Девятые Звездные войны

— Невинный ребенок, как же!— не мог удержаться от протеста Пис, хотя от упоминания об оскарах он, как всегда, похолодел.— Этот маленький него... Но постойте! Ведь это мы выиграли войну в восемьдесят третьем!

— Да неужели?— Великан от души расхохотался.— Что-то непохоже! Посмотри, где ты увидишь, чтобы наши парни разгуливали босиком? Разве они носят такое?— Разгорячившись, он отпустил руку Писа и ухватился за его куртку.— Вы только гляньте на это барахло, мисс Харли! Это же... БУМАГА!!!

Почувствовав, что точка приложения силы переместилась с его персоны на одежду, Пис побежал к выходу из кинотеатра. Раздался громкий треск рвущейся то ли ткани, то ли бумаги, и куртка Писа, уже достаточно пострадавшая от дневных эскапад, разрушилась окончательно. Одетый только в рубашку с короткими рукавами и брюки, он выскочил на улицу и, испытывал удивительное чувство, что нечто подобное уже случалось с ним раньше, повернул налево и помчался как газель, едва касаясь земли. Он приготовился отбиваться от доброхотов, которые могли попро

бовать схватить его, но странно — никто не изъявлял такого желания. Люди, которых при обычных обстоятельствах несомненно заинтересовал бы вид не совсем одетого человека, сломя голову несущегося по городу, на сей раз боязливо жались к стенам и смотрели не на Писа, а в конец улицы, в том направлении, куда он бежал. Прищурившись, чтобы защитить глаза от лучей заходящего солнца, он тоже посмотрел и... с искаженным от страха лицом остановился как вкопанный.

Блистая бронзовыми мускулами, к нему бежали два оскара.

Пис не помнил, встречался ли он с подобными существами в прошлом, но сопоставить их вид с описаниями Динкла не составило ни малейшего труда. Безвольные купола черепов, металлический оттенок нагих тел, массивные мускулистые торсы, тонкие талии, мощные бедра. Вот они остановились, прервав легкий бег, беззвучно посовещались секунду — другую и — как будто и в самом деле могли читать чужие мысли — безошибочно устремились к Пису, сверкая рубиновыми глазами.

— Боже мой!— проквакал Пис. Время, которое он простоял, объятый ужасом, показалось ему вечностью. Стряхнув оцепенение, он бросился в боковую аллею, открывшуюся между двумя магазинчиками. Подстегнутое мощной дозой адреналина, отчаявшееся тело Писа развило скорость, по сравнению с которой его прошлые подвиги казались сущим пустяком. Сознавая, что бьет галактический рекорд в спринте, Пис отважился обернуться и увидел, что аллея за ним пуста. Он начал уже было поздравлять себя со спасением, как стена в нескольких шагах от него буквально взорвалась обломками кирпичей, и оскар, решившие сократить дорогу и пройти напрямик через дом, появились из облака плыли, протягивая к Пису стальные пальцы. Испустив крик, от которого у него самого заложило уши, напрягая последние силы, он ухитрился на несколько шагов оторваться от преследователей. Завернув за угол, он увидел перед собой смутно знакомую дверь и поблекшую вывеску на ней:

Пис распахнул дверь и помчался вверх по неосвещенной лестнице. На лестничной площадке он прочитал над одной из дверей:

"Надоело прятаться в сортирах",— подумал Пис, но в этот момент входная дверь разлетелась в щепки, и бронзовые великаны, чьи глаза кроваво горели в темноте, рванулись к нему.

Пис шмыгнул в туалет, и тут же поняв, что попался в ловушку. В крохотной комнатенке, грязной и запущенной — не пользовались ей, наверное, лет сто или больше — была всего одна дверь и одно крохотное окошко, до которого к тому же невозможно было дотянуться.

Хватаясь за последнюю соломинку, он повернулся, чтобы закрыть дверь, но было уже поздно.

Оскары стояли в дверном проеме и, слегка пригнувшись, смотрели на него.

Тупо тряся головой. Пис отпрянул. Пятки его соприкоснулись с чем-то, выступающим из пола, и он рухнул на древний унитаз, ударившись о него с такой силой, что душа его чуть не рассталась с телом.

Комната наполнилась странным гудением, и прямо на глазах окаменевшего, потрясенного Писа грозные фигуры оскаров поблекли и растворились в воздухе.

Несколько секунд, каждая из которых громовым ударом отдавалась у него в голове, Пис таращился на пустое пространство, которое только что занимали бронзовые великаны. Куда они подевались? Казалось совершенно невозможным, чтобы столь массивные и в высшей степени реальные создания исчезли, не оставив следа. Ведь нужно же верить собственным глазам? Или не нужно?

Потрясение, вызванное внезапной отсрочкой смертельного приговора, потихоньку выветрилось, и окружающее начало приобретать форму и цвет. Пис заметил, что вокруг него происходит нечто странное. Стены и потолок с каждой секундой выглядели все чище и свежее, трещины в штукатурке затягивались, а краска — что противоречило естественному ходу вещей — меняла цвет и обновлялась!

Неизвестно откуда доносилось настойчивое энергичное гудение, а свет в окошке мигал с пугающей быстротой. Жуя нижнюю губу, Пис попытался связать эти эффекты с неким недавним случаем... перед его мысленным взором всплыл мечущийся по аквариуму аспатрианский омар... отдельные составные части картины соединились в единое целое... и Пис громко застонал от отчаяния.

Оскары отнюдь не канули в небытие. Они остались, какими были, накрепко запертые в году от Рождества Христова 2386! Это он, Уоррен Пис — растворился в эфире на их глазах!

Его занесло в работающую машину Времени!

Пис громко сказал:

— Со мной не могло этого случиться! — и упрямо затряс головой, но мозг его выуживал из недавнего прошлого все новые и новые факты. Официант в "Голубой лягушке" назвал свой портативный аппарат "одноступенчатым интровертом", а это предполагало наличие и других типов, среди которых мог оказаться и двухступенчатый экстравертом и... вообще что угодно!

Если интровертор изменял течение времени внутри себя, никоим образом не воздействуя на окружающий мир, то экстравертор — мозг Писа упрямо сражался с неизвестными понятиями — поддерживал нормальное течение времени внутри себя и заставлял Вселенную стариться или молодеть. Термин "двухступенчатый" подразумевал, что у оператора есть выбор, куда направить машину — в прошлое или в будущее. Но Пис не управлял машиной, в которой очутился случайно! Он не имел ни малейшего представления о том, где у нее выключатель, в какую сторону движется машина, и какому идиоту пришло в голову запрятать ее в туалете на фабрике, производящей дождевики!

Решив сделать хоть что-то, Пис вскочил на ноги, и тут же гудение смолкло, а из окошка полился ровный яркий свет. Он повернулся и задумчиво посмотрел на шаткий потрескавшийся унитаз, гоня прочь мысли о том, что где-то внутри него замаскировано устройство, включающее машину времени, когда кто-нибудь присаживается по своим делам. Мир Писа и без того уже исказился до неузнаваемости, но ведь должен же быть предел несуразностям! Торопясь выбраться из сферы действия машины, Пис выскочил на лестничную клетку и огляделся. В здании было тихо, но теперь оно имело вид вполне обитаемый и это обстоятельство в сочетании с почти новенькой краской на стенах дало Пису все основания заключить, что путешествовал он в прошлое. Оставался нерешенным один вопрос — на сколько лет?

Ошеломленный, с трясущимися от напряжения конечностями, Пис открыл дверь слева от себя, прислушался, шагнул вперед и очутился в большой комнате, приспособленной, очевидно, под лабораторию. Ожидавший увидеть ряды швейных машин Пис, не обращая внимания на раскиданные повсюду инструменты, мотки проволоки и электронные потроха, первым делом шагнул к висевшему на стене календарю, посмотрел и почувствовал, как у него слабеют колени. Дата на календаре была 2992, и это могло означать только одно — он углубился в историю на целых девяносто четыре года!