Деррида

Повышая тон, Деррида напоминает, что именно по причине своего «дружеского доверия», которое он питал к университету Ирвайна, он отдал в дар свои архивы Специальной коллекции библиотеки.

То, что я собираюсь вам сказать, заверю вас еще один раз, с моей точки зрения, никоим образом не представляет собой какого-то давления, оказываемого на кого бы то ни было. Но мой долг – высказать вам истину по этому вопросу, сказать вам ее безотлагательно и со всей строгостью. И истина вот в чем: если скандальная процедура, начатая против Драгана Куюнжича, не будет остановлена или отменена в силу тех причин, о которых я только что напомнил, если какая-либо санкция запятнает его честь и честь университета, я должен буду, к моему глубокому сожалению, сразу же разорвать отношения с Калифорнийским университетом в Ирвайне…

Еще одно следствие: конечно, я никогда не заберу то, что уже отдал, мои архивы останутся собственностью КУИ и Специальной коллекции библиотеки. Но само собой разумеется, что сам дух моего участия в формировании этих архивов (все еще каждый год пополняющихся) радикально изменится. Не отказываясь от своих обязательств, я буду сожалеть о том, что принял их, и ограничусь в их исполнении необходимым минимумом.

Однако многие друзья и коллеги Деррида по Ирвайну выражают сожаление по поводу его позиции, полагая, что он слишком быстро поддался давлению некоторых людей из своего окружения. «Жаль, что он не посоветовался с нами, – говорит Стивен Баркер. – Университетские правила ясны, и Драган Куюнжич их нарушил. Деррида написал свой текст „Я обвиняю“ в несколько избыточной и немного наивной манере. Так или иначе, официальная процедура была уже начата, и у ректора просто не было выбора: он не мог отменить решение, которое уже принял»[1440][1441].

С апреля Деррида никак не может найти время прочитать интервью, данное им Жану Бирнбауму. Внезапно Эдви Пленель требует опубликовать его как можно скорее, до начала лета. Деррида недоволен этой спешкой: он не доверяет Le Monde, где, как ему кажется, его никогда не любили. Бирнбауму, которого поддержала Маргерит, пришлось упрашивать Жака, чтобы он согласился взяться за текст, который необходимо несколько раз проработать. Жан Бирнбаум рассказывает: «Он все тщательно просмотрел, включая мои реплики. Он хотел начать дискуссию с разговора о своей болезни, но ему было важно, чтобы вопрос задал я. Страницы получились такими мрачными по его воле. Он хотел отшлифовать этот текст, своего рода завещание, никому не хотел оставлять „последнее слово“»[1442].

В начале беседы Деррида утверждает в полном противоречии с традиционными представлениями:

Нет, я никогда так и не «научился-жить». Вот так, совсем. Научиться жить значило бы научиться умирать, принимать в расчет, чтобы принять ее, абсолютную смертность (без спасения, без воскрешения, без искупления – ни для меня, ни для другого). Со времен Платона это древнее философское предписание: философствовать – это учиться умирать. Я верю в эту истину, но не сдаюсь ей. Сдаюсь ей все меньше и меньше. Я не научился принимать ее, смерть. Все мы – выжившие с отсрочкой… Но я остаюсь необучаемым в том, что касается умения-умирать или, если вы предпочтете так, умения-жить. Я еще ничего не выучил, ничему не научился… Кроме того, поскольку некоторые проблемы со здоровьем, как мы говорили, становятся особенно насущными, вопрос выживания или отсрочки, который всегда меня преследовал, буквально в каждое мгновение жизни, приобретает сегодня другие оттенки, конкретно и неустанно. Я всегда интересовался темой выживания, смысл которого не добавляется к жизни или умиранию. Оно является изначальным: жизнь – это и есть выживание[1443].

Полный текст этого большого интервью будет издан в виде небольшой книги через год после смерти Жака Деррида. «Научиться жить, наконец» – прекрасный и прозрачный текст, возможно лучшее из введений в его творчество. Особенно полны эмоциями последние фразы, в которых прорывается давно сдерживаемый лиризм:

Желание умереть никогда не преследовало меня так, как в моменты счастья или наслаждения. Наслаждаться и оплакивать смерть, которая подстерегает, – для меня это одно и то же. Когда я вспоминаю свою жизнь, я обычно думаю, что люблю даже горестные моменты этой жизни и благословляю их. Почти все, за одним разве что исключением. Когда я вспоминаю счастливые моменты, я, конечно, тоже их благословляю, в то же время они подталкивают меня к мысли о смерти, к смерти, поскольку это прошло, закончилось…[1444]

Вечером 14 августа 2004 года, едва прочитав в последний раз интервью, которое должно быть опубликовано в Le Monde, Деррида садится на самолет в Рио-де-Жанейро, где должна пройти конференция, посвященная его творчеству. Это мероприятие, организованное французским и бразильским правительствами, было запланировано более года назад, проходит оно под руководством Эвандо Нашименто, одного из его бывших студентов из Высшей школы социальных наук, ставшего его важным партнером в Бразилии. За месяц до назначенной даты отправления Деррида поделился с ним своими сомнениями: он чувствует себя не слишком хорошо и не уверен, что сможет выполнить обязательства. Все его успокоили, заверив, что никто на него не обидится, если он будет вынужден отменить приезд. Но в конечном счете он все-таки решил поехать туда, в этот город и эту страну, которую он очень любит. Когда Эвандо встречает его в аэропорту, Деррида взволнованно признается ему: «Вы знаете, это все-таки самое невероятное путешествие из всех, какие у меня были». «После Коимбры он изменился, – признает Нашименто, – но он все еще был вроде бы в форме. Он спокойно говорил о своей болезни, и, хотя я несколько раз предложил ему передохнуть в гостинице Копакабаны, он решил присутствовать на всех заседаниях трех этих долгих дней. Он следил за синхронным переводом через наушники и участвовал в дискуссиях»[1445].

Конференция проходит в аудитории Дома Франции. Люди съехались со всей Бразилии и из других стран, в частности США, и разместить всех невозможно. 16 августа 2004 года Жак Деррида читает перед взволнованной толпой свою вводную лекцию, последнюю на его последней конференции: «Прощение, примирение, истина: какой жанр?». Он говорит три часа подряд, произведя на всех огромное впечатление. «Приехать в Бразилию – для него это было нечто жизнеутверждающее, – рассказывает Эвандо Нашименто. – Те, кто не знал, что он болеет, не заметили этого, сам он не проявил никаких признаков слабости. Заканчивая лекцию, он с улыбкой отметил: „Следовало бы сказать еще много вещей, но я не хотел бы вас утомлять“».

Заключительная лекция была доверена Бернару Стиглеру. Он приехал сюда в основном, чтобы повидать в последний раз того, кто так много значил для него. «Войдя в зал, – рассказывает он, – я его сначала не узнал. Он был постаревшим, исхудавшим, казалось, ему трудно говорить. Но как только началась лекция, он снова стал самим собой. В политическом отношении он сильно радикализировался, и это один из моментов, который меня очень поразил». Стиглер вспоминает об обеде у посла Франции, на котором Деррида, очень недовольный Бушем, защищал Фиделя Кастро. «В последний день конференции, – продолжает Стиглер, – когда мы выходили с моей лекции, у нас была одна из редких в нашей жизни настоящих дискуссий, первая после защиты моей диссертации. Он упорно сопротивлялся, не терял хватку, но слушал мои аргументы. Быть может, для него подлинная дискуссия могла проходить только на публике»[1446].

1440

Интервью со Стивеном Баркером.

1441

Отношения с руководителями Специальной коллекции в университете Ирвайна испортятся вскоре после кончины Жака Деррида. Джеки Дули в самом скором времени спрашивает у Маргерит, когда возобновится отправка архивов, словно бы письма Жака ректору никогда не было. Однако это письмо было далеко не личным: в переводе Пегги Камюф оно было широко известно в академических кругах, а потом было опубликовано в интернете. Поэтому Маргерит напоминает о позиции Жака по вопросу собственных архивов: хотя нет речи о том, чтобы забрать то, что уже было отдано, новых поступлений не будет. Через несколько месяцев университет Ирвайна подает в суд против семьи Деррида, что стало совершенно неожиданным ударом: однажды утром почтальон приносит Маргерит повестку из суда Калифорнии с требованием возместить ущерб на сумму 500 тысяч долларов, причиненный в силу того, что «остальная часть» дара, то есть недавние рукописи, не была получена. Речь, несомненно, о предупредительной мере: руководство университета боится, что Маргерит, Пьер и Жан Деррида потребуют возвращения во Францию архивов, переданных Ирвайну, о чем они на самом деле никогда не думали. В начале 2007 г. эта неприятная и во многих отношениях непристойная история стала поводом для публикаций в прессе как во Франции, так и в США, пока университет Ирвайна не отозвал свою жалобу, а с новыми руководителями Специальной коллекции не был найден разумный компромисс по этому вопросу. В настоящее время Фонд Деррида распределен между IMEC и Ирвайном, но вопреки тому, что предполагалось вначале, два этих института не обменивались фотокопиями.

1442

Интервью с Жаном Бирнбаумом.

1443

Derrida J. Apprendre à vivre enfin, entretien avec Jean Birnbaum. P. 26–27.

1444

Ibid. P. 55.

1445

Интервью с Эвандо Нашименто.

1446

Интервью с Бернаром Стиглером.