Безродыш. Предземье

Я зажмурился. Очередные удары теперь неизбежны. И побоку. Мне как раз нужен повод, чтобы свернуть разговор про зверя, который меня отделал. Три увесистых пинка один за одним пришлись на руки, закрывавшие голову. Один достал рёбра.

— Безродная шавка! Кусать он меня вздумал! Меня, сына старосты!

— Да успокойся, малой. Ты чего.

Лон, в отличие от своего младшего брата, к вылетевшему из моих уст слову "зверь" отнёсся с большей серьёзностью.

— Запомни, гнида! То, что тебя из детей выписали, ничего не значит. Ты, как был никем, так никем и остался. Только теперь с тебя жёстче спрос. Хоть раз вякнешь что-нибудь, хоть раз косо взглянешь, прикончу! Понял, кунь сраная?!

Но отвечать я не собирался. Глаза закрыты, руки безвольно упали — надеюсь бить больше не будет — только грудь и вздымается. Причём, сильнее нужного. Не хочу, чтобы подумали, что я помер. Видите? Дышу я. Не бросите же вы живого человека в лесу.

— Гля, отъехал. Вот какого рожна было его такого снулого лупцевать?

— Да ладно. Очухается сейчас.

В щёку прилетел хлёсткий удар. Я его ждал, так что даже не дёрнулся.

— Водой может?

— Давайте в деревню. Он ведь даже не сказал, что за зверь.

— Ну и ссыкло же ты, Гауч.

— Я просто немножко умнее, чем некоторые. Не с нашим троеростом за частоколом шляться.

— Так Лон же с нами. У него всё по тройкам. Не ссы.

Я слушал разговор мудаков и мысленно представлял, как в этот самый момент упустивший добычу муфр, голодный и злой выбирается из болота на берег в какой-то версте отсюда и начинает принюхиваться. А, что хуже, прислушиваться. Эти ведь швысты тупые на весь лес орут, даром, что из деревни охотников родом. Ясно, что частокол рядом, и звери так близко к посёлку встречаются редко — округа старшими выбита начисто — но вдруг что? За стенами всегда настороже надо быть.

— Хватайте его за руки за ноги — и топаем обратно.

Пожалуй, не стану убивать Лона.

— Если сдохнет дорогой, скажем, что уже такого нашли.

Нет, всё же стану. Всех четверых прикончу, когда возможность появится.

— Может, сразу его добить?

А Патарку не просто прикончу, а медленно и болезненно.

— Ага. А всплывёт если? Знаешь, каких нам батя трындюлей выдаст? Тащите давайте. Даже чужик, если что, каких-никаких денег стоит. Негоже общинное имущество разбазаривать.

Кряхтя и ругаясь, пацаны подхватили меня за руки за ноги и потащили, цепляя свисающей задницей землю. Браг, зажав мои лодыжки подмышками, впереди. Патар с Гаучем сзади. Неудобно капец. Голова запрокинулась, локти ходят в суставах. Но сам я едва бы доковылял до посёлка, так что встречу с этими швыстами посчитаем удачей.

Пока ползли до деревни мои носильщики трижды менялись. Один отрезок на плечах, словно добытого зверя, меня даже Лон протащил немного. Лучше так, чем волоком по земле. Ведь мысли такие звучали. Как и бросить к йоковой бабушке эту "тяжеленную кунь". Это я-то тяжеленный? Слабак всё же Патарка. Слабак.

Наконец, оклик сверху и долгожданный скрип воротной створки. Добрались! Приближаются встревоженные голоса. Хотя нет. Больше любопытства в интонациях, чем тревоги. Кому я тут нужен, сиротка безродный? Подумаешь, трупик мальчишки несут. Полный посёлок ребятни. Взрослые бабы почти все на сносях. Почти все и всегда. Ещё нарожают. Пора "приходить в себя".

Я закашлялся, задёргавшись якобы в спазмах. Меня тут же опустили на землю, и я бестолково захлопал глазами. Не зря Вея говорит, что я замечательный лицедей. Все сразу же поверили, что я только пришёл в себя.

— Воды, — простонал, обводя мутным взглядом собравшихся.

Ни кого-то из наших сиротских, ни уж тем более старой Марги рядом не наблюдалось. Наши при деле — недосуг им возле ворот околачиваться, добытчиков встречать, чем многая малышня от бездельного любопытства грешит. Зато слева знакомая чёрная борода — это Дядька Шабан из охраны воротной. Ему можно открыться. Про муфра, конечно. Пройденное испытание Бездны только мой секрет. Даже Вее не стану пока говорить. Тем более, что пока полученного дара не знаю.

— Муфр! Старый!

Выдохнул и обмяк. В этот раз по-настоящему поплохело. Тяжёлый день. Ох, тяжёлый.

— Говоришь, выше тебя в холке?

Одноухий Лодмур, первый охотник деревни, недоверчиво буравил меня прищуренным взглядом. Шестьдесят семь долей ловкости, семьдесят три силы, пятьдесят девять крепи — его числа с последнего замера каждый мальчишка знает. Внешне тоже троерост на лицо. Сажень от пят до макушки, половина сажени в плечах — самый старый мужчина в общине из взрослых. Говорили, ему семь десятков годов, а в отмере ещё двадцать ждёт.

Если кто и отправится из наших на Землю, то он. Правда, снова же говорят, жинку тянет — у той меньше скоплено. Вот вдвоём по сто годов наберут — и можно места на корабле выкупать. Этот воин уж точно не в Предземье встречать старость будет. Либо в бою с очередным зверем погибнет, либо дорогу себе на следующий пояс откроет. А где Земля, там и Твердь. Один из немногих в деревне людей, кого я по-настоящему уважаю.

— Выше, — подтвердил я. — Морда — во.

Показал руками какая здоровая была у того муфра башка, благо силы по чуть-чуть возвращались и движения уже не вызывали прежней боли.

— Не верю. У страха глаза велики, — покачал головой староста, в сенях чьего дома и проходил мой допрос. — Повстречай мальчишка такого зверя, мы бы сейчас с ним не разговаривали.

— Болотом от него уйти смог. Заманил вглубь трясины, а сам от кочки к кочке по топи ползком — и ушёл. Еле выбрался. Все силы в Гиблой гнили оставил.

— Что ты из болота вылез, в то верю, — напоказ сморщил нос толстяк Хван.

Вот уж кто боров, так боров. Патарке, сынку его, далеко до папани. Один из редких в общине людей с лишним весом. Так-то жизнь наша суетная не располагает к накоплению жира. Бока висячие только старики себе могут позволить, и те лишь, у кого жратвы вдосталь. Та же Марга, к примеру, худа, как щепа. Не охотник наш староста, и с кормёжкой у них всё хорошо в их рыжей семейке.

— Единым клянусь.

Хван хмыкнул. Но повернувшееся к великану лицо старосты осталось серьёзным.

— Ладно, Лодмур. Закрывайте ворота. За частокол никому. Как вернутся ватаги Варсага и Глума, начинайте облаву. Брешет мальчишка или нет, а без проверки такое оставить нельзя.

И, переведя взгляд своих свинячьих глаз на меня, сурово добавил:

— Смотри, малец. Коли обманул или напутал чего, спрошу строго. Из-за тебя всю общину от дел отрываю. День потерянный дорого стоит.