Богатый. Свободный. (не) Мой

Качнул головой:

– Да не бойся ты! Не трону. Не совсем еще...

Направился к двери, возле которой обернулся и припечатал:

– И знаешь, что? Ты, пожалуй, права. Ничего у нас не выйдет. Слишком разные, – он даже голос изменил на двух последних словах, подражая мне, – Вспоминай об этом почаще, когда выть в подушку будешь от одиночества.

А через паузу добавил:

– Родишь, позвони. Обсудим... алименты.

Дверь за ним закрылась бесшумно. Я долго сидела на кровати без движения, глядя в одну точку.

Ушел.

Затем неожиданно расплакалась. Сама не знаю о чем.

Наревевшись, пошла искать лечащего врача. Мое пребывание в клинике оплачивает Холодов, поэтому оставаться здесь я не собиралась.

Ничего от него не хочу. Хватит и того, что он меня теми деньгами попрекнул, которые я взяла. И которые не могу пока вернуть. Как бы мне не хотелось этого.

Врач, оглядев мою опухшую от слез физиономию, вознамерился со мной спорить. Но я написала расписку и пошла собирать вещи.

Дома лучше полежу, чем тут.

Влад

Из больницы я ушел до крайности взбешенным. Если бы Олеся не была беременна, я бы ей без труда продемонстрировал и "случайное стечение обстоятельств", и "мимолетное помутнение рассудка". Все сразу. И заставил бы подавиться этим ее коронным "ты мне не нужен".

Однако этого было делать нельзя. Я вспомнил, как она вжалась в спинку кровати, когда я уронил стул. Ни о каком принуждении речи идти не может. Если на нее чуть надавить, то начнутся нервные срывы. А там и до выкидыша недалеко. Потерю ребенка она мне не простит.

А ведь хотелось заставить. Не уговаривать, не давать ни единого шанса на свободу. Просто заставить. Даже насилия никакого не нужно было бы. Возможности для такого решения вопроса у меня были.

Просто это был бы путь в никуда.

Из клиники поехал домой. Достал бутылку коньяка, устроился на диване в кабинете, размышляя о том, что можно еще сделать.

Алкоголь позволил расслабиться, но даже он не справлялся с горечью после сегодняшнего разговора с Олесей.

Ты мне не нужен.

Эти слова прочно засели в голове, вызывая желание разнести собственный кабинет.

Это ведь неправда. Зачем она так?

Я тоже не горжусь собой. Не надо было всего этого. Надо было выслушать и уйти. Дать ей время.

Зачем-то ей про деньги сказал. С ее обостренным чувством гордости, она мне это долго не забудет. Что касается остального, это было грубо, но зато правда. Не лучше ей будет одной. И мне тоже. Наследство это еще так не вовремя. Нет, я далек от мысли, что она стала бы что-то просить, но, обеспечивая ее, можно было бы показать, что я умею заботиться. И у нее не было бы причин и возможности отказываться от этой заботы.

В дверь кабинета постучали.

– Войдите! – привычно отозвался.

В помещение вошел Саркисян. Хмуро оглядел бутылку с коньяком, бокал в моей руке и спросил:

– Ты почему не на работе?

Я едва не поперхнулся спиртным от этого вопроса.

– Там Арефьев приехал контракт подписывать а тебя нет. Два твоих зама наизнанку вывернулись. Меня к тебе с документами отправили.

Некрасиво получилось.

– Забыл я.

– А с телефоном что?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Телефон я, Тима, выключил.

Мне захотелось побыть одному. Не так часто я себе это позволяю.

– Ты у Олеси опять был? Поругались? – умный он все-таки мужик.

– Она сказала, что уезжает в Воронеж. И что я ей не сдался. Ни за чем.

– Влад, – вздыхает, качает головой, – ты же никогда на мозги не жаловался. Сейчас с тобой что? Я тебя не узнаю.

Отвечаю.

– Я и теперь на них не жалуюсь. Я все понимаю. Олеся напугана. Ей кажется, что в мире не осталось ничего надежного. Что стоит кому-то довериться, как тебе воткнут нож в спину. Я знаю, что она чувствует. Мне тоже так казалось. Что лучше не подпускать никого близко, чем потом зализывать раны. И да, я знаю, что должен ее отпустить. Что там она успокоится, поверит в то, что она в безопасности. Но я не хочу ее отпускать! Ясно тебе? Хочу, чтобы она была со мной. Может, я давно не был в таком положении. Когда, нужно что-то доказывать. Но мне тоже нелегко. Я тоже не привык доверять. И то, что я ей предложил, я считаю разумным. В конце концов, не на свидания она же собралась с животом бегать.

За то время, что я изливал душу, Тимур успел устроиться на стуле и теперь барабанил пальцами по столешнице.

– Влад, ты не можешь решить проблему, потому что она и в тебе тоже. Как бы ты действовал, если бы это не касалось тебя?

Я замолчал на какое-то время, анализируя ситуацию.

Потом сказал:

– Я бы ее отпустил. В этот ее гребанный Воронеж. Несколько месяцев вообще бы не давал о себе знать. Даже бы не звонил. Она бы встала на учет по беременности, ходила бы на приемы к врачу, делала бы узи. И перед ее глазами мелькали бы другие женщины. Которых бы привозили их мужья. Которые бы радостно им сообщали, что сегодня узнали, что ждут мальчика. Или девочку. И ей было бы некомфортно. Даже против воли она бы задалась вопросом, что с ней не так. А после можно было бы начать звонить. Сначала редко, потом все чаще. Затем можно было бы приехать. Но надолго не задерживаться. Потом приехать еще раз. И еще. И так до тех пор, пока она точно не поймет, что одна быть не хочет.

Саркисян наклоняет голову на бок и вопросительно на меня смотрит:

– Что тебе мешает поступать так, как ты говоришь?

Легко рассуждать, когда дело не касается тебя лично. И умным тогда быть просто.

– Я сам, Тимур. Я сам себе мешаю. Не знаю, выдержу ли.

– Но так, как ты поступаешь сейчас, ты тоже ничего хорошего не добился. И не добьешься. Ты ее только отталкиваешь. А она, Влад, твердо собралась жить головой. Чтобы получить что-то стоящее, нужно прикладывать усилия. И перестать себя вести, как подросток.

Он встает, передает мне ручку и бумаги. Переключаюсь на документы, внимательно их читаю. Они в порядке, поэтому подписываю.

– Наберись терпения, – советует мне Саркисян, уходя.

Я бы хотел. Только не получается.

Засыпаю, сидя на диване. Даже не знаю, как это произошло.

Будит меня грохот в коридоре. Уже поздно, осознаю это, взглянув на часы.

Иду на шум и застываю , когда вижу сына.

Пьяного.

Он еле держится на ногах и то благодаря тому, что опирается о стену.

– О, Владислав Сергеевич! Вы дома? Приветствую! – икает после того, как сказал это.

Делает попытку шагнуть. И мне приходится его ловить, чтобы голову свою не расшиб.

– Это еще что такое? – цежу, сквозь зубы, стараясь не сорваться.

– Слушай, – говорит внезапно абсолютно нормальным голосом, что я уже начинаю сомневаться в том, что он пьян, – Может, у нас с тобой проклятие какое семейное? Что ж мы на хрен никому не нужны? Только из-за бабок твоих?

Я был готов ему вломить, но после этих слов передумал.

Что-то случилось у парня. И видимо серьезное. Раз он так надрался.

Он ведь не пьет. Считает это за слабость. А слабаков он презирает.

Нужно будет с ним поговорить, когда проспится.

Отвожу его в комнату, укладываю спать.

Давненько этого не делал.

Маленькие детки – маленькие бедки. А большие...

Глава 17

На момент этой сцены и Артем, и Полина – совершеннолетние.

Артем Холодов

С закрытыми глазами чувствую, как острая боль бьет в затылок, потом отдает в виски. Со стоном зажмуриваюсь. Но так тоже не легче. Во рту словно кто-то обосрался. И пить хочется нестерпимо.

День какой сегодня? Суббота, вроде. Значит, не надо никуда. Хоть это хорошо.

Надо встать. Дойти до кухни. Выпить таблетку и попить воды.

Кое-как сползаю с кровати. И тут же тошнота подкатывает к горлу.

Больше никогда пить не буду.

Ничего крепче кваса.

При мысли о напитке издаю булькающий звук, зажимаю рот рукой и мчусь в ванную. Где меня, ожидаемо, выворачивает.