Страница 13 из 19
Кьют боролся с собой. Он попал в тупиковую ситуацию – надлежало выбрать меньшее из двух зол. К счастью, близилось Рождество – время, когда так естественно прощать обиды, наверстывать то, что беспечно упущено, и искренне радоваться. Наслаждаться временем с близкими и родными.
Но главное – Рождество было их с Катериной временем. Первый рождественский бал познакомил друзей, второй – устроил гонку за первенством. Каким станет третий виток спирали? Следует ли поддаться соблазну и расслабиться под предлогом «Бог любит троицу»?
«Душевные муки страшнее разлуки», – любила говаривать Катеринина мать. Женщина повторяла слова всякий раз, когда дочь возвращалась к себе в квартиру. И хотя фраза Рудковски порядком бесила, с ее содержимым девушка соглашалась: не так горько думать о расставании, сколько о чувствах, которые за ним последуют.
Чарли никогда не встречался с Элеонорой, но терзания женщины разделял. Кьют понимал: еще чуть-чуть – и они с Катериной навсегда расстанутся. Впрочем, страшил не сам факт расхождения, а пустота – та останется, если Рудковски уйдет. Потому, как бы ни было страшно и стыдно, парень принял решение идти на таран.
***
В день Рождества Чарли стоял на пороге дворца. Минут пять он стеснялся не то что дотронуться до звонка, но и просто сдвинуться с места. Пальцы плясали чечетку в кармане пальто. Глаза застыли, прожигая глазами отдельную плитку порога.
– Долго будешь стоять? – дверь без предупреждения отворилась. Препятствием оставалась лишь холодность Катерины. – Заходи.
Рудковски, как строгая секретарша, провела Кьюта в столовую. В ту же секунду в комнату вошла Грэйс, неся на подносе чайник и гору имбирных печений. Парня будто ждали. От этого Чарли стало страшнее – балом правит не он.
Кьют подождал, пока Тейлор покинет комнату, и робко начал:
– Катерина, во-первых, я бы хотел извиниться.
Рудковски кивнула – ему позволили продолжать.
– Я повел себя как кретин и готов стать на колени, если это поправит дело.
Девушка не отводила глаз, мучая друга пристальным взглядом. Унижения Чарли тешили ее эго.
– Во-вторых, как бы дико и неуместно ни прозвучало, рискну спросить о нашей несбывшейся сделке.
Катерина не резво, но вскинула брови.
– Помнишь, я предложил обручиться? – осторожно, будто боясь нагрубить, слово за словом выдавал парень. Рудковски продолжала кивать. – Прошло столько времени, случилось столько событий…
– Согласна.
– Хочу уточнить…
– Да, давай.
Кьют несмело поднял глаза:
– Что ты решила насчет моего предложения?
Катерина трижды стукнула ногтем среднего пальца, сменила ноги, закинутые одна на другую, вздохнула и атаковала парня встречным вопросом:
– Чарли, сколько еще раз ты хочешь услышать ответ?
– Я… – вырвалось изо рта парня. Чарли понял: он до того беспокоился об исходе, что проигнорировал момент согласия. То мгновение, к какому Кьюта готовила вся его жизнь.
Рудковски, довольная произведенным эффектом, зашлась в улыбке. Она любила шокировать, и сейчас получилось отменно.
– Катерина, скажи: мне искать подвох? – не без основания спросил Чарли.
– Человек, сделавший мне предложение на свадьбе моей бабушки, спрашивает о подвохе меня?
Кьют усмехнулся. Замечание выглядело справедливым.
– То есть ты правда готова простить меня и начать со мной жить? – парень клацал щенячьими глазками.
– Не принижай себя, муж – сцепила зубы Рудковски. Слово непривычным казалось для ее рта и давило на небо, будто ему там не было места. – Когда огорошишь Агату?
Чарли громко сглотнул. В эту минуту до парня дошло – он не готовился к таким событиям. Вероятно, в глубине души Кьют надеялся: Катерина откажет, и ему не придется робеть перед миссис Бристоль. Однако все разрешилось лучшим образом, а где большая награда, там и ответственность.
Рудковски почувствовала робость парня. Ее позабавило, как весельчак, завсегдатай торжеств, бессменный оратор трусил при мысли о том, что ему предстоит попросить у Агаты Бристоль. Тем не менее шаг этот должен проверить супруга на вшивость. Только тот, кто боится, но движется в страх, вправе просить руки Катерины Рудковски.
Глава
5. Зеркало души
Просьбу Чарли Агата расценила как шутку: парень всегда занимался подобным, чтобы шокировать. Лишь после настойчивых заверений его миссис Бристоль поверила. Она изящно выгнула брови и с минуту переводила взгляд то на Катерину, то на Кьюта.
Со свойственным ей нетерпением Рудковски прочистила горло, приглашая Агату ответить. Та открыла рот, но сомкнула зубы. Миссис Бристоль отказывалась выпускать на волю слова – вместо этого женщина недовольно вздохнула, отвернулась к окну и стала выбивать по столу неизвестную миру симфонию.
Катерина опешила. Девушка не ждала, что Агата может стоять на пути. Всю жизнь Рудковски прошла под законом свободы: она и только она решает, что делать, с кем быть и куда пойти. Просить разрешение на свадьбу – действие виделось девушке простой формальностью. Однако теперь, стоило Катерине столкнуться с угрозой, до нее дошло. Как, наверное, погано ощущала себя миссис Бристоль, видя неодобрение внучкой супруга!
– Вы меня извините, – очнулась Агата. – Я сегодня рассеянна. В последнюю очередь я ожидала услышать такое.
Женщина правда была сама не своя. Движение оставались нелепы. Повлияло на миссис Бристоль само заявление или то, что жениться хотели на ее внучке; обусловил конфуз неудачный час для новостей, – но Агата чудовищно растерялась и отдала бы душу, приди к ней кто на помощь.
Миссис Бристоль едва отошла от собственной свадьбы, как вдруг близится новая, да еще и какая! Снова нужно готовить пир, снова поднимать все контакты, снова пошить костюмы, продумать меню… Но не успела Агата обмолвиться и частью планов – Катерина ее оборвала:
– Ничего этого нам не надо. Мы хотим отпраздновать тихо, в семейном кругу. Соберемся лишь мы и родители Чарли.
Фраза повисла в воздухе. Девушка знала о семье Кьюта столько же, сколько об оной Голдмана, – с гулькин нос. Парень ни разу не заговаривал про родителей, не упоминал ни братьев, ни сестер. Словом, родственные души Чарли ни разу не вспыхнули в их разговорах, и осознание это Катерину встревожило.
***
А причиной молчания были немилые обстоятельства. Для родителей Чарли считался изгоем. В семье с ним обращались как с паршивой овцой. Отец называл юношу балаболом – мать высмеивала за занятие «ерундой».
Кьют терпел унижения с детства. И только время от времени родители разрешали ему «отдохнуть». В эти дни они не заговаривали с «неудавшимся» сыном. Взрослые оставляли мальчика во власть большого зеркала, какое висело в убого обставленной детской комнате и которое определило парня судьбу.
С детства не имея поддержки, друзей и опоры, Чарли искал возможности с кем-то поговорить. Возвращаясь из школы, он усаживался перед зеркалом и рассказывал обо всем случившемся. Предмет стал для парня своего рода дневником, с оговоркой на то, что переживания Кьют не записывал, но произносил вслух.
Поначалу Чарли общался с отражением полушепотом. Спустя время же он поближе узнал «того мальчика за стеклом» и, избавившись от стеснения, разболтался вовсю. Так, спасаясь от скуки и компанейского голода, парень зародил в себе зерно оратора и оттачивал навыки день за днем.
Хотя комната Кьюта находилась под самой крышей шаткого дома, иногда мать дохаживала и до нее. Услышав однажды, как сын болтает в пустом помещении, женщина со свирепым взглядом ворвалась в детскую и злобно выдала:
– Чарли, с кем ты тут разговариваешь? Боже, что ты за дурачок!
Мальчик сидел на ковре и растерянно хлопал глазами. Кьют старался не выдать нового друга – не дай Бог потерять и его. Раздраженная мать глубоко вздохнула, покрутила пальцем у виска и громко стукнула дверью. До чего же напрасны были муки при родах! Как жалеет она, что послушала сестру мужа и все-таки родила.