Деррида

Во главе Высшей нормальной школы Жана Буке сменил математик Жорж Пуату, и многие профессора опасаются «новой политики, возможно, изменения структуры». Поскольку Альтюссер отсутствует, присутствие Деррида в первые дни учебного года становится обязательным. Но его эта ситуация печалит и угнетает. «Временами я испытываю острые приступы ностальгии (я не бросаюсь словами) по моей осени в Йеле. Что за жизнь…», – признается он де Ману[867]. В Йеле тоже очень жалеют о том, что Деррида не приедет, хотя и знают, что он вернется весной: «Боюсь, что у всех нас развилась настоящая аддикция к вашему присутствию, и без вас сентябрь кажется гораздо более пустым»[868].

Деррида охладел к Высшей нормальной школе. Хотя он и принимает студентов и внимательно относится к их личным проблемам, после ухода Альтюссера ситуация осложнилась. Исчезла главная связь, и Школа стала для него неотделимой от этой трагедии. Одновременно охладели отношения с Бернаром Потра. Последний рассказывает: «Что бы Деррида ни говорил, он хотел, чтобы люди из его круга вели себя как его ученики, и поощрял своего рода подражание. Впрочем, я сам так себя вел в течение нескольких лет, не отдавая себе отчета, настолько я его обожал. Но через какое-то время я должен был констатировать, насколько строго он следует старому принципу „кто не со мной, тот против меня“: как только появлялись расхождения или же он начинал подозревать, что они появились, он тут же делал выводы. Быть с ним – означало быть абсолютно ему верным. Но помимо того, что я и сам не образец покорности, на мой взгляд, школы Деррида быть не может, потому что деконструкция – это прежде всего его стиль – и только его. Его ученикам остаются только объедки. Это в некоторой степени сближает его с Хайдеггером, философом, которым он был, вероятно, больше всего одержим. Конечно, такие люди, как Нанси и Лаку-Лабарт, постарались избежать этого перекоса, и, возможно, им это удалось, потому что они уже сформировались, когда начали работать с ним. У меня другой случай. Поэтому мне ничего не оставалось, как попытаться избежать этого притяжения, чтобы выйти на свою собственную орбиту. И потом должен признаться, что на смену Деррида, человеку, которого я так любил и которым так восхищался, который многому меня научил, пришел другой человек, все время занятый делами, не отрывающий глаз от своего ежедневника и постоянно поглядывающий на часы, все время находящийся в промежутке между двумя встречами и парой телефонных звонков. Это можно понять или допустить, пусть даже мне казалось, что это „не пристало философу“. Но должен признаться, что в этот период я с трудом переносил его нескончаемые жалобы: „Если бы ты знал… у меня нет ни одной минуты на себя“ и т. д., тогда как, очевидно, он все сделал для того, чтобы у него была такая жизнь, полная суеты и славы»[869].

Как бы ни была велика его усталость, Деррида все же не отказывается от Высшей нормальной школы в эти последние месяцы 1981 года. В качестве последней попытки, надеясь, по-видимому, воспользоваться приходом нового директора и недавними политическими пертурбациями, он готовит довольно радикальный проект трансформации образования, предоставляемого на улице Ульм. Он задается вопросом не только о философии, но и о будущем литературных исследований, приводя в 13-страничном документе, напечатанном на машинке, несколько «предложений для предварительного проекта». Исходная посылка весьма сурова: «Интересы государства и нации требуют, чтобы… потенциал образовательного и научно-исследовательского учреждения, которое все еще остается очень сильным и богатым, не ослаблялся и не разрушался». Таким образом, речь идет о том, чтобы определить «условия выживания, а затем и развития литературных исследований». До сих пор, утверждает Деррида, последние никогда не получали средств, необходимых, чтобы следовать своему научному призванию, предусмотренному официальными документами. Не ослабляя классическую систему набора по конкурсу и через подготовительные курсы, следовало бы также, по его мнению, как только появится такая возможность, открыть «другое пространство» путем найма свободных исследователей «на другом уровне и по другим критериям». Необходимо также создать исследовательские центры, предпочтительно по новым дисциплинам или неожиданным темам, в которых будут выдаваться особые дипломы. Дав предварительные разъяснения о функционировании этих центров, Деррида заключает, что подобная мера, на его взгляд, – единственное возможное будущее для исследований литературы: «У этих больших устремлений не будет ни единого шанса, если не будет принято решение придумать новые формы работы, новые курсы и нетипичные „критерии“, темы исследований, пока еще непривычные для университета, для других учреждений, да даже и в собственно Франции»[870].

Проект вызвал много откликов, по большей части позитивных, по крайней мере в отношении его посылок, и стал предметом обсуждения на многих собраниях. Но одновременно против Деррида организуется настоящая фронда: в начале декабря 1981 года Эммануэль Мартино, выпускник Высшей нормальной школы и специалист по Хайдеггеру, восстает против своего бывшего учителя, выступив с обращением к «товарищам», состоящим из 10 пунктов. Он утверждает, что Деррида под предлогом семинаров по подготовке к агрегации «предается „хитроумной“ вербальной акробатике, лишенной всякой серьезности и философского смысла и к тому же совершенно негодной для того, чтобы подготовить к предстоящему конкурсу на звание агреже, известному своей сложностью». Он также считает, что произведения самого Деррида, являющиеся «чистой литературой и не имеющие никакого отношения ни к философии в целом, ни к истории философии в частности», дают «более чем достаточный обвинительный материал» для всех, кто почитает «нашу доктринальную традицию». С учетом этого он призывает студентов к «сопротивлению»[871]. Первое следствие этого призыва – появление петиции в поддержку Деррида.

Какой бы несуразной ни была эта полемика, она уязвляет Деррида и укрепляет его решение поскорее покинуть Высшую нормальную школу, тем более что проект реформы, которую он попытался начать, вскоре положили в долгий ящик. Теперь ему очень тяжело вести семинар там, где, как он считает, студенты не могут его процитировать или работать в его стиле, если хотят сдать экзамен на агрегацию. «Их даже не нужно предупреждать, они сами об этом знают», а потому защищают себя от любых заразительных жестов. «Итак, я стал чужим самому себе, я себя забыл. Я некоторым образом пытался себя забыть, когда правил сочинения. Когда я читал лекции, это было другое дело. На семинарах я всегда мог делать что хочу. Но когда я проверял сочинения и агрегационные работы, мне кажется, я упражнялся в полной деперсонализации»[872].

Настоящий удар молнии, который радикально изменит его положение, ждет Деррида в конце года.

Глава 13 Пражская ночь. 1981–1982

После подавления в августе 1968 года «Пражской весны» в Чехословакии сложилась особенно мрачная ситуация. Президент Густав Гусак провел в стране преобразования, сделав из нее самого покорного союзника СССР. В декабре 1976 года запущена петиция под названием «Хартия 77», требующая от правительства соблюдать его собственные обещания в отношении свобод. Среди авторов и первых подписантов хартии драматург и будущий президент Вацлав Гавел, дипломат Иржи Гаек, писатель Павел Когоут и философ Ян Паточка, ученик Гуссерля и Хайдеггера. Несмотря на то что требования хартии были весьма скромными, на головы ее инициаторов сразу же обрушились репрессии. После долгого и жестокого допроса Паточка попал в больницу и умер от кровоизлияния в мозг 13 марта 1977 года.

867

Письмо Деррида Полю де Ману, 13 октября 1981 г.

868

Письмо Джеффри Хартмана Деррида, 1 сентября 1981 г.

869

Интервью с Бернаром Потра.

870

Derrida J. L’avenir de l’école littéraire, quelques propositions pour un avant-projet (ноябрь 1981 г., архив IMEC).

871

Листовка Эммануэля Мартино, декабрь 1981 г., архив IMEC.

872

Bâtons rompus, dialogue d’Hélène Gixous et Jacques Derrida // Derrida d’ici, Derrida de là. P. 197.