Страница 63 из 119
Получив одобрение правительства, выраженное принятием соответствующего акта об отмене наследственной юрисдикции и феодальных держаний, такие выводы становились частью бюрократического знания о Горной Стране и хайлендской политики[633]. Вполне естественно, что тот, кто покушался на такое уже получившее официальный статус знание, ipso facto (как могли бы заметить авторы мемориалов и памфлетов, анализировавшие содержание феодального права и клановых держаний в Шотландии) превращался во врага Соединенного Королевства и лил воду (осознанно или нет, предстояло проверить) на мельницу мятежников и якобитов. Разоблачение таких врагов государства представляло собой своеобразную дискурсивную практику закрепления власти знания о реалиях Горной Страны за Лондоном и поддерживавшими его решения комментаторами.
Однако исход борьбы за доверие и покровительство Уайтхолла и Вестминстера был не всегда предсказуем. Совсем не обязательно в ней побеждал наиболее «профессионально» разбиравшийся в хайлендских реалиях «специалист по Горной Стране» и особенно приверженный принципам Унии автор. Новые интерпретации хайлендских реалий, инициированные Лондоном (с перерывами) начиная с 1720-х гг., предлагали, несомненно, их более детализированные описания.
Однако появление новой информации о крае далеко не всегда означало ее успешную конвертацию в конкретные политические решения. Порой в борьбе за внимание правительства побеждали, казалось бы, далекие от книжных и полевых изысканий британские генералы, командовавшие королевскими войсками в Шотландии[634]. Секрет успеха военных у официальных властей представлял собой большую загадку для гражданских чинов. Несмотря на все старания первых Ганноверов на британском престоле, власть сохраняла ореол таинственности, пути ее министров были, во всяком случае, не всегда предсказуемы, придавая процессу принятия решений по Хайленду в Лондоне изрядную долю политической интриги в глазах неискушенных современников (и даже весьма искушенных чинов).
Так или иначе, внимание комментаторов было сосредоточено прежде всего на разрушительных сторонах мятежа и тех обстоятельствах, которые ему предположительно содействовали в Горном Крае, — на феодальном праве, клановых отношениях и наследственной юрисдикции. На языке модернизации мятеж не прочитывался и всегда казался «противоестественным» и даже случайным[635].
Однако не стоит забывать, что и в практической части рапорты, памфлеты и мемориалы, затрагивавшие тему хайлендского феодализма, не оставляли ему иного места, кроме как временного института, способного облегчить процесс мобилизации лояльных Лондону горцев до тех пор, пока изменения в крае не позволят отказаться за ненадобностью от сотрудничества с местными вождями и магнатами.
В сфере идеологии, в отличие от области политической практики (формирование хайлендских полков), в британском государстве первой половины XVIII в. феодально-клановым отношениям, препятствовавшим «завершению Унии» и тем самым нарушавшим целостность новой британской нации, формирование которой являлось еще и имперским проектом, не было места. Готовность правительственных чинов и их агентов мириться с ними объяснялась тактическими соображениями, тем более что последние так или иначе были осведомлены об упадке традиционных форм преданности в Горной Шотландии и снижении их мобилизационных возможностей под давлением все большей коммерциализации социальных отношений к северу от Грампианских вершин.
§ 2. Идеальный подданный: «политическая арифметика» Хайленда
Место политической арифметики в истории решения «Хайлендской проблемы», как и в ряду мер окраинной политики регулярного государства эпохи раннего Нового времени, требует дополнительной конкретизации. С одной стороны, статистические описания Горной Шотландии — арифметическое видение «Хайлендской проблемы» — в виде росписи кланов по числу мужчин, способных «выйти в поле» с оружием за своим вождем или магнатом, представляли собой часть общеевропейской тенденции, отражая континентальное влияние камералистских практик сбора информации в эпоху Просвещения, абсолютизма и первых глобальных империй[636].
Попытки укрепления власти за счет систематического подсчета всех ресурсов страны восходят еще к Макиавелли и развитию «государственного интереса» как принципа правления[637]. Энциклопедизм эпохи Просвещения наложил свой особый отпечаток на этот процесс: социальный анализ (включая экономические, политические и культурные аспекты) стал более систематическим, чем когда-либо прежде, и поле его применения было расширено на весь мир[638]. И хотя само слово «статистика» попадает в английский язык только в 1770-е гг., а окончательно утверждается только в 1790-х гг., традиция «государственных наук» была хорошо известна в Великобритании, став во второй половине XVIII в. едва ли не важнейшей основой многих реформаторских проектов социально-экономического, политического, культурного переустройства Хайленда[639].
При этом, поскольку «государственные науки» и сопутствующие им дисциплины представляли собой интерпретирующую рабочую рамку для эффективного государственного управления, статистика не являлась только подсчетом численности населения, учитывая различные стороны социальной, экономической, политической, культурной, духовной жизни народа, ставшего предметом анализа в рамках политической арифметики. Традиции (в широком понимании этого слова), обычаи и верования фиксировались комментаторами и рассматривались как важная и неотъемлемая часть картографических проектов, статистических или этнографических обозрений[640]. В XVIII в. специализация в области социального анализа не являлась для властей и комментаторов приоритетом. Скорее государственный интерес состоял в установлении категорий описания и анализа особенностей «Хайлендской проблемы».
В результате статистика, этнография и география представляли собой своеобразное «смешение стилей». Хорографические описания такого рода были призваны продемонстрировать интеграцию Соединенного Королевства (и империи в целом), так что такое комплексное описание реалий Горного Края рассматривалось как вполне подходящий для этой задачи подход в комментировании. Эта операция выглядела настоящим актом вступления в права собственности и своего рода инвентаризацией территории и населения, призванной облегчить задуманное правительством реформирование гэльской окраины.
С другой стороны, комментаторы, чины и агенты правительства в Горной Шотландии, разумеется, учитывали не только традиции гёттингенской статистической школы, но и местную британскую традицию ценза социальных феноменов, влияние которой отражалось в характерной комбинации описания и числового анализа. За сто лет до заимствования слова «статистика» английский язык обогатился другим аналитическим термином. В 1672 г. на Британских островах родилась «политическая арифметика», которую многие не без оснований считают предтечей современной политэкономии[641].
Что важнее в контексте изучения истории решения «Хайлендской проблемы» — обстоятельства рождения новой академической дисциплины. Автором политической арифметики был сэр Уильям Петти, в 1652 г. назначенный главным врачом армии Генри Кромвеля в Ирландии, младшего сына Лорда-Протектора, главы военной и гражданской администрации «Изумрудного острова» (вскоре Петти стал исполнять еще и обязанности его секретаря)[642]. До 1654 г. Петти также выступал как организатор, руководитель и автор-составитель описания конфискованных на острове земель, предназначенных для передачи в собственность от «мятежников» солдатам и офицерам, участвовавшим в ирландской кампании Кромвеля, и инвесторам в Лондоне[643].
633
Настойчивость, с которой Лондон придерживался курса на реформирование Хайленда после подавления восстания 1745–1746 гг., наглядно явствует из непривычно протяженной для политики правительства в крае законотворческой деятельности, касавшейся отмены наследственной юрисдикции и конфискаций земельных держаний: An Act for taking away and abolishing the heritable jurisdictions in that part of Great Britain, called Scotland… 1747 // EHD. P. 662–664; An Act for a
634
В том случае, если выдвигаемая комментатором реалий Горной Страны интерпретация «Хайлендской проблемы» значительно отличалась от той, которую поддерживал Лондон, возникал кризис восприятия. Характерный пример — предпочтение правительством соображениям лорда Грэнджа программы умиротворения Горного Края, изложенной командующим королевскими войсками в Шотландии генералом Уэйдом. Подробнее см.: Малкин С.Г. «Мятежный край Его Величества»: британское военное присутствие в Горной Шотландии в 1715–1745 гг. СПб., 2011. С. 60–66, 92–94.
635
Апрыщенко В.Ю. Уния и модернизация: становление шотландской национальной идентичности в XVIII — первой половине XIX в. Ростов н/Д, 2008. С. 191–220.
636
Наиболее влиятельная немецкая традиция «государственных наук» (Staatwissenschaften) включала в себя, кроме прочего, историческую географию, статистику, общее право, дипломатику, историю. Ее основными методами являлись критическое изучение исторических источников, статистика, сравнение, привлечение вспомогательных дисциплин, таких как дипломатика, генеалогия и хронология. Как и университетские академические дисциплины, эта — внекабинетная и эмпирическая — также способствовала становлению и подготовке бюрократического аппарата. Подробнее о взаимодействии власти и научного знания, параллельных процессах бюрократизации и профессионализации науки в рамках «регулярного» государства эпохи Просвещения см.: Раев М. Регулярное полицейское государство и понятие модернизма в Европе XVII–XVIII веков: попытка сравнительного подхода к проблеме // Американская русистика. Вехи историографии последних лет. Самара, 2001. С. 48–79; Смит Р. История гуманитарных наук. М., 2008. С. 193–196; Raeff M. The Well-Ordered Police State: Social and Institutional Change Through Law in Germanies and Russia, 1660–1800. New Haven, 1983; Bodeker H.E. On the Origins of the «Statistical Gaze»: Modes of Perception, Forms of Knowledge and Ways of Writing in the Early Social Sciences // Little Tools of Knowledge. Historical Essays on Academic and Bureaucratic Practices / Ed. by P. Becker and W. Clark. The University of Michigan Press, 2001. P. 169–171.
637
С методологической точки зрения речь идет не только о принципе «рационализации» М. Вебера (на что обращает внимание в этой связи Роберт Дарнтон (Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002. С. 327)), но и о «дисциплинирующем государстве» М. Фуко. В эпоху Просвещения властные отношения приобретают во многом новый характер. Для его описания французский гуманитарий предложил использовать концепцию «дисциплинирующей власти», которая вполне прилагаема к хайлендской политике Лондона в 1689–1759 гг. Отличающее ее «искусство распределений» предстает как искусство управления и в контексте статистических обозрений Хайленда: каждому клану свое место, каждому месту свой клан. При этом единицы статистического учета в крае вполне заменяемы (недостижимый идеал социальной инженерии на гэльской окраине), поскольку определены изменяемыми переменными: местом на этнографической карте, зафиксированными отчетом традициями, схваченным политэкономическим анализом образом жизни. Однако, в отличие от весьма схематичной концепции «дисциплинирующего государства», настоящее исследование истории решения «Хайлендской проблемы» предполагает выяснение того, кто именно представлял собой это государство в каждый конкретный момент умиротворения Горной Страны между 1689 и 1759 гг. В противном случае познавательные возможности идей Фуко будут ограничены выявлением еще одного примера, подтверждающего необоснованную исходную позицию автора о всесилии государственной власти. См. подробнее: Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 1999. С. 205–216; Сокулер З.А. Знание и власть: наука в обществе модерна. СПб., 2001. С. 57–81. О критике концепции «дисциплинирующего государства» Фуко в связи с чрезмерным значением идеальных моделей анализа и, как следствие, схематизацией исторического процесса и сужением возможностей компаративных исследований см., напр.: Dupont D., Pearce F. Foucault contra Foucault. Rereading the Governmentality Papers // Theoretical Criminology. 2001. Vol. 5 (2). P. 123–158.
638
Один из самых ярких и часто упоминаемых примеров, подтверждающих эту тенденцию, — формирование энциклопедической культуры и энциклопедического стиля мышления, нашедших отражение в соответствующих изданиях — энциклопедиях, предлагавших единым взглядом окинуть «древо познания» человечества, на котором нашлось свое особое место и зарождавшимся социальным наукам. См., напр.: Дарнтон Р. Указ. соч. С. 226–249. Применительно к отражению этой тенденции в шотландской книжной культуре см.: Towsey M.R.M. Reading the Scottish Enlightenment. Libraries, Readers and Intellectual Culture in Provincial Scotland c.1750 — c.1820. PhD Thesis. University of St Andrews, 2007. О рамках и контексте распространения соответствующей экономической литературы в Великобритании во второй половине XVII — первой половине XVIII в., в том числе сочинений в области политэкономии, связанных с политической арифметикой, см.: Hoppit J. The Contexts and Contours of British Economic Literature, 1660–1760 // THJ. Vol. 49. No. 1 (2006). P. 79–110 (автор выражает признательность волгоградскому коллеге Александру Александровичу Киселеву за то, что он обратил его внимание на эту статью).
639
См. подробнее: Peter В. Seventeenth-Century Political Arithmetic: Civil Strife and Vital Statistics // Isis. Vol. 68. No. 1 (Mar., 1977). P. 67–84; Peter B. People Who Counted: Political Arithmetic in the Eighteenth Century // Isis. Vol. 73. No. 1 (Mar., 1982). P. 28–45; Stigler S.M. The History of Statistics. The Measurement of Uncertainty before 1900. Cambridge, 1986; Hoppit J. Political Arithmetic in Eighteenth-Century England // The Economic History Review. New Series. Vol. 49. No. 3 (Aug., 1996). P. 516–540; Plackett R.L. The Old Statistical Account // Journal of Royal Statistical Society. A (1986) 149, part 3. P. 247–251; Leti G. The birth of statistics and the origins of the new natural science // The speech by Professor Giuseppe Leti, Professor Emeritus of the University of Rome «La Sapienza» and member of the Metron Editorial Committee, given during the ceremony when, upon reaching the age limit, he retired from his teaching career. Rome, 2000. P. 195–203; Bessant K.C., MacPherson E.D. Thoughts on the Origins, Concepts, and Pedagogy of Statistics as a Separate Discipline // The American Statistician. Vol. 56. No. 1 (Feb., 2002). P. 22–23.
640
Любопытный сравнительный пример — опыт применения Веной «государственных наук» в контексте административной этнографии, связанный с попытками рационализировать управление имперскими окраинами: Dickson P.G.M. Joseph II’s Hungarian Land Survey// EHR. Vol. 106. No. 420 (Jul., 1991). P. 611–634; Cappus E.-N. Imperial Ideologies of Peoplehood in Habsburg — An Alternative Approach to Peoples and Nations in Istria // A
641
McCormick Т. William Petty and the Ambitions of Political Arithmetic. Oxford; New York, 2009. P. 8–9. Как писал один из наиболее известных протагонистов политической арифметики в Великобритании в XVIII в. Чарльз Дэвенэнт (утверждение, являвшееся в те времена общепринятым мнением), «под политической арифметикой мы понимаем искусство выявления причин в вопросах государственного значения при помощи чисел» (цит. по: Hoppit J. Political Arithmetic… P. 517). Подробнее о связи между политической арифметикой и политэкономией в Великобритании в XVIII в., а также о значении этих дисциплин см.: Peter В. People Who Counted… P. 28–45; Hoppit J. Political Arithmetic… P. 516–540.
642
McCormick T. Op. cit. P. 3.
643
Самое детальное описание этой страницы в биографии сэра Уильяма Петти предоставил сам автор «политической арифметики»: Petty W. The History of the Survey of Ireland, commonly called the Down Survey, by doctor William Petty, a.d. 1655–6 / Ed. by T.A. Larcom, for The Irish Archaeological Society. Dublin, 1851.