Страница 38 из 82
Когда буйволов гнали на водопой мимо того места, они начинали беспокойно принюхиваться, широко раздувая ноздри, с ревом рыли копытами землю, их с трудом отгоняли оттуда. А когда прогоняли отару овец, та, что шла впереди с колокольчиком на шее, останавливалась и, беспокойно потоптавшись, обходила это место стороной. Одни только куры копошились там целыми днями, клевали пропитанную кровью землю и радостно кудахтали.
Перевод С. Литвиненко.
ЧЕРНУШКА
— Фонарь взять, что ли?
— Да зачем он? Луна на дворе, светло, как днем! И без фонаря управимся!
Тетушка Здравка подошла к загону и остановилась у ворот. Овцы лежали, пережевывая жвачку, а ягнята резвились в серебристой осенней ночи. Пятеро или шестеро из них бегали по кругу, весело постукивая копытцами. Вот они взбежали на горку навоза и остановились в нерешительности. Тот, что впереди, поглядел вниз, как бы раздумывая, комья навоза посыпались у него из-под копытец. Ягненок прыгнул, изогнувшись в воздухе, словно рыбка, и помчался сломя голову. Остальные последовали его примеру. Один из них взобрался на спину матери и стал рыться в ее шерсти, будто искал блох. Другой встал на задние ножки и, упершись передними в подпору навеса, принялся с любопытством постукивать по ней копытцем.
И только один ягненок плутал, как неприкаянный, по загону среди лежавших на земле овец в поисках матери. Тетушка Здравка присмотрелась к нему, но не вспомнила, от какой он овцы.
Она с улыбкой наблюдала за резвящимися ягнятами, а потом вдруг затаила дыхание и прислушалась. В тишине до нее донеслись прерывистые вздохи, похожие на стон.
Ворота скрипнули. Овцы зашевелились, зазвенев медными колокольчиками. Пройдясь по загону, тетушка Здравка остановилась в тени у плетня, куда не достигал лунный свет, и наклонилась. Оказалось, это Чернушка дышала так тяжело и неровно. Тетушка Здравка слегка потормошила овцу, но та даже не повернула головы и продолжала издавать тяжелые вздохи. Подбежавший ягненок начал вертеться возле матери. Чернушка глянула на него, но не двинулась с места. Тетушка Здравка взяла его на руки и, лаская, стала приговаривать:
— Пеструшка, Пеструшка, да уймись же ты! Ну чего ты вырываешься! Голодная, небось? Сейчас, сейчас мама даст молочка!
Постояв возле больной Чернушки, она унесла ягненка и подпустила к другой дойной овце. Остальные ягнята разбрелись по загону, каждый подобрался к материнскому вымени. Овцы подталкивали их мордами сзади, а ягнята, задорно помахивая задранными хвостиками, еще напористее теребили соски, смакуя материнское молоко.
— Ну, чего ноги расставила, безмозглая скотина? Молоко у тебя лишнее, что ли? — прикрикнула тетушка Здравка на одну смирную овечку и отогнала от нее чужого ягненка.
— А ты, непутевая, никак надумала своего с голоду уморить? Ну-ка, подставляй вымя! — сердито обругала она другую овцу, поднося к ней ягненка. — Смотри у меня, вот привяжу к плетню, может, образумишься!
Тут подбежала Пеструшка, но хозяйка, ласково помахивая рукой, прогнала ее. Не успела тетушка Здравка отвернуться, как вдруг почувствовала, что кто-то дергает ее сзади за подол. Оказалось, это ягненок сосет край платья. Тетушка Здравка рассмеялась и легонько оттолкнула его ногой.
Прибежали дети, Витан и Бойка, отогнали ягнят от овец и тоже подошли к Чернушке. Подстилка возле овцы была разрыта. Она лежала, уткнувшись мордой в навоз. Дыхание было не таким громким, но участилось.
— Знать бы, когда это у нее началось! Мы даже не спросили у дедушки Выльо, как она паслась сегодня! — задумчиво сказал Витан смешным густым басом.
— Если что, он бы сам нам сказал, — вмиг немного сердито возразила Бойка, старшая сестра.
— Стою я, значит, у ворот, слышу: одна из овец тяжело дышит, — стала объяснять тетушка Здравка, — Ну, думаю, объелась какой-нибудь травы. Прислушалась, вхожу, — и что же вижу? Чернушка захворала!
Кое-как овцу подняли на ноги и отвели в дом. Дети ее поддерживали с боков и подталкивали, потихоньку ссорясь, а мать от расстройства никак не могла запереть ворота.
Падающая звезда медленно скатилась по небосводу, словно серебряная слеза.
Чернушку ввели в дом, она тут же рухнула на пол. Тетушка Здравка зажгла фонарь и, позвав Бойку, пошла в чулан. Она долго рылась в сундуках со старой одеждой и на полках, пока не извлекла два пожелтевших мешочка с лекарственными травами — девясилом и запольником. Надо было лечить больную овцу. Травы давали овце с хлебом, но Чернушка отворачивала голову и брыкалась. Тетушка Здравка долго изо всех сил старалась затолкать ей краюху хлеба в рот, потом рассердилась:
— Ишь ты — не хочет! Поглядела бы, на кого ты стала похожа, моя бедовая! Для тебя же стараемся… Да погоди же, глупышка!
Тетушка Здравка так рассердилась, что пару раз легонько ударила Чернушку.
Войдя в дом, они зажгли свет, забыв погасить фонарь, и, когда тетушка Здравка остановилась перевести дух, то заметила, что горят и лампа, и фонарь.
— Потуши фонарь-то! — прикрикнула она на Бойку. — Или, по-твоему, можно жечь керосин без всякой меры? Денег у нас куры не клюют!
Бойка подняла фонарь и задула огонь.
Наконец после долгой возни и уговоров удалось принудить Чернушку съесть ломоть хлеба. Когда ее оставили в покое, она притихла, дыхание стало ровнее. Тетушка Здравка, повеселев, стала вспоминать:
— Чернушка появилась на свет весной, прямо на пастбище. А вечером дед Выльо, он ведь весельчак и балагур, каких мало, приколов к шапке пучок фиалок и чемерицы, подошел к калитке и кричит: «Ну-ка, Здравка, неси угощение! Смотри, кого я тебе принес!» И подает мне ягненка, такого рябенького, упитанного, с темными отметинами возле глаз. Осенью дедушка ваш, земля ему пухом, пригнал из равнинных сел барана и пустил его в стадо. Наши-то овцы с ихними не могут сравниться, те покрупнее, и шерсть и молоко у них лучше. И все как на подбор с темными отметинами. Да почему-то одна только Чернушка пошла в ту масть…
Помолчав немного, тетушка Здравка тихо рассмеялась.
— Как сейчас вижу! Положила я того ягненка возле матери, он встал, поковылял прочь на своих хилых ножках. Овца тревожно заблеяла и — за ним. Лизнула его, несмышленыша, а он уселся прямо в навоз, весь измарался… А на другую весну Чернушка сама овечку принесла. Помнишь, Витан? С той поры ты стал пасти овец…
Да, вот уже три лета Витан пасет овец. По утрам, перекинув через плечо торбочку с едой, в пастушьей накидке, с длинной палкой в руках, он распахивал ворота загона и выгонял стадо. Сбоку бежал пес Гривчо, радостно помахивая лохматым хвостом. Чернушка, как всегда, шла впереди, ведя за собой остальных овец. На шее у нее болтался желтый медный колокольчик, позванивая весело, заливисто. Тонконогий ягненок с повязанной на шее алой ленточкой превратился в белую тонкорунную ярку с двумя лоснящимися черными отметинами у глаз — все остальные пятна исчезли. Днем Витан спускался со стадом в ложбинки где было попрохладнее и трава густая да сочная, а под вечер, когда жара спадала, гнал овец на покосы и кукурузные поля. Если поблизости не было людей, он подзывал к себе Чернушку и, набив колокольчик кукурузными листьями, чтоб не звенел, пускал ее в кукурузу. Занявшись другими делами, он совершенно забывал о ней, и тут вдруг до него доносился тихий шорох. Мальчишка испуганно вздрагивал и оборачивался. Чернушка с округлившимися боками стояла на меже и смотрела на него спокойными умными глазами, словно благодаря за угощение. Затем она возвращалась к стаду, а Витан выколупывал из колокольчика листья, и над притихшими лужайками снова разносился ясный заливчатый звон, оглашая поля и дремучий лес, оживляя все вокруг.
Стоило Витану, засунув руку в торбу, отломить кусочек хлеба, как Чернушка оказывалась рядом. Она подбегала, вздернув голову и топоча копытами. Мальчик давал ей хлеб, и она ела прямо с ладони, подергивая головой. А потом Витан легонько отталкивал ее рукой, и Чернушка послушно принималась щипать траву, стараясь держаться поближе. А вечером он высыпал перед ней на траву хлебные крошки.