Необоримая стена

Олег проснулся неожиданно от резкого внутреннего толчка, который заставил его открыть глаза. Он почувствовал, приходя в себя, как потревоженное сердце, мечется внутри, тоже постепенно успокаиваясь. Через несколько секунд он уже полностью стряхнул с себя сон и стал различать очертания потолка и кроватей. В окне удивительно ровным, слепяще-белым кружочком висела луна. Она была настолько яркой и чистой, что затемнения на ее поверхности были едва заметны. Ее ровный серебристый свет придавал примитивной обстановке больничной палаты таинственность и волшебность.

Олег, с каждой минутой все больше привыкая к темноте, стал осматривать палату. Неожиданно взгляд его остановился на двери. Она была открыта, и в дверном проеме стоял темный силуэт. Он был точно таким же, как окружающая его темнота и выделялся из нее только тонким абрисом, который горел холодным лунным светом. Олег протер глаза, стараясь прогнать галлюцинацию, но, открыв их, опять увидел ту же картину. Он пытался разглядеть этот силуэт, но это у него не получалось. Единственное, что он смог для себя уяснить – это то, что тот принадлежал стройной девушке, но ни лица, ни одежды ее не было видно. Тонкая светящаяся линия, которая выделяла ее силуэт из темноты, пребывала в постоянном, почти не заметном глазу, движении, что создавало ощущение зыбкости и самого силуэта и даже дверного проема. Стараясь доказать самому себе, что он не спит, Олег еще раз обвел палату взглядом. В ней не было ничего необычного. Кровати, тумбочки, потолок и даже луна в окне – все было на своих местах.

– Здорово, все-таки, я жахнулся башкой. – подумал он, на всякий случай еще тряся головой и переводя взгляд опять на дверь.

Силуэт стоял на том же месте, только стал намного реальней: исчезла та первоначальная зыбкость.

– Это медсестра, – даже с каким-то разочарованием подумал Олег. – Наверное, принесла какую-нибудь гадость, которую надо выпить.

Он приподнялся на локтях, решив встать, чтобы подойти к девушке и выпить любое, пусть самое горькое лекарство, а если повезет, то и познакомиться.

Неожиданно девушка, до этого неподвижно стоявшая в дверях, подняла руки и сделала несколько плавных вращательных движений кистями, как бы зовя его к себе, но при этом не издала ни звука. Олег, насколько мог быстро, поднялся и сделал шаг к ней, с удивлением отметив, что той уже нет в проеме двери. Не смотря на то, что его сильно качало, он быстро подошел к двери и выглянул в коридор. В дальнем конце коридора у лестницы на первый этаж он вновь увидел ее. Она теми же плавными движениями звала его к себе.

Когда он двигался по коридору, в памяти его всплыл эпизод из далекого детства. Как-то он смотрел фильм про нечистую силу, полный волшебства и мистики. Смотреть было страшно, и он ни за что бы не стал смотреть, если бы рядом не сидели друзья, а то, что происходило в фильме, не было бы отделено от него экраном. По спине ползли мурашки, руки судорожно впились в коленки, а сердце каждый раз, когда на экране происходил всплеск эмоций, сопровождаемый резкой страшной музыкой, рушилось куда-то в пятки и долго сидело там, боясь высунуться. Тогда, видя, как главный герой идет по мрачному тоннелю к зовущей его ведьме в образе прекрасной девушки, Олег молча кричал ему:

– Не ходи!

А про себя точно знал, что уж он-то ни за что не пойдет так беспечно за коварной ведьмой, будь она в каком угодно обличье.

Не смотря на то, что память подсунула ему ассоциации из далекого прошлого, сейчас он не ощущал ни страха, ни тревоги. Его единственным желанием было догнать и рассмотреть, наконец, эту таинственную девушку. Его не останавливало также и то, что, идя по коридору, он не увидел ни одной живой души. Хоть была и ночь, там должен был быть дежурный санитар. Да и свет почему-то не горел. Выручала только луна, света которой хватало только на то, чтобы не переломать себе ноги да видеть силуэт девушки, плывущий впереди. Все эти странности он отмечал про себя, не обращая на них никакого внимания.

Дойдя до лестницы на первый этаж, Олег, перегнувшись через перила, взглянул вниз. Она стояла внизу и звала его безмолвно и грациозно. Олег спустился на первый этаж и, не обращая внимания на то, что был одет в больничную пижаму, вышел на улицу. Был сентябрь, погода стояла теплая – настоящее «бабье лето». Оглянувшись по сторонам, он увидел, как незнакомка медленно идет по аллее вдоль батальонных казарм по направлению к КПП.

Лунный свет, вырвавшись из тесноты лазарета, разлился, как снежная лавина по военному городку, придав ему необычный, мистический, пугающе фантастический вид. От всего этого у Олега захватило дух, едва он выскочил на улицу. В мозгу у него даже промелькнула мысль:

– Может не идти дальше? Куда она меня зовет?

Но смешанное чувство любопытства, одержимости и отсутствия тревоги отшвырнуло эту мысль куда-то на задний план, и Олег кинулся за плавно удаляющейся девушкой. Пройдя КПП, в котором также никого не было, он увидел железнодорожную станцию и стоящий на ней поезд, почему-то очень похожий на подмосковную электричку. Девушка стояла на платформе и махала ему рукой, уже не зовя его, а как бы прощаясь. До станции было рукой подать, и Олег прибавил шагу, но уже чувствовал, что не успеет. Движения его вязли в упругом, как вода, воздухе, но он упрямо старался преодолеть это сопротивление.

Он добрался до платформы, когда мимо него промчался последний вагон, поблескивая стеклами пустой кабины машинистов. Поезд растаял в темноте, а вместе с ним пропала и незнакомка. Перед глазами Олега стояла только кабина машинистов с окошками, напоминающими пустые глазницы человеческого черепа, да светящаяся табличка над ними с надписью «Нарофоминск».

Неожиданно он почувствовал, что темнота медленно рассеивается и его начинает сильно трясти. Затем свежий воздух теплой, почти летней ночи сменился резкой, колющей ноздри, вонью аммиака. И прямо перед ним, откуда ни возьмись, появилось перепуганное лицо санитара. Он тряс Олега за плечи, в то время, как второй санитар водил у него, Олега, перед носом ваткой, смоченной в растворе аммиака. Придя в себя, чем несказанно обрадовал санитаров, Олег заметил, что был разгар дня и в палате полно народу. Скоро прибежал врач и принялся щупать у него пульс и смотреть на белки глаз, слегка оттягивая нижние веки. По мере того, как проводил свои медицинские манипуляции, он все больше озадачивался и, наконец, не очень твердо произнес:

– Так, ясненько, ясненько.

Но закончил он свою фразу так:

– Постараюсь вставить вас в список первого потока демобилизующихся.

Было видно, что ему ничего не ясненько, и он хочет поскорее избавиться от пациента, у которого не все в порядке с головой и который, судя по всему, нуждается в более серьезном лечении, чем может ему предложить военная санчасть.

Как позже Олег узнал, он проспал больше суток. В конце концов, его решили разбудить. Когда санитар потряс его за плечо, Олег, лежащий на боку, откинулся на спину, никак не реагируя на прикосновение. Оторопевший санитар так шарахнулся назад, что повалился на стоящую за ним койку. Через мгновение он вскочил и с криками бросился в коридор, чем и переполошил весь этаж. Врача как раз не оказалось на месте, и на помощь первому санитару пришел второй, более опытный, который и организовал приведение Олега в чувство.

Санчасть «гудела» по этому поводу два дня, а затем потихоньку все стало утихать и забываться, тем более, что ничего подобного у Олега больше не повторялось, и чувствовал он себя лучше день ото дня. Через неделю его выписали из лазарета, а еще через три наступил и день, когда группа демобилизующихся, а в ней был и Олег, в парадной форме, с чемоданчиками, села в автобус и отправилась на вокзал.

Так закончилась служба Олега в Советской Армии. Несмотря ни на что, он вспоминал эти дни как одну из самых ярких страниц в своей жизни. И действительно, он чувствовал себя уже не пластилиновой колбаской, а стальным клинком, который прошел процесс ковки и закалки. Теперь предстояло попробовать себя в «рубке» жизни. А жизнь, как известно, даже в благополучных странах и в благополучные времена обязательно подсунет испытание, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем. А если не выйдешь, сломаешься, то тебя просто выбросят на помойку, что, порой, хуже смерти.