Страница 6 из 36
— Место испытаний определено? — спросил Ларькин.
— Посредники нам сообщат его за сутки. Квадрат десять на десять километров, исходные позиции — в серединах противолежащих сторон. Как бы шахматная доска. Пока известен только тип местности: редколесье.
— А мне вся эта затея «Х-com» напоминает, — ворчал Большаков. — С Юрием Николаевичем в роли одинокого «эйлиена».
— Что ты там бормочешь?
— Да так, у каждого свои ассоциации.
— Снега, должно быть, по пояс, — сказал капитан.
— Это надо учесть. А также ночное время суток.
— Тепловые мишени, — предложил прапорщик, — и поджечь что-нибудь. Люблю, когда что-нибудь горит.
— Не помешает, — согласился майор. — Для отвлечения внимания. Но главное — вывести из строя электронику, раз уж на неё делается упор. Она должна стать помехой. Для них, разумеется, ещё вопросы есть? Можете не блестеть глазками, лейтенант Рубцова, вас я туда все равно не возьму. Это вам не джунгли, мороз двадцать градусов. Не прощу себе, если замерзнет такой ценный специалист.
— Спецкостюм с подогревом, — шутливо предложил Ларькин.
— И получится ещё одна тепловая мишень, — подхватил майор. — Спецкостюм, конечно, нужен. Но другой. Отнюдь без подогрева. Нет больше вопросов? Приступайте к работе.
Большаков для вида посидел в компьютерном центре с полчасика, а потом вернулся в кабинет Борисова и доложил о результатах проделанной в воскресенье работы. Не закладывать же, в самом деле, Ахмерова. Майор посмотрел недоверчиво, но он уже привык к быстродействию Ильи и, поразмыслив, не стал приказывать ему продолжать рискованные невозможно, бесполезные попытки компьютерного взлома. Вместо этого он приказал старлею выехать на место тренировок противника вместе с прапорщиком Ахмеровым и продолжить разведку радиоэлектронными средствами.
Покинуть грасовский гараж можно было только через проходной двор. Через полчаса старомодная «Победа», начиненная приборами электронной разведки, уже петляла в тесных подворотнях, а ещё через полчаса была на северо-западной окраине Москвы, двигаясь дальше в том же направлении. Ренат затянул свою дорожную песню про глаза любимой девушки, Большаков невольно стал вспоминать утренний разговор с Ириной. Ахмеров не мешал ему думать, потому что пел по-татарски.
Сразу после совещания Рубцова зашла к Илье в «бункер» и, как и обещала, вернула ему стихи. Но сразу не удалилась. Уставив на него лукавые карие глазищи, спросила:
— Тебя же интересует мое мнение. Почему же ты не спросишь?
— Потому что я его, в общих чертах, знаю.
— Тогда ты знаешь, что отношение к твоим стихам у меня сложное. Почему тебя не интересует, какой вариант ответа я выберу после твоего вопроса?
Большаков помедлил.
— Я так понимаю, это будет зависеть от того, как я спрошу?
Ирина кокетливо повела плечиком, что должно было означать согласие.
— Ну, хорошо, как ты их оцениваешь… с литературной точки зрения? — спросил Илья, приготавливаясь к самому худшему.
— Ах, с литературной? — хищно улыбнулась Рубцова. — С литературной эта штука будет посильнее фаустпатрона. Стихи несколько однообразны. Все написаны пятистопным или четырехстопным ямбом. Те, что четырехстопным, чуть получше. Ну а все метафоры и сравнения какие-то... техногенного характера. Вот эта, например... Начиная с самой первой строки: «Её душа — чувствительный локатор». Я уж не говорю о следующей: «Ничто вас от рентгена не спасет».
Она резко сменила тон, уловив состояние Ильи.
— Конечно, я понимаю, что тебе трудно было подобрать нужное слово для нашего с тобой опыта. Может быть, подходящих слов и нет ещё в языке... Но это понимаю я, да и то — вспоминая и частично входя в то состояние. Но если читать слова... Неужели ты не видишь, что это смешно? Эмоционально, да, но очень смешно. Почему тебе изменяет твое замечательное чувство юмора?
— Может быть, это не оно мне... — криво улыбнулся Большаков. — Может, это я ему изменяю. С каким-нибудь другим чувством.
Рубцова улыбнулась:
— Да, вижу, что оно тебе верно.
— Ну что ж... — Илья сгреб свои листочки. — Как говорят современные школьницы: «Спасибо, дяденька. Было больно, но приятно».
— Нарочно дразнишься?
— Нечаянно, шучу.
Когда за Ириной закрылась дверь, Большаков взял злополучное стихотворение, прочитал шепотом вторую строку: «Ничто вас от рентгена не спасёт…» После этого он долго трясся от беззвучного смеха, потом ещё дольше сидел, оцепеневший, уставившись перед собой. Потом встрепенулся, посмотрел на часы и отправился на доклад к майору.
Вспомнив теперь в деталях всю эту сцену, он не рассмеялся, однако, а разозлился, да так, что изо всех Сил стукнул кулаком в лобовое стекло «Победы». Сил оказалось не так уж много, да и стекло было непростым. Только кулак отбил. Тем не менее Ахмеров, покосившись на него, укоризненно сказал:
— Ирина, конечно, интересная женщина, но зачем машину ломать?
Помолчав немного, он запел другую песню — о том, как компания хороших друзей делает дальнюю дорогу короткой.
Большаков был слишком далеко, чтобы уловить разговор, происходивший в это время в кабинете у Борисова.
— Они точно на достаточном удалении? — вполголоса спросил майор, словно Ирина и Илья были в смежной комнате и могли их услышать.
— Если верить Ренатовым приборам, опасаться нечего.
— Где Рубцова?
— Дома. Вы все ещё в чем-то её подозреваете?
— Не в том дело. Вполне допускаю, что сознательно она уже давно работает на нас, а не на Лесника. Вопрос в том, какую роль она выполняет в группе бессознательно. Тебе не кажется, что ГРАС разваливается? Может быть, в этом и состоит её — не задание, а, скажем, — функция?
— Группа-то работоспособна, а вот если говорить об Илье...
— А если говорить о тебе? Ты себя со стороны видишь хоть немного? По-моему, она тобой управляет.
— Временами, кажется, да, — признался капитан. — В отличие от вас, я не защищен от зомбирования. А в отличие от Ильи, у меня не настолько сложное структурированное подсознание. Меня легче взять под контроль. Для него я придумал способ защиты, а для себя не могу.
— Сбываются наши самые мрачные предчувствия. Вместо работы приходится заниматься всякой херней, — майор, сопя, побарабанил пальцами по пачке сигарет. — Разбираться в личных отношениях. Но если ты не контролируешь ситуацию, ты хоть как-то её отслеживаешь? Что там творится между ними?
— Да всё то же. Любятся и ссорятся, но он к ней со всею душой, а она не знает, как освободить его от этого чувства, да и самой от Ильи освободиться. Вряд ли она способна ему адекватно ответить. Точнее сказать не могу — они как два высотных здания, стоят окно в окно и общаются на всех этажах, а я отслеживаю только нижние три. Черт их знает, что они там выше творят.
— Меня беспокоит Илья. Службу он пока не забывает, но... В любой момент, боюсь, может отколоть номер. Я вообще не ожидал от него. Казалось, такой… плейбой. Точно говоришь, он на себя руки не наложит?
— Исключено. Коэффициент тяги к смерти ничтожный. Жить он собирается долго.
— А может быть, мы с тобой неправильно распределили обязанности? Может, тебе лучше за ним присматривать, а мне — за Рубцовой?
— Надо учесть то, как она к вам относится. Как к отцу родному. А ко мне — чисто физиологическое влечение. Если вы чуть ближе с ней начнете общаться, она в вас влюбится. Вам это нужно?
— Боюсь, риск потерять Илью возрастет. Уволится к чертовой матери. А они мне оба нужны. Черт, такие кадры — и такая беда. Любовь, мать их!.. — с чувством произнес Борисов и, закурив, проворчал негромко: — Ещё как плюют-то друг другу в самую душу...
Он вдруг замолчал, словно одернул себя. Но Ларькину сказанного было достаточно, чтобы понять: майор знает больше, чем на первый взгляд кажется. Капитан внимательно посмотрел на начальника, но спрашивать про источники осведомленности не стал.
— Что им надо? Они не могут не издеваться друг над другом?