Страница 64 из 119
Предметом политической арифметики, следовательно, изначально оказалась «ирландская проблема» в колониальном контексте протестантского землеустройства на «Изумрудном острове» во времена Протектората, Реставрации и Славной революции. А сама политическая арифметика при этом была задумана как универсальный аналитический инструмент социальной инженерии в колониях и на окраинах еще Английской империи, о чем свидетельствуют предложения сэра Уильяма Петти приложить модель описания и статистического анализа, апробированную в Ирландии, к американским колониям, британским королевствам и, отдельно, собственно к Горной Шотландии[644].
Таким образом, если для реформаторских начинаний в Горной Стране во второй половине XVIII в. первоочередной заявленной целью являлись так называемые «улучшения» в крае (в широком социально-экономическом и культурном значении этого слова), а среди моделей и форм статистического анализа особое место отводилось камералистским практикам, то для первой половины XVIII в., точнее до окончательного решения «Хайлендской проблемы» как сочетаемой угрозы мятежа и иностранного вторжения к концу 1750-х гг., основной целью мер в области социальной инженерии, политического, экономического переустройства Горного Края являлось его умиротворение, а основным средством интеллектуальной колонизации Хайленда в той его части, которая касалась политэкономии, выступала политическая арифметика в ее исконном, колониальном значении «ирландского» решения «Хайлендской проблемы» (в действительности вовсе не забытом к началу XVIII в. на мятежных окраинах, что, помимо прочего, позволяет пересмотреть некоторые взгляды на интеллектуальное и политическое наследие сэра Уильяма Петти)[645].
Политэкономия, вернее предшественница этой дисциплины политическая арифметика, до конца 1750-х гг. еще не уступала свои позиции естественной истории в вопросах, связанных с социально-экономическим реформированием Горной Шотландии, а предшественники Адама Смита — в отличие от него самого — еще громко поднимали в этих спорах свой голос[646].
Следовательно, анализируя особенности социальной инженерии в Горной Стране, необходимо соотносить ее с теми средствами, которые предлагались для ее реализации. Речь в том числе идет об инструментах интеллектуальной колонизации Горного Края. И если модернизация была «функцией Унии», то интеллектуальная колонизация была функцией самой модернизации в Хайленде[647]. Стереотипизация горцев не только являлась отражением традиционных представлений «цивилизованных» британцев о «варварской» Горной Шотландии, но и представляла собой акт интеллектуальной колонизации края. Эволюция восприятия и понимания Горной Страны как эволюция и соотношение жанров ее описания отражает характер и степень проникновения Лондона в край — от вызванной служебной необходимостью военной корреспонденции к пространным травелогам и развернутым статистическим описаниям Хайленда.
Таким образом, основной вопрос состоит не в том, почему к этой части политики знания обращались, и не в том, к каким последствиям и результатам это привело, — оба аспекта достаточно хорошо изучены и представлены в историографии решения «Хайлендской проблемы»[648]. Наш особый интерес в данном случае заключается в том, чтобы понять, как именно власти пытались умиротворить Горную Шотландию, прибегая к политической арифметике в процессе интеллектуальной колонизации этой мятежной гэльской окраины. Это вопрос о том, как именно формировались, формулировались и принимались решения, которые в итоге должны были изменить социальный ландшафт Горной Страны до неузнаваемости (что вновь возвращает нас к более общему вопросу о механизмах принятия решений в империи в целом).
Отталкиваясь от двойного методологического видения проблемы реформирования Горного Края Кристофера Бэйли («улучшения» как выражение мышления эпохи Просвещения и как практическое движение за социальную инженерию), к анализу политической арифметики Хайленда целесообразно подойти, с одной стороны, как к аналитическому инструменту интеллектуальной колонизации Горной Страны, способу постижения его социальной реальности, а с другой стороны, как к способу, инструменту социальной инженерии в крае, — одновременно как к технике власти и как к процедуре познания[649].
В годы войн, мятежей и революционных потрясений шотландские кланы становились предметом многочисленных интеллектуальных спекуляций. Мыслившие гэлистскими (кельтицистскими/ориенталистскими) категориями чины и агенты правительства, ответственные за умиротворение и «цивилизацию» Горной Страны, выстраивали подробные схемы сфер влияния кланов, их наследных вождей и феодальных властителей. Предполагалось, что это поможет выявить скрытые пружины социально-экономических, политических и культурных процессов в Хайленде, постичь механику власти в крае, уяснив его «политическую анатомию» (по сэру Уильяму Петти).
Между тем практическое, а не клишированное, пропагандистское толкование того, как «работают» кланы, предполагало скорее подсчет их социального и культурного капитала, конвертировавшегося в матримониальные связи, наследственные обязательства, военные союзы и патронаж, чем визуализированное картографом генерала Уэйда Лемприером в знаменитом «Описании Горной Страны» 1731 г. представление о неразрывной связи между феодально-клановой системой отношений в Горной Шотландии, распределением предполагаемого контроля над землями в крае между вождями и магнатами и решением «Хайлендской проблемы».
Благодаря мемориалам, рапортам и описаниям «шотландских» чинов и агентов в британском политическом дискурсе и хайлендской политике Лондона получила широкое распространение репрезентация Горной Страны в виде совокупности различных форм социальной архаики — кланов, вождеств и магнатств. Профессиональный комментарий должен был выявлять и отражать совпадение принятых горцами идентичностей, носивших порой расплывчатый, местный и неустойчивый характер, и общенациональных категорий, вырабатывавшихся в рамках британского юнионизма и утверждавшихся фискально-военным государством в своих институтах.
Многомерная природа социального капитала, соответствовавшие его формам модели поведения и практики, посредством которых те или иные формы капитала накапливались, терялись, преобразовывались их обладателями, перемещаясь из одного (социально-экономического, политического, культурного) поля в другое, в сумме как раз и должны были создать аналитическую возможность соотнесения предполагаемых реформ и социальных трансформаций хайлендских сообществ.
В интересах масштабной социальной инженерии в Горной Шотландии требовалось создать достаточно четкий, подробный и в то же время связно-целостный атлас социального мира, с типичными примерами отдельных ситуаций, вписывавшихся в региональную, национальную, государственную и общеисторическую перспективы развития. В этой связи неудивительно, что первая и единственная в своем роде крупная операция по сбору статистических сведений в Горной Стране и их анализ в рамках политической арифметики Хайленда состоялись только после подавления последнего мятежа якобитов 1745–1746 гг. Тот факт, что армия «младшего Претендента» остановилась в декабре 1745 г. всего в 60 милях от Лондона, заставил многих в правительстве крепко задуматься над тем, как избежать печального повторения этих опасных событий.
Цифры, отражавшие до некоторой степени расклад военных и политических сил в крае, разумеется, и прежде присутствовали в поле зрения официальных властей. Однако они имели лукавый характер, начиная с общей численности вооруженных горцев в Хайленде и заканчивая количеством клансменов, которое конкретные вожди и магнаты предположительно могли выставить в поле. Для правительственных чинов и их агентов в этом уравнении власти по-настоящему важен был только один знаменатель — лояльность своему королю. Заявленная численность готовых последовать за вождями и магнатами горцев, выражавших преданность Лондону, служила фактором хайлендской политики сама по себе, не только как вероятное отражение местных реалий. В этом смысле провести четкую грань между стремлением использовать информацию о мобилизационных возможностях горцев и желанием представить правдивый отчет порой весьма затруднительно.
644
Hardinge W.H. On an Unpublished Essay on Ireland, by Sir W. Petty, A.D. 1687 // The Transactions of the Royal Irish Academy, Vol. 24, Antiquities (1873). P. 371–377; Orpen G.H. Review on The Petty Papers. Some Unpublished Writings of Sir William Petty / Ed. from the Bowood Papers by the Marquis of Lansdowne. Two vols. London, 1927 // The English Historical Review. Vol. 43. No. 171 (Jul., 1928). P. 430; McCormick Т. «А Proportionable Mixture»: William Petty, Political Arithmetic, and the Transmutation of the Irish // Restoration Ireland. Always Settling and Never Settled / Ed. by C.A. De
645
Характерно, что даже Тед МакКормик, автор наиболее авторитетного исследования интеллектуального наследия сэра Уильяма Петти, пишет о том, что к началу XVIII в. политическая арифметика утратила значение универсальной модели социальной инженерии («агрессивная программа демографической манипуляции») и рассматривалась современниками скорее как островной вариант континентальной статистики («объективный аналитический инструмент») (McCormick Т. William Petty… P. 13 (см. подробнее главу 8 работы)). Более того, если политическая арифметика Ирландии второй половины XVII в. явилась до некоторой степени моделью для статистических обозрений Горной Шотландии в XVIII в., то последние (как и аналогичные описания Шотландии в целом) в той же мере служили моделью для организованного властями описания Ирландии в первой половине XIX в.: O’Cadhla S. Civilizing Ireland. Ordnance Survey 1824–1842: Ethnography, Cartography, Translation. Dublin, 2007. P. 49–50.
646
Парафраз названия заключительной части диссертации Фредрика Джонссона «Молчание Смита», в которой автор убедительно доказывает, что во второй половине XVIII в. в Великобритании установилось своеобразное разделение труда по вопросу о реформировании внутренних окраин королевства и социальной инженерии в Горной Стране между естественной историей и политэкономией в пользу первой, поскольку экономически отсталые регионы рассматривались как объект изучения и профессиональной экспертизы естественной истории не только с точки зрения их технического и коммерческого развития, но и в части, касавшейся нравов и обычаев местного населения: Johnsson F.A. The Enlightenment in the Highlands: Natural History and Internal Colonization in the Scottish Enlightenment, 1760–1830. PhD Thesis. The University of Chicago, 2005. P. 291–296.
647
Плодотворную идею о модернизации Шотландии, особенно Горной Страны, как о «функции» Унии высказал Виктор Юрьевич Апрыщенко: Апрыщенко В.Ю. Уния и модернизация: становление шотландской национальной идентичности в XVIII — первой половине XIX в. Ростов н/Д, 2008. С. 163.
648
Литература такого рода обширна, наиболее известные и характерные работы этого плана: Cregeen Е. The Changing Role of the House of Argyll in the Scottish Highlands // Scotland in the Age of Improvement / Ed. by N.T. Philipson and R. Mitchison. Edinburgh, 1970. P. 5–23; Smout T.C. The Landowner and the Pla
649
Bayly C.A. Imperial Meridian: the British Empire and the World 1780–1830. London, 1989. P. 80–81. Кроме того, в рамках этой методологической позиции К. Бэйли в большей мере проявляет интерес к компаративному анализу и с самого начала помещает разговор об особенностях социально-экономических преобразований в Горной Шотландии в широкий имперский контекст британской политики за океанами. Это позволяет яснее представить связь между проектами «улучшений» на гэльских окраинах Соединенного Королевства и колониальными проектами Британской империи в обеих Индиях и на американском континенте. Характеризуя во-многом дуалистические отношения между техникой власти и процедурой познания, я в известном смысле (с учетом критических замечаний, высказанных мной в методологическом разделе введения к представленной книге) опираюсь на идеи М. Фуко, писавшего по этому поводу о «двойных операциях, в которых неразрывно связаны друг с другом два составных элемента: распределение и анализ, контроль и понимание» (Фуко М. Надзирать и наказывать… С. 215–216).