Деррида

Этой зимой врачи также изумлены размахом его деятельности и его совершенно нетипичной витальностью. На самом деле Деррида страдает только ночью, но ему помогает лексомил, а главное – он оживает на публике, когда принимает гостей или увлекается новыми проектами. Пегги Камюф рассказывает об этом: «Жак в этот период выполнил многие обязательства и многие поездки не отменил. Отказаться от части своей жизни значило бы для него отказаться жить»[1416].

Хотя Деррида, как он сам давно говорит, «работает на смерти», он работает также и на дружбе, на верности. После смерти Луи Марена в октябре 1992 года он написал:

Почему дарят и что можно подарить мертвому другу?..

Луи знал, что я о нем думаю, он знал о моем восхищении и признательности, по тысяче полученных им знаков, которые, должно быть, были поданы тем, что ткалось между нашими жестами, нашими перемещениями, нашими, скажем также, взаимными работами и через все несказанное, которое, увы, всегда отзывалось в них или было им созвучно. Но это восхищение, о котором он знал, я ему, наверное, никогда о нем открыто не говорил в отличие от того, что делаю сегодня вечером. Я говорю это не только для того, чтобы признаться в ошибке, сожалении или безутешной печали. По сути, эта ситуация довольно общая, она связывает меня не с одним другом, возможно, со всеми, кого называют «лучшими друзьями».

Но почему же? Почему нужно ждать смерти? Почему ждут смерти, скажите мне?[1417]

Этот вопрос Деррида задает себе всякий раз, когда уходит из жизни один из тех, кого он любит. Он испытывает все то же потрясение, как тогда, когда умер его маленький брат Норбер, «безустанное удивление тому, что он не сможет ни понять, ни принять… продолжить или заново начать жить после смерти близкого»[1418]. Майкл Наас и Паскаль-Анн Бро, преподаватели из Университета Де Поля в Чикаго и переводчики многих его работ, решили собрать и издать ряд текстов, написанных или прочитанных Деррида по случаю смерти его друзей – Ролана Барта, Поля де Мана, Мишеля Фуко, Луи Альтюссера, Эдмона Жабеса, Луи Марена, Сары Кофман, Жиля Делеза, Эммануэля Левинаса, Жана-Франсуа Лиотара, Жерара Гранеля, а совсем недавно – Мориса Бланшо… Деррида отправляет Майклу Наасу и Паскаль-Анн Бро несколько некрологов, которые не были им известны, подчеркивая, что это все-таки будет их проект. Многие из этих текстов в США не известны, и он рад тому, что они выйдут. Но издание во Франции его пугает. Он боится, что некоторые будут смеяться над ним, посчитав, что он со своими надгробными речами изображает какого-нибудь Боссюэ или Мальро. Ему нравится название, выбранное для американского издания, – The Work of Mourning («Работа траура»), но двусмысленность «работы» – одновременно как труда и произведения – на французском передать невозможно. Сначала возникла идея остановиться на названии «В жизни и в смерти», но вскоре оно обнаруживается на обложке нового диска Джонни Холлидея[1419]. В итоге книга получит название «Каждый раз единственный, конец света», что сразу же заявляет об одном из фундаментальных тезисов. Деррида написал это по случаю смерти Альтюссера:

То, что завершается, что Луи уносит с собой, это не только то или это, что мы могли в тот или иной момент разделять, здесь или там, это сам мир, определенное начало мира, несомненно, его начало, но также начало мира, в котором я жил, мы прожили общую историю, в любом случае незаменимую, историю, у которой будет тот или другой смысл для одного или другого из нас… это мир, который является миром для нас, единственный мир, который погружается в пропасть, из которой никакая память – даже если мы сохраним память, а мы ее сохраним – не сможет его спасти[1420].

Этот большой труд, одновременно мрачный и светлый, очень хорошо принят прессой. Несмотря на прошлые стычки, Бернар-Анри Леви чествует Жака Деррида в своем «Еженедельном журнале», который он ведет в Libération:

Меня сближает с моим старым учителем из «Комедии» симпатия, которой я не могу сопротивляться… Закрываются книги. Закрываются глаза. Их мы и слышим… В этом весь дух этой эпохи. Траур поколения. Словно божественная комедия, герои которой обречены быть не тенями, но голосами в череде кругов, Вергилием которых оказался Деррида[1421].

Поль Рикер был взволнован до слез, когда узнал о болезни Деррида. После смерти Левинаса связи Деррида и Рикера очень укрепились. В декабре 2002 года они участвовали в диалоге в Доме Латинской Америки, посвященном теме «Другой, как о нем говорить?». Этот вопрос – один из самых важных в их работах, но также он важен для давней истории их отношений. «У меня есть талант. Но у Деррида есть гений», – порой говорит Рикер своим близким. В письме своему бывшему ассистенту он признается, что «по-прежнему сожалеет о неудачной критике», с которой он выступил против него в «Живой метафоре», а потом добавляет: «Вы ловко подхватили ее и блестяще с ней справились»[1422]. Узнав о серьезности его состояния, Рикер пишет Деррида о том, насколько ценны для него его идеи и жизнь: «Я не спешил сказать о восхищении вашими трудами и, если позволите, о дружбе, которая, как я всегда верил, могла найти отклик и в вас. Обнимаю»[1423].

В декабре 2003 года Деррида также посвящает Рикеру один из своих последних текстов:

Не признаваясь даже, честно говоря, в чувстве некомпетентности, я считаю, что у меня всегда будет недостаточно сил, чтобы подступиться – в исследовании или философском обсуждении – к безмерному творчеству Поля Рикера… Перечитывая то, что я только что спонтанно написал («сложно, даже невозможно»), я улыбаюсь. Постфактум я замечаю, что два этих слова два последних года находились в центре наших с Полем Рикером споров о зле и прощении[1424].

Деррида задается вопросом о «странной логике этого разговора без согласия и без противостояния», в котором «встреча намечается, но также и срывается».

Мы «пересекались», сказал он мне совсем недавно, когда мы еще раз пытались вместе продумать, что произошло и что не произошло между нами на протяжении целой жизни… Поверх или через непреодолимую пропасть, которую мы не смогли назвать, мы все же можем говорить друг с другом и друг друга слышать.

Чтобы рассказать о «постоянно растущей симпатии», Деррида возвращается к некоторым моментам в их отношениях. Рикер во время их давнего спора по поводу метафоры написал: «Ход мэтра в данном случае – войти в метафизику не через врата рождения, а, если я осмелюсь так сказать, врата смерти». Деррида возвращается к этой формулировке через 28 лет и искренне отвечает ему:

Хотя я сомневаюсь в том, что это верно в отношении моего текста о метафоре, здесь и сейчас это уже неважно, я считаю, что Рикер понял вещи правильно и глубоко, не ограничившись спором. Понял нечто во мне и в моих философских жестах. Я всегда отдавался утверждению и непреодолимому переутверждению жизни, проходя, увы, «через врата смерти», не в силах отвести от нее взгляда, в каждое из мгновений[1425].

В начале 2004 года Деррида снова плохо. Мишель Лисе вспоминает: «Из-за интоксикации, ставшей следствием оральной химиотерапии, он терял чувствительность пальцев на руках и ногах, ему приходилось подолгу их массировать. Болезнь мешала ему писать новые тексты. Он по-прежнему рано поднимался, но большую часть дня после обеда отдыхал. Телефон ему передавали лишь изредка»[1426].

1416

Интервью с Пегги Камюф.

1417

Derrida J. Chaque fois unique, la fin du monde. P. 146–147.

1418

Derrida J. La contre-allée. Voyager avec Jacques Derrida. P. 29.

1419

Интервью с Майклом Наасом и Паскаль-Анн Бро.

1420

Derrida J. Chaque fois unique, la fin du monde. P. 204.

1421

Henri-Lévy B. Journal de la semaine // Libération, 20–21 décembre 2003.

1422

Письмо Поля Рикера Деррида, без даты.

1423

Письмо Поля Рикера Деррида, 5 ноября 2003 г.

1424

Derrida J. La parole – Do

1425

Ibid. P 24.

1426

Интервью с Мишелем Лиссом.