразличным:

Каждый год накануне агрегации все примерно одно и то же. Я сам в неплохой форме, о чем говорят несколько пробных упражнений. Сочинение о Декарте очень хорошо принято Гандийаком (14,55 «на этот раз без щедрот» – sic). Объяснение Канта для Ипполита («мастерски и замечательно», что могло бы стоить «по меньшей мере 17» – resic). Я говорю это тебе не как маленький отличник, гордый своими хорошими отметками, – знаешь, в моем возрасте… но потому, что это меня успокаивает, возможно безосновательно, и дает мне чуть больше психологических сил перед экзаменами.

Но он не может долго скрывать, насколько все это стало для него невыносимым:

Увы, но я не могу больше гордиться похвалой Гандийака или Ипполита, я просто выпиваю ее как микстуру, как больной агрегацией, коим я стал. Боже мой, когда же я покончу с этой лагерной чушью? Философия – и все остальное, ведь есть еще и остальное и значит оно все больше, – страдает от этого экзаменационного плена, так что я рискую заработать какую-нибудь хроническую болезнь вроде твоей. Веришь ли ты, что когда-нибудь мы полностью излечимся?[170]

С Мишелем Монори он, как обычно, более откровенен и не пытается скрыть своего недомогания. Мучаясь уже целую неделю от тяжелой ангины и еще больше от снедающей его тревоги, он пишет ему с больничной койки, выбирая слова, кажущиеся едва ли не предзнаменованием: «Я ни в чем не хорош, разве что в том, чтобы разбирать и заново собирать мир (и это мне удается все меньше и меньше)». Непосредственно перед письменными экзаменами Жаки, чтобы хоть немного набраться сил, уезжает с Робером Абирашедом в «Старую Давильню» – «небольшой замок возле Онфлера, который скромные филантропы предоставляют в распоряжение „утомленным интеллектуалам“». Он надеялся посетить Мишеля, который начал свою тяжелую воинскую службу в Динане, но понимает, что это было бы неразумно. «Если бы ты видел, в каком я состоянии, уверен, что ты бы на меня не злился. Эта побывка в Нормандии немного помогла мне, но я совершенно разбит и понимаю, что мне будет трудно держать удар на этих экзаменах»[171].

167

Интервью с Люсьеном Бьянко.

168

Entretien avec Jacques Derrida // Janicaud D. Heidegger en France. P. 94–95.

169

Интервью с Маргерит Деррида и Мишелем Окутюрье.

170

Письмо Деррида Луи Альтюссеру, 25 апреля 1956 г.

171

Письмо Деррида Мишелю Монори, без даты (май 1956 г.).