Страница 32 из 38
Бегу. Возвращается папа, и я не хочу, чтобы он расспрашивал, что я тут пишу.
Целую Ваши дорогие губы и, чтобы не забыть, мою любимую куколку.
Лили
Кажется, я написал Лили несколько очень эротических писем. Помню, я послал ей отрывок из одной страшно неприличной книжки, повествующей о бесчеловечных радостях и озаглавленной "Жестокие удовольствия" (см. Приложение А).
В последнем письме я велел ей самой напомнить мне при встрече обо всем, что я просил её сделать, и пострадать ради меня. Она должна была сказать:
"Господин, ленточка готова, и вы можете за неё подергать, а сама я умираю от желания пописать, потому что не делала этого уже много часов. Можно я пописаю сейчас?".
Ей предписывалось сказать мне ещё какие-то гадости и попросить, чтобы я с ней это проделал, однако теперь я уже не помню всех своих тогдашних экстравагантных требований.
Лилиан – Джеки
Сони-сюр-Марн, 21-го августа 1898
Любовь моя,
Я ждала, чтобы освободиться, написать Вам и сказать: "Лили ждет только знака от своего возлюбленного господина, чтобы броситься ему в объятия".
Наконец-то родители уехали. Поэтому я целиком предоставлена самой себе, так что если мой дорогой папа пожелает, его дочка, которая им недовольна, придет и сообщит ему об этом собственными губами.
Я принесу Вам те отрывки, которые Вы присылали мне, и таким образом мне будет проще отчитаться перед Вами о своих впечатлениях. Мне будет гораздо приятнее рассказывать Вам о моих чувствах, когда рот мой приникнет к Вашему, а Ваша борода, такая шелковистая, будет ласкать мне щеку.
Я не забыла о распоряжениях, сделанных Вами в последнем письме, и напомню Вам всё, что Вы желаете.
Одно только слово, и я приду, чтобы хоть немного развеять Вашу грусть.
Лили очень нежно запечатлевает долгий поцелуй на кончике носа её куколки и тыкается своим нескромным язычком в то место, которое так нравится её папа.
Лилиан – Джеки
Телеграмма, получена в полдень 22-го августа 1898
СРЕДА ТЧК ПОЛОВИНА ТРЕТЬЕГО ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лилиан – Джеки
Телеграмма, получена в 11:00 в среду 24-го августа 1898
БОЛЕЮ ТЧК ЗАВТРА ЗПТ ЕСЛИ ХОТИТЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК
Лилиан – Джеки
Без даты. Получено 24-го августа 1898
Сегодня Лили нездорова, и если завтра не будет улучшения, ей придется перенести встречу.
Как бы то ни было, если завтра утром Вы не получите от меня телеграммы, приходите в обычное место, и я там буду.
Разумеется, дорогой папочка, я опечалена тем, что причиняю Вам боль, пусть даже на мгновение, но если Вы чуть-чуть подумаете, то поймете, что мое молчание вполне естественно.
Маман отправилась в путешествие в ту часть света, где все люди, как говорят, сама элегантность. Поскольку она оставила на меня свои туалеты и я должна наделать ей кучу шляпок, у меня нет ни минуты свободной, особенно если учесть, что ей не так-то просто угодить.
Однако я готова просить у Вас прощение за те проступки, которые на самом деле существуют только в Вашем воображении.
Есть только одна ужасная вещь, которую вы упомянули в письме, вероятно, для того, чтобы попугать меня: "Я накажу тебя тем, что не поцелую".
С этим я не соглашусь ни за что. Я протестую. Лишить меня Ваших губ! Я никогда этому не подчинюсь. Я не вынесу подобной пытки.
Итак, до завтра, мой самый строгий господин. Я обожаю Вас.
26-е августа 1898
Уехавшие родители оставили Лилиан со служанкой и с бабушкой по матери. Сами они отправились в Гамбург. Я был удивлен, узнав, что её периодический недуг должен пройти к 25-му, тогда как обычно он давал о себе знать 27-го или 28-го. Таким образом начаться он должен был 21-го. А поскольку она ничего мне не писала между 7-м и 21-м, я начал сомневаться, уж ни случилось ли что.
Мне втемяшилось в голову, будто между ней и любовником её матери установилось почти полное взаимопонимание. Он с таким рвением обращал моё внимание на то, что Лилиан ни под каким соусом не должна узнать о существовании "Азбуки", которую я ему одолжил, что я почуял неладное. Не было никакой необходимости говорить мне об этом с такой нарочитостью. Потом она все-таки написала, что видела книжку, что папа хранит её в конторе и не приносит в Сони. Кроме всего прочего, она узнала о том неприличном диалоге. Я располагал достаточным опытом по части интимных месячных недомоганий женщин, чтобы знать, что у девочек они происходят с завидной регулярностью, однако я решил ждать, наблюдать и ничего не говорить. Лили была неразговорчива. Прямыми расспросами у неё ничего нельзя было выведать; мне приходилось навострять слух и уповать на то, что она сама проболтается.
Правда, у меня была припасена для неё хорошая розга. Хуже, чем розга – целая плетка. Я загодя заказал причудливый инструмент, который, я уверен, является моим собственным изобретением, поскольку ничего подобного я не видел ни до того, ни после. Я назвал его "трость с приветом". Всем известно, что такое "трость с секретом": полая внутри прогулочная трость, в которой спрятано острое лезвие или шпага. Я заказал такую же, только вместо шпаги в ней заключалась всего лишь легкая дамская плетка для верховой езды, иначе говоря, прут из китового уса. Так я мог разгуливать по Парижу, не привлекая внимания окружающих. Не мог же я ходить по городу с плеткой в руке, да и тонкий бамбук выглядел бы не менее смешно по вечерам в руках полного господина средних лет в сюртуке и цилиндре.
Лили приехала: хорошенькая, кокетливая и очень милая. Я отчитал её за то, что она не писала мне в течение двенадцати дней, однако не упомянул о своем подозрении относительно растущей близости между ней и тем человеком, который считался её отчимом.
Я отвинтил конец трости и продемонстрировал скрывавшуюся внутри плетку. Желая испробовать свое изобретение, я велел Лили поднять юбки и полоснул её один раз по попке через полурасстегнутые панталоны. Лили вскрикнула и скорчилась от неподдельной боли. Я удивился; я обнаружил, что плетка отличается от гибкого прута или ладони. Я стал гладить и утешать Лили, но на глаза у неё уже навернулись слезы, и она горестно жаловалась на боль. Я обследовал попку и нашел длинный рубец, пересекавший левую ягодицу. Но что ещё хуже, поскольку панталоны были расстегнуты, кончик плетки каким-то образом угодил прямо между ягодиц и чуть выше розовато-бурого отверстия появился порез. Кожа была рассечена, и виднелась капелька крови, похожая на крохотный рубин.
Я счел, что Лили не стоит знать, каким, сам того не желая, я оказался жестоким, а потому я замолчал случившееся и решил в будущем вкладывать в удары плеткой как можно меньше силы. В действительности же с того вечера я никогда больше ею не пользовался, чтобы ненароком не причинить девушке вреда.
Впоследствии я подарил плетку Кларе, которая увезла её в Лондон и порадовала там всех своих друзей. Плетка по-прежнему хранится у неё и ценится как самый дорогой подарок.
При помощи этой самой плетки, которой я теперь осторожно трогал спину и мясистые части рук Лилиан, я заставил её медленно раздеться передо мной, но до того ей пришлось ходить по комнате, чувствуя мою ладонь, прижатую к двум волосатым губкам её второго ротика.
Когда Лилиан была раздета и я насытил глаза и губы этим столь мной любимым и столь нестерпимо меня возбуждавшим стройным тельцем, я приказал ей стоять, подняв подол сорочки обеими руками до уровня шеи. Лицезреть её в таком виде было истинным наслаждением. Лили одновременно ворчала и смеялась. Утаить она ничего не могла, но, тем не менее, извивалась, словно надеялась этими змеиными движениями скрыть от моего распутного взора хотя бы один уголок своего тела. Если Лили пыталась отпустить сорочку, я взмахивал над её головой плеткой, и она снова принимала исходную позу. Пока она стояла, слегка наклонившись вперед, будто хотела таким образом спрятать шерстку, оттенявшую низ её женственного, плоского живота, я медленно раздевался, все время глядя на неё и прохаживаясь вокруг, словно она была манекеном, и тем самым только усиливал её смущение, которым всецело наслаждался.