Деррида

Жак два раза в день звонит Маргерит. Он рассказывает, что очень доволен этой поездкой и ему кажется, будто он лучше себя чувствует. Его график плотный как никогда: он проводит пресс-конференцию, дает интервью телеканалу Globo и изданию Folha de Säo Paulo и даже проводит автограф-сессию.

По возвращении из Бразилии ему передают экземпляр Le Monde от ig августа, в котором вышло его интервью с Бирнбаумом под названием «Я воюю с самим собой». Похоже, что Деррида одновременно доволен им и удручен. «Это некролог», – вздыхает он. Особенно ему не понравилось фото, настолько крупное, что видно, насколько он болен. Он говорит Элизабет Рудинеско: «Им недостаточно знать, что я болею, им недостаточно того, что я сам это говорю… они хотят видеть след болезни на моем лице, хотят, чтобы его видел читатель»[1447].

Зато он совершенно искренне радуется, открыв посвященный ему выпуск «Тетрадей Эрн». «Вместе с Мари-Луиз Малле мы готовили этот огромный номер в некоторой спешке, – вспоминает Жинетт Мишо. – Мы очень хотели, чтобы он его увидел. Листая его, он был просто очарован. Ему нравился сам вес этого тома большого формата объемом 628 страниц. Он радовался как ребенок»[1448].

Но вскоре его состояние ухудшается. Он ест все меньше, а ночью ему все тяжелее. В начале сентября в выходные Маргерит приходится вызвать скорую, чтобы срочно госпитализировать его в Институт Кюри. «В это воскресенье, – рассказывает она, – когда за ним приехала скорая, он оглянулся, чтобы посмотреть на дом, словно бы чувствовал, что это в последний раз… „В течении болезни произошел поворот“, – сказал мне врач на следующий день. Но ни у кого из нас не было ощущения, что конец так близок»[1449].

Медперсонал вполне либерален по отношению к посетителям, и Деррида принимает многих гостей. Пьер приходит со своей подругой Жанной Балибар, Жан – со своей женой Эммануэль. Также его часто навещают Жан-Люк Нанси, Мари-Луиза Малле, Элен Сиксу и Рене Мажор.

В первые дни октября распространяются слухи, что Деррида вручат Нобелевскую премию по литературе. Его имя упоминалось в прошлом году, но в этом году слухи все более убедительные. Во многих французских газетах журналисты уже готовят большие статьи или даже специальные выпуски в честь такого события. После звонка Сафаа Фати Маргерит говорит Жаку: «Наверное, ты получишь Нобеля». Она видит слезы на его лице. «Но по какой причине? – спрашивает он ее. – Они хотят мне его дать, потому что я умираю».

6 октября премию наконец получает Эльфрида Элинек, лишив философию того признания, которого она не знала после Анри Бергсона (1927), Бертрана Рассела (1950) и Жана-Поля Сартра (1964). И лишив также Деррида возможности осуществить свою самую давнюю и самую затаенную мечту:

Оставить следы в истории французского языка – вот что меня интересует. Я живу этой страстью если не ко Франции, то по крайней мере к тому, что веками было воплощено во французском языке. Я считаю, что люблю этот язык не меньше жизни, порой даже больше какого-нибудь коренного француза, именно потому, что люблю его как иностранец, которого приняли и который усвоил этот язык как единственный для себя возможный[1450].

Обезболивающие пластыри больше не действуют, и Жак вынужден перейти на морфин, у него есть дозатор, который он может по желанию открывать, но он боится им пользоваться. Однажды утром он с тревогой спрашивает у Маргерит: «Что это за музыка? Тут что, рядом кабаре?». «Он думал, что слышит арабскую музыку, – рассказывает она. – Затем он стал жаловаться на странные запахи из кухни. Чуть позже он рассказал мне, что в его комнату зашли три человека в черном и начали все обыскивать. Чтобы прогнать эти галлюцинации, ему пришлось принять немного алдола».

Деррида больше не способен питаться. У него возникает непроходимость кишечника, из-за которой приходится провести операцию, продлившуюся более шести часов. Жану-Люку Нанси, который приходит навестить его, когда он просыпается, Жак говорит, намекая на пересадку сердца, которую делали его другу, что теперь у него такой же большой шрам. «Он шутил – он всегда любил смеяться, но из-за усталости и тревоги тон был не слишком веселым»[1451]. По словам врачей, операция прошла успешно и лечение можно будет возобновить. Но ситуация быстро меняется, и той же ночью Маргерит звонят по телефону: «Ваш муж в коме». Когда она приезжает в больницу, уже слишком поздно. В палате все аппараты уже выключили. Жак Деррида умер в субботу g октября 2004 года в возрасте 74 лет.

В Рис-Оранжис Маргерит находит вложенное в конверт письмо, адресованное ей и детям, написанное им незадолго до госпитализации. Он, в частности, дает указания относительно похорон, желая, чтобы на них присутствовало как можно меньше людей и чтобы все прошло по возможности скромно. Вопреки еврейской традиции он просит похоронить его не слишком быстро, словно чтобы остался шанс на воскрешение – своего рода последнее подмигивание Жану-Люку Нанси.

12 октября, несмотря на отсутствие каких-либо объявлений, на улице Ульм собирается толпа, занимающая все тротуары. Но только члены семьи и самые близкие друзья присутствуют при выносе тела из больницы Кюри, которая находится всего в нескольких метрах от Высшей нормальной школы.

Жак Деррида, как и следовало ожидать, пожелал, чтобы его похоронили, а не кремировали. На кладбище в Рис-Оранжис собравшиеся перед приготовленной могилой пребывают в печали и замешательстве. Чтобы отдать ему последний долг, люди приехали издалека, многие из самой Калифорнии, но им кажется, что все происходит слишком быстро. Как и хотел Деррида, церемония совершенно неофициальная, и Жак Ланг хотя и присутствует, но в качестве частного лица. Пьер втайне надеялся, что Даниэль если не придет, то по крайней мере подаст какой-то знак со своей стороны. Но этого не случилось, никакого желания не было изъявлено.

Хотя на некоторых присутствующих заметны кипы, Жаки Эли Деррида пожелал, чтобы его похоронили за пределами еврейского участка, чтобы не быть отделенным от Маргерит, когда придет ее черед. Рене, его старший брат, надел талит. Никто не решается прочитать молитву, поскольку Жак не хотел этого. «Тогда, – признается Рене, – я про себя прочитал кадиш».

Воцарилось тягостное молчание, но только люди, стоящие совсем рядом с могилой, могут услышать, как Пьер читает несколько слов, подготовленных Деррида. Воспроизведя жест своего отца, как 34 года тому назад, он составил собственную эпитафию:

Жак не захотел провести ритуал или услышать надгробную речь. По своему опыту он знает, какое это испытание для друга, на которого возлагается такая задача. Он просит меня поблагодарить вас за то, что вы пришли, благословить вас, он умоляет вас не грустить и думать только о счастливых мгновениях, шанс разделить которые с ним вы ему дали.

Улыбнитесь мне, говорит он, как я буду улыбаться вам до конца.

Всегда выбирайте жизнь и без устали утверждайте продолжение жизни…

Я люблю вас и улыбаюсь вам, где бы я ни был[1452].

Кто унаследует и как? Будут ли вообще наследники?

Это вопрос, который сегодня задаешь как никогда. Он постоянно меня тревожит…

Для мысли вопрос о выживании принимает отныне совершенно непредвиденные формы. В моем возрасте я готов к самым противоречивым гипотезам на этот счет: у меня, прошу вас поверить, двойное чувство – с одной стороны, если говорить с усмешкой и нескромно, чувство того, что, хотя, конечно, было много очень хороших читателей (возможно, несколько десятков во всем мире, и все они к тому же писатели-мыслители, поэты), на самом деле только позже у всего этого есть шанс проявиться, но также, с другой стороны и одновременно, чувство, что через две недели или месяц после моей смерти вообще ничего не останется. Кроме тех обязательных экземпляров, что были разосланы по библиотекам. Я клянусь вам: я искренне и одновременно верю в две эти гипотезы.

1447

Roudinesco É. Jacques Derrida: l’exercice des médias lui a été profitable // L’Humanité dimanche, 16 janvier 2005.

1448

Интервью с Жинетт Мишо.

1449

Интервью с Маргерит Деррида.

1450

Derrida J. Apprendre à vivre enfin. P. 38–39.

1451

Nancy J.-L. Trois phrases de Jacques Derrida // Rue Descartes. n° 45. Salut à Jacques Derrida. P. 69.

1452

Salut à Jacques Derrida. P. 6.