Страница 25 из 81
«Врет! — решила Ольга. — Да такую песню я бы знала.Сам он сочинил. Почему стесняется признаться?»
— Еще споете? — попросила.
— Для вас, Ольга Ниловна, сколько пожелаете, — улыбнулся он.
Ольга пожелала. В этот раз он пел знакомые ей песни, исподволь ее разглядывая. Она ничуть не удивилась. Парни часто говорили Ольге, что она красивая, и это было правдой. Невысокая, но стройная, с ладной, женственной фигурой, Ольга привлекала взгляды однокурсников, и не только их. Овальное лицо с мягким подбородком, чувственные губы, аккуратный носик и большие карие глаза с длинными ресницами. Лоб высокий, не закрытый челкой, короткое «каре» с пробором посредине. Волосы каштановые, светлого оттенка, пышные, густые. Хороша, чего уж тут? Джинсовая юбка не скрывает ног изящной формы. Тонкие лодыжки и округлые коленки, плавная линия бедра… Грудь высокая, не большая, но и не маленькая.
Ольге нравилось, как он смотрит на нее. Мягко, будто вскользь, а не уставившись по-наглому. Парень деликатный и красивый. Даже шрам на лбу его совсем не портит. Тем, что он Герой, ничуть не задается. Но что более всего смутило Ольгу, так их прошедшая беседа. У Бориса правильная речь, как у человека образованного. Слов-паразитов нет в помине, всех этих «э-э-э», «значит», «в общем». Говорит как лектор. Это бывший грузчик с аттестатом средней школы, да еще вечерней, для рабочей молодежи? Поверить невозможно.
Борис тем временем закончил петь и глянул на часы.
— Пора, — сказал и отложил гитару.
Он достал пиджак из шкафа и приколол к нему награды. Надел.
— Хватит прятаться, — сказал ей, улыбнувшись. — И Алексеевна просила…
Застолье в гастрономе получилось шумным, многолюдным. Их встретили как дорогих гостей. Бориса обнимали, целовали, поздравляли с оправданием в суде. Молодые продавщицы не сводили с него глаз, и Ольга ощутила ревность. Поэтому решительно взяла его под руку. Их так и усадили рядом за столом, как будто молодых на свадьбе. Дальше были тосты — простые, безыскусные, но очень теплые, душевные. Бориса явно здесь любили, им гордились, и Ольга незаметно для собравшихся вздохнула. Вот чтоб так на факультете… Их курс журфака удивительно недружный. В общении преобладает зависть. Студенты из провинции не любят москвичей, те отвечают им взаимностью, считая «понаехавших» колхозниками. Но более всего завидуют таким, как Ольга, с ее отцом — сотрудником ЦК КПСС. По окончанию журфака ей не придется ехать по распределению в какой-нибудь Урюпинск, трудиться там в районке, жить в общежитии или снимать квартиру. Останется в Москве, где ее пристроят на теплое местечко. Как Ольга ни старалась доказать, что блат тут ни при чем — посещала лекции, экзамены сдавала на «отлично», даже на картошку ездила со всеми, — ничего не помогало. Косые взгляды, отстраненность однокурсников… Подруг она не завела, друзей — тем более…
По окончанию застолья все шумно повалили к остановке. Подошел трамвай. Работники гастронома распрощались и поднялись в вагон. Трамвай ушел, Борис с Ольгой отправились обратно.
— Немного погуляем? — предложил Борис. — Хороший вечер — тихий, теплый. Я в камере мечтал вот так пройтись по улице, надышаться свежим воздухом. Там запахи… — он сморщился.
— Погуляем, — согласилась Ольга.
Они прошлись немного по пустынной улице — поздно, люди спят — постояли у подъезда. Поддавшись чувству, Ольга рассказала о себе — не сказать, чтоб много, но довольно откровенно. О том, как выбила себе командировку в Минск, как будут ей завидовать, когда статью опубликуют.
— Талантливым всегда завидуют, — сказал Борис. — Не обращай внимания… — он осекся. — Не обращайте.
— Давай на «ты», — предложила Ольга. — Ведь мы, считай, ровесники — я только годом старше. Хотя мне кажется, что старше ты, совсем как мой папа.
— Я не папа, — засмеялся он. — И быть им не хочу, по крайней мере, для тебя. Договорились. Ты завтра будешь в ресторане, не улетишь в Москву?
— Буду непременно, — подтвердила Ольга. — У меня командировка на неделю. Материал собрала, но спешить не стану. Успеется.
— Значит день у нас в распоряжении, — сказал Борис. Она почувствовала радость в его голосе. — Я покажу тебе столицу Белоруссии. Не возражаешь?
— Нет, — сказала Ольга…
Проснулись они поздно — намаялись за прошлый день. Первым встал Борис. Сквозь полудрему Ольга слышала, как заскрипела панцирная сетка его кровати в спаленке за ширмой. Вечером Борис радушно уступил диван столичной гостье. Потом по полу прошелестели легкие шаги, из ванной до нее донесся плеск воды. В хрущевке звуки слышны хорошо. После водных процедур Борис прошел на кухню и завозился там.
Подумав, Ольга встала, накинула халат и заглянула в кухню.
— Привет! — он улыбнулся ей. — Как спала?
— Хорошо, — сказал Ольга. — Легла — и сразу провалились. Мне можно позвонить в Москву?
— Без проблем, — ответил он. — Межгород закажи в кредит, я позже оплачу.
Ольга так и поступила. Пока она плескалась, наводила красоту, зазвонил телефон. Ольга подбежала, сняла трубку.
— Ковалев, — послышалось в наушнике.
— Здравствуй, папа! — сказала Ольга. — Звоню из Минска. У меня все хорошо. Суд Бориса оправдал, освободили прямо в зале. Материал собрала замечательный. Завтра прилечу в Москву и дома расскажу.
— Не мешали? — спросил отец.
— Никто не знал, что я приехала, — сказала Ольга. — Судья заметил, правда, что записываю, и спросил, кто я. Представилась, удостоверение показала. Он не возражал. Все нормально. День в Минске погуляю — Борис покажет мне столицу, переночую — и в Москву.
— Хорошо, — сказал отец. — Мы с мамой будем ждать.
— Целую вас обоих!
Ольга положила трубку. А ее отец достал из ящика стола телефонный справочник, открыл раздел «БССР» и придвинул аппарат «вертушки».[2] Кося взглядом в нужную страницу, набрал на диске номер. Откликнулись почти мгновенно.
— Горком, Шарапов,[3] — раздалось в наушнике.
— Василий Иванович, добрый день. Нил Семенович Ковалев, зам заведующего отдела пропаганды ЦК КПСС, потревожил.
— Здравствуй, Нил Семенович.[4] Чем обязан?
— Прошу прощения за неприятное известие, но у тебя ЧП. Милиционеры из Советского РОВД по сфабрикованному делу попытались посадить за хулиганку Бориса Михайловича Коровку, Героя Советского Союза, пограничника, отличившегося на Даманском, где он отважно воевал и получил тяжелое ранение. Сейчас на пенсии по инвалидности.
— Ах, мать твою! — воскликнул собеседник. — Извини, Нил Семенович, впервые слышу. Я немедленно вмешаюсь.