Страница 17 из 19
– Как скажете, Джозеф, – покорился парень и, не оттягивая саму суть разговора, вступил: – Джозеф, простите, что ворошу былое, но хочу Вас кое о чем спросить, можно? – Рудковски, попавший в путы интриги, кивнул, и Чарли продолжил: – Как Вы первое время справлялись с наследством Вашей жены? Я имею в виду ту моральную давку, что зудит в мозгу при сравнении: из какой семьи вышла девушка и что ты сам в силах ей предложить.
Мистер Рудковски переменился во взгляде. Вместо поверхностных, почти равнодушных глаз на Чарли смотрели две впадины – такие, что страшно было подумать об их глубине.
– Чарли, ты знаешь, почему мы переехали? Почему не общались с Агатой пятнадцать… да все двадцать два Катерининых года?
– Да, Катерина рассказывала.
– Ну так вот, я тебе тут не советчик. Разве только советую уяснить: тебя уже выбрали и не за деньги. Значит, есть в тебе что-то… такое. Редко кто в молодые годы может похвастать миллионами или собственным бизнесом. Зато в это же время удобно создать семью, и, пока вы еще гибки, ковать один одного под себя.
Я вот что думаю: чем упахиваться до потери сознания, лучше жить по возможностям и стараться потиху повысить доход. Если этот этап пройден вместе, он либо вас закалит, либо даст понять: вам по разным дорогам. Что, кстати, тоже неплохо. Лучше уж попрощаться в начале пути, чем на его середине – с де́тьми и общим кредитом.
Чарли вынужден был признать: рассуждения Джозефа кинули дров в его тлеющий мозг. Мужчина дал даже больше ответов, чем Кьют просил, и сейчас мысли парня вели себя неспокойно. Из приятного – до Чарли дошло: он не так уж никчемен в глазах Рудковски. Оставалось надеяться, что и миссис Бристоль не станет закидывать его язвами.
Когда мужчины вернулись в дом, они застали такую картину: все четверо расположились под елкой, мирно стоявшей в гостиной в конце января. Агата с Меланией собирали мозаику – подарок малышке на Новый год. Рафаэль с Катериной о чем-то болтали, и, судя по лицам, разговор доставлял удовольствие им обоим.
За последнее время домочадцы сроднились не только формально, но и душевно. В головах их невольно всплывали идеи для пересудов, во время которых каждому доводилось и слушать, и говорить. Мнение, от кого бы то ни звучало, не отвергали – его смаковали и подвергали разбору. Бестолковые распри и вовсе покинули «угармониченный» дом.
– Папа, Чарли, ну где вы ходите? Вы все пропустили – воскликнула Катерина. – Мы с мистером Голдманом спорим о том, что важнее: знания, почерпнутые из книг, или набитые шишки у тех, кто рискнул своей шкурой в реальности.
– Катерина, не обнадеживай прибывших, никаких споров нет, – беззлобно вмешался Голдман. – Все и так знают: теория никогда не заменит практику.
– То есть вы говорите, что книги бессмысленны?
– Вовсе нет. Но без применения знаний на практике они мало полезны. Тратить время на мертвые книжки, а не встречи с людьми и реальным опытом, – неуважение к жизни.
– Как это понимать? – спросила Рудковски, сбитая с толку.
– Попробуй мозгом, – Рафаэль прибегнул к любимому ходу – насмешкам. Речь для мужчины служила блюдом, издевательства в ней – пряным соусом. Впрочем, почувствовав, что острота прозвучала жестоко, Голдман тотчас добавил, уже мягче: – Незачем прожигать жизнь за бумагой, когда можно выйти из комнаты и попытаться ее ощутить.
– Ах вот как! – вскрикнула Катерина. – А прожигать время на людей, с которыми тебе скучно, – неуважение к себе!
Рудковски надулась и перекрестила руки на груди – привычка из прошлого, к какой девушка прибегала в моменты накала. Раньше Катерина, проигрывая в разговоре, уходила от поражения физически – убегала из комнаты. Однако позднее она поняла: тут же покинуть спор (или отношения) – самый легкий способ «покончить» с проблемой. А вот разобраться в вопросе, попробовать договориться – такой подход требует напряжений. Рудковски твердо решила ему научиться.
– Да, ты права, – спустя пару мгновений пришел к заключению Голдман. Катерина нахмурилась.
Девушка не доверяла ушам: Рафаэль крайне редко допускал ее правоту, но при этом признания действовали на Рудковски дурманом. Стоило окружающим с ней согласиться – Катерина тотчас избавлялась от обороны и пыталась слиться. Со схожими взглядами, люди схожих с девушкой взглядов всегда попадали в список ее фаворитов.
Не желая открыто показывать Голдману то, что сердце ее растопили, Рудковски быстро нашла себе новую жертву:
– Чарли, а ты что молчишь? Тебе все безразлично?
– Не то чтобы безразлично. Я просто не очень хочу сейчас ссориться. Но это не значит, будто мнения у меня нет.
– Никаких ссор. Я просто хочу услышать твою точку зрения. Какие мысли?
– Пока никаких. Наверное, еще не добрались до мозга.
Катерина вздохнула и закатила глаза. В этом вся его, Чарли, натура. Вечно он переводит серьезные разговоры в шутки. Неужели он так сторонится конфликтов?
Сам же Кьют вот что думал по этому поводу:
– Есть люди, с которыми спорить приятно. Они с уважением слушают мнение, отличное от их собственного. Они не вешают на тебя убеждения, выдавая их за единственно верные. Напротив, объясняя свое положение, они допускают истинность твоего. Этот спор конструктивен. В нем и вправду рождается истина.
На другой стороне – уж простите – базарные бабы. У них одна только цель – всех перекричать, – Голдман, услышав слова, рассмеялся, но, увидев взгляд девушки, приставил к губам кулак. – С ними доводы бесполезны. Любые их аргументы несут в себе лишь оскорбление личности. Катерина, тебе далеко до второй категории, но точно так же неблизко и к первой. А я слишком тебя… ценю, чтобы заставить твой милый ротик кричать, а душу – нервничать.
Рудковски невольно открыла рот. Рафаэль перестал смеяться. Каждого тронула, хоть и умело составленная, но при этом искренняя речь парня. Впрочем, Чарли был не единственным, кто избегал препирательств. Миссис Бристоль тоже в последнее время не вступала в стычки. Женщина наслаждалась ограниченным временем с младшей внучкой – через пару дней Джозеф и Мелани уезжали, и тратить время на ссоры казалось огромнейшей глупостью.
– И однако есть в книгах большой минус, – уже совершенно спокойно заключил Голдман. – Ты окунаешься в мир иллюзий, а затем, вбирая в себя все то из них, что тебе наиболее мило, завышаешь планку для мира реального.
***
Уже на вокзале Джозеф несмело спросил:
– Ну что, Катерина? Может, на лето к нам?
Рудковски беспомощно вскинула брови. Она, возможно, и рада приехать – да от возвращения девушку отговаривал не сам город, а люди, его «осерявшие».
– Я подумаю, пап, – промямлила Катерина, заранее зная, что это ложь.
Джозеф кивнул, пожал руку Голдману, улыбнулся Агате и дал напутствие Чарли. Мужчина передавал дочь другому смотрителю и хотел убедиться: все будет хорошо.
Наконец прозвучал тоскливый гудок паровоза, и Рудковски нехотя выпустила руку Мелании из своей. Душа девушки ныла. Во-первых, донельзя прискорбно было прощаться с семьей, к какой Катерина снова успела привыкнуть. А во-вторых, тревожили новые обстоятельства – вход в семейную жизнь.
Глава 7. Путь к сердцу
Жизнь Катерины и Чарли под одной крышей не шла супругам на пользу. Да и как могла она, если вместо единства душ случилось простое соседство?
Хуже того, с вступлением в брак, как ни странно, Рудковски и Кьют отдалились – парадокс стал частью их новой реальности. Катерина чего-то все время стеснялась, будто за ней шелестела чужая тень. Чарли, напротив, пытался исправить неловкость.
С первых дней он дарил супруге подарки и поцелуи, свежую выпечку и такую же, только что вырванную из печи стопку книг. Благодарностью в Кьюта летели холодно-вежливые речи, однако в парне теплилась надежда: придет день – и лед треснет. Катерина ответит взаимностью – иначе быть не может.
Следующим ходом для Чарли стала готовка. Он изучал Рудковски с пристрастием и смог понять: жена – страшная привереда в еде. «Интересно, а что, если угодить ее желудку? Вдруг это поможет стене треснуть хоть немного?» С такой надеждой Кьют бросился изучать кулинарное мастерство.