Варела

— Нет, — тряхнул головой Краевский.

— Жаль. Я думал он, поэтому не пришел на встречу, что вы его задержали.

— Значит, вы не отрицаете, что именно вам Листопад отправил сообщение?

— Конечно, не отрицаю. Мне это как-то не к лицу, — холодно произнес Афанасьев, засунув руки в карманы домашнего халата.

— Извините Павел Сергеевич, но все-таки откуда у вас такая информация? — замялся Краевский, не очень понимая как себя вести с этим стариком.

— Оттуда молодой человек, что дело по поводу Колдуна именно я поручил вести лейтенанту Олегу Кудряшову в 1980 году…, - отмахнулся Павел Сергеевич. — Разговор как вижу долгий… Пройдемте на кухню. Чайку попьем. Да и стоять мне долго доктор запретил, спина больная…

Старик, не дожидаясь ответа от Сергея, шоркая тапками, поплелся на кухню, свернув по узкому коридору направо. А Краевский, наконец сообразил, что Афанасьев П.С. был начальником областного отдела в те времена, и сейчас мучительно пытался вспомнить в каком звании он ушел на пенсию, и как к нему следует обращаться: Товарищ полковник? Или товарищ генерал? Если рассматривать обстановку квартиры, не престижный нынче район, и состояние дома, то до генерала явно не дотягивает, да что там до генерала, до капитана с трудом…

— Товарищ полковник, — смущенно кашлянул в кулак Краевский, проходя на кухню, и наблюдая, как тот достает из кухонного стола пачку чая с иероглифами. — Скажите, а почему Колдун решился на встречу именно с вами? Он же в розыске?

— Это вам лучше у него спросить, — хитро прищурился Афанасьев, — но догадываюсь, что ему нужна помощь, и рассчитывать на помощь нынешнего руководства он не может… Не верит он вам… Да присаживайтесь, за стол, присаживайтесь. В ногах правды нет..

— Почему не верит? — спросил Сергей, опускаясь на старый венский стул у стола.

— Вы телевизор смотрите лейтенант? — ответил вопросом на вопрос Павел Сергеевич, водружая блестящий никелированный чайник на газплиту. — Вот и я смотрю изредка. Врут нынче много…

— А раньше, что не врали?

— Врали, — согласился Афанасьев, — но больше не говорили. Врать и не говорить это разные вещи. А потом, когда Союз развалился, Листопад сжег свой комсомольский билет. И в первую очередь обвинил в развале органы.

— Что за бред?

— Как сказать… Карающий меч революции не остановил предателя Горбачева. Именно такая была формулировка в его устах. Что мы не цепные псы, а дворняжки, служащие хозяину за косточку со стола. Я в то время уже был на пенсии, поэтому ко мне у него претензий не было… Но осталось доверие, которое к нынешним органам, он не имеет вовсе…

— Зачем он хотел с вами встретиться? И где должна была произойти встреча?

— Да, здесь, неподалеку, в сквере у телевышки… в 20:00 по местному времени. Но он не пришел вчера, хотя сообщение написал позавчера. Значит что-то случилось… Не знаете что?

— Я …, - замялся Сергей, не зная рассказывать ли полковнику про свою встречу, или умолчать. Он хоть из своих, но всё-таки бывший…

— Не волнуйся лейтенант, бывших среди нас не бывает, — словно прочитал его мысли Павел Сергеевич, — Ты кстати, так и не представился… Как звать? Величать?

— Лейтенант Краевский Сергей Викторович.

— Хорошо Сергей, — скал Афанасьев споласкивая заварочный чайник кипятком, — Так что там произошло?

— Я прошел по пеленгу на его телефон и вскорости сел Колдуну на хвост. Он меня засек, зашел в бар, а там…

Собрав волю в кулак, Краевский рассказал старику про свой позор.

— Вот теперь мне всё понятно, — поджал губы старик, разливая чай по чашкам и присаживаясь к столу.

— Что?

— Послав сообщение мне, и заметив за собой хвост, Колдун решил, что это я его грубо выражаясь, сдал. Поэтому на встречу со мной вчера вечером он не пришел…

— И где его теперь искать?

— Не знаю, это ваша работа…

— А вы …?

— Если он выйдет со мной на связь, я сообщу, — скупо отозвался Афанасьев, делая маленький глоток из чашки.

И Сергей ни на грамм, старику не поверил.

— Собираемся, Оля, нам надо назад, домой!

— Как? Ты же в розыске? Арестуют?

— Обстоятельства изменились…

— А кто все эти люди? — Оля озиралась по сторонам, оглядывая многочисленную толпу, вывалившую из дома.

— Потом объясню. Пошли отсюда. Собираем вещи и в город.

В голове у меня возник план. Нужно было связаться с одним человеком. Надеюсь, он ещё жив, курилка. Он выправит документы, чтобы я мог уехать. Или наоборот дети приедут ко мне… Потом разберемся на месте. Документы нужны по любому. Но год … этот 2022 год кончается, и третья мировая может начаться со дня на день. Времени больше нет… Как там говорилось? «Сфинкс, рассмеется. Звезды погаснут. И времени больше не будет».

О чем я писал тогда, в молодости? О конце света, апокалипсисе. Описывал свои сны. Тяжелые сны. Которые как мне сдается, были не совсем снами. Часть меня путешествовала в других мирах и реальностях.

«Ветер! Ветер! Неистовый как необъезженный конь, с налитыми кровью и скошенными от бешенства глазами, с раздувающимися ноздрями, с жадностью всасывающими милю за милей. С кровавой пеной у безумно оскаленного рта. Рта, жаждущего смерти. Конь мчался галопом, едва касаясь земли. Его тугие мышцы, мощностью сотней ураганов, легко несли тяжёлое бесформенное тело, от которого вместо пота отделялась и поднималась чёрная мгла. Его рыжая грива, сотканная из множества песчинок, со свистом рассекала воздух, взмывала к самому небу, закрывая печальное солнце. Там за горизонтом, грива цепляясь за холмы и вывернутые с корнем деревья, рвалась в клочья. Клочья слоем песка оседали на выжженную дотла землю, выжженную раз, и надолго.

Конь видел цель и шёл к ней. Подойдя вплотную, он поднялся на дыбы и рухнул.

Рухнул на город. Обрушился вниз, ломая ветхие здания и крыши домов, разбрасывая листы шифера как промокашки, ломая и круша всё, что можно сломать, снести, сокрушить, перевернуть. Всё на что у него хватало сил. Но ветер рухнул и разбился.

Разбился о безмолвие каменных домов, мёртвых домов, брошенных раз и надолго.

Ветер раскололся на тысячу яростных псов, и псы разбежались по городу, по улицам, проспектам, переулкам. Понеслись, поднимая тучи пыли, обрывки газет, бумаг, картонных ящиков, пластиковых пакетов, плёнок и ещё чёрт знает чего. Псы швыряли песок в стёкла окон, били их как отпетое хулиганьё, хлопали пустыми оконными рамами, визжали в рассохшихся и открытых настежь дверях, гнусаво выли в проводах уцелевших линий. Псы с неизведанной тоской поднимали весь этот мусор и хлам к сердитому свинцовому небу, и обессиленные роняли вниз. Вниз, на пустующие дома, смотрящие мёртвыми глазницами окон.

Песок ел глаза, скрипел под ногами и на зубах. Забивался в волосы, уши, за пазуху — в общем, куда только мог. Ракшас собрал слюну с пересохшего рта, скрипнул зубами и сплюнул. Узкими, как бойницы щёлками глаз обвёл улицу, дома, крыши.

Пусто. Попрятались твари, вяло подумал он, прислушиваясь к звукам, доносившимся из домов. Но тишина. Только ветер свистит, и от свиста заложило уши. Внезапно, не поворачиваясь, Ракшас молнией выбросил левую руку назад и услышал слабый невнятный вскрик. Метрах в двадцати от него ползла тощая облезлая кошка, изо всех сил упираясь передними лапами в землю. Небольшой, но весомый кусочек железа перебил ей хребет и торчал чуть пониже лопаток. Ракшас неспешна подошёл к кошке и вытаскивая свою штуковину, наступил на кошачью голову. Хрустнуло. Невесть откуда взявшийся, ветерок швырнул пригоршню песка в лицо и голову человека. Ракшас откинул густые, серые от пыли и сплетённые на затылке в косу волосы, оскалился, обнажая белые ровные зубы, и проводил ветерок взглядом. Тот стушевался и пропал за углом ближайшего дома.

Пустая затея, искать тут людей, думал Ракшас, шагая по улице. Реки рядом нет, может статься, что и людей нет. Если к вечеру не найду, вернусь за кошкой, только бы её к тому времени не съели крысы».