Страница 58 из 59
Ревя, раскачиваясь в воздухе, подняв столб перегретой пыли, над берегом завис вертолет. Серебряный круг винта, рыжий пилот — я ничего не слышал.
— Да брось, начальник! — ухмыльнулся Серп. — Что Тебе в этом Краббене? Мне он, например, надоел!
Мыс Большой Нос является северным входным мысом залива Доброе Начало и западной оконечностью вулкана Атсонупури. Мыс представляет собой скалистый обрывистый утес черного цвета и является хорошим радиолокационным ориентиром. На мысе гнездится множество птиц. Мыс приглубый. К S и NO от мыса в 1 кбт от берега лежат надводные и подводные. скалы. Лоция Охотского моря
Тетрадь пятая. Поздние сожаления
«Почему это так, начальник?» Ученый совет СахКНИИ. Гусев смеется. Яблоко Евы, яблоко Ньютона. «Как там с базисфеноидом?» «Куплю глубинную бомбу!» Романтики с «Цуйо-мару». Гинзбург против Шикамы. О почте — в последний раз.
Глупо стоять перед мчащимся на тебя табуном. Надо или уходить в сторону или встать во главе табуна.
К сожалению, встать перед Краббеном я не мог, к сожалению, даже обнаружить Краббена я не мог, хотя и заставил матерящегося рыжего пилота («Скоро световой день кончится!») дать крутой круг от Камня-Льва в сторону Атсонупури.
Пилот злился: его оторвали от дела, его загнали в дыру ради двух идиотов. «А на Стокапе меня геофизики ждут!..»
Даже Сказкин возмутился:
— Вывел бы я тебя на пару слов!
К счастью, под нами был океан — не выйдешь. Да и знал я, чем кончаются угрозы Сказкина. На моих глазах он вывел как-то из Южно-Курильского кафе худенького старпома с «Дианы». Сказал: на пару слов, а в кафе не появлялся неделю.
«Потеряли! — с отчаянием думал я. — Не успели встретить, и уже потеряли! Чем доказать, что видели мы, впрямь видели Морского Змея? Рассказами о пропавших собаках, о белой корове Мальцева?..»
Ухмыльнувшись, Сказкин ткнул меня локтем:
— Слышь, начальник! Почему это так? Вот придешь, например, к Агафону, а он рыбу чистит. И лежит среди пучеглазых окуней такая тварюшка — хвост как щипцы, голова плоская, и вся в тройной колючке. Ну не бывает таких рыб, а вот лежит! «Где поймал?» — «Сама, — говорит, — в сетку залезла, тут, у бережка». — Скажешь: «Ты мне тюльку не гони, тоже — у бережка!..» — А он: «Точно! Про рыб никогда не врал!» И вот чувствую я — правду Агафон говорит, и вижу — лежит передо мной тварюшка, а ведь ни в жизнь не поверю! Такое — и у бережка!
— Рыбка-то, правда, была?
— Да неважно, начальник. Важно другое, начальник. Ведь придешь в то же кафе к Казбеку Васильевичу, закинешь грамм пятьсот, и не думаешь, а все равно брякнешь: «Эй, организмы! Кто знает? Рыбу вчера поймал: на хвосте уши, на глазах козырьки, под животом парус!» Все повернутся и кто-нибудь обязательно скажет: «Да мы такую под островом Мальтуса брали, она там каждый вечер к свету выходит…» Почему это так, а, начальник?
Я вздохнул.
Я вдруг увидел; Сказкин устал.
Он ведь, как я, недосыпал, нервничал; лицо поросло щетиной, воспаленные глаза слезились.
«И ведь сам спустился в кальдеру! — с неожиданной нежностью подумал я. — И не за чем-то там бегал, а за ружьишком: мне помочь!.. Но за фалом… За фалом я его пошлю!»
Горизонт, белесый, выцветший, тусклый, отсвечивал как дюралевая плоскость. Прозрачная под вертолетом, вода вдали мутнела, сгущалась; тут не то что Краббена, тут Атлантиду не заметишь со всеми ее храмами. Не зря рыжий пилот на нас дулся, только сейчас сверток сунул:
— От Агафона… Думаете, обрадуется вам Агафон?.. Дудки!.. Он, прежде чем меня вызвать по рации, вещички ваши стаскал в свой склад. По лицу видно: не вернет!
— Ну Агафоша! — восхитился Сказкин и ткнул пилота под бок — Ты, рыжий, машину плавно Веди. Видишь, герои кушают.
«Ладно, — сказал я себе, разжевывая тугого, присланного Агафоном кальмара. — Теперь ничего не сделаешь, Краббена не воротишь. В конце концов прецедент создан. Рано или поздно Краббен объявится. Не может не объявиться, если его даже какой-то кореец в Находке за бутылек на спинах колет. Вот тогда факты можно будет уже не просто собирать, но и истолковывать».
«И истолкуют! — сказал я себе. — Еще как истолкуют!»
И живо представил себе Ученый совет СахКНИИ.
Я, младший научный сотрудник Тимофей Н. Лужин, делаю сообщение.
Пропавшие собаки, корова осиротевшего Агафона, разорванный сивуч, наконец, Краббен…
В общем, много чего.
В том числе, конечно, и неизвестный кореец из Находки, о котором никак нельзя забыть!
Итак, сообщение сделано. Слова произнесены. Впечатление, конечно, ошеломляющее.
Кто первый прервет молчание?
Несомненно, Олег Бичевский.
«Понятно, — скажет он и подозрительно поведет носом. — Кое-что я об этом слышал. И в журналах популярных читал. В «Химии и жизни», например, в «Вокруг света», — И не глядя на меня, не желая на меня смотреть, переведет взгляд на доктора Хлудова — Павел Владимирович! Может, все же поговорим о снаряжении? Я новые сапоги просил, а мне пихают б/у, будто я только на что и тяну, так на обноски.» — «Правда, Тимка, — вмешается хам Гусев. — На мне палатка висит, и сапоги надо списывать — семь пар, а ты лезешь со своими Краббенами!»
Но хуже всего — это, конечно, Рита Пяткина.
Рита — палеонтолог. Все древнее — это по ее части, И человек Рита воспитанный, не усмехнется, как Гусев, не засмущается, как Ильев. Это Олегу Бичевскому все равно, о чем ему говорят — о яблоке Евы или о яблоке Ньютона.
«Тимофей Николаевич, — вежливо скажет Рита. — Вот вы говорите — записи… А кроме записей у вас еще что-нибудь есть? Скажем, рисунки, фотографии?» — «Рисунок есть, но плохонький, а камеру я с собой не брал. Мы ведь думали: к пяти вернемся…» — «А свидетели? Кто еще был с вами в кальдере?» — Тут все, конечно, насторожатся, и я опять-таки вынужден буду сказать: «Да, был. Полевой рабочий. Сказкин» Серп Иванович.» — «А-а-а! — хохотнет Гусев. — Богодул с техническим именем! Слышали! Он, Тимка, все еще пьет?»
«Тимофей Николаевич, — вежливо продолжит Рита, игнорируя кривые усмешки членов Ученого совета, — а вот скажите… Вы ведь этого Краббена в упор видели, чуть ли не в двух метрах, даже говорите — в пасть ему заглянули… Вот мне, как палеонтологу, и интересно… — Тут уж, конечно, все, от Гусева до Хлудова, затаят дыхание. И ни на кого не глядя, Рита Пяткина вгонит последний гвоздь: — Вот эта сама$1 пасть Краббена, в которую вам удалось заглянуть… Как вы можете ее характеризовать?.. Сильно у Краббена видоизменено небо? Заметили вы птеригоиды над базисфеноидом? Достаточно ли хорошо развиты склеротические пластинки?»
Первым, разумеется, не выдержит хам Гусев. «Какие, к черту, птеригоиды! Хватит болтать! Если Бичевскому дают новые штормовки, то почему я должен рядить рабочих в старье?..»
Над домиком Агафона, как всегда, курился дымок.
Еще с воздуха мы увидели и самого Мальцева; сирота недовольно хромал к посадочной площадке.
— Слышь, начальник! — неожиданно хихикнул Серп. — Слышь, начальник! А ведь Краббену повезло!
— Что значит — повезло?
— Ну как! Не убеги он сейчас из бухты, Агафоша бы его не простил. Он бы бомбу купил глубинную и глушанул Краббена за корову!
Сказкин помолчал и, сомлев, добавил:
— И правильно!
Р. S. У каждого в шкафу свои скелеты, — в этом англичане правы.
Я не сделал сообщения на Ученом совете.
Я никому не рассказал о Краббене.
Да и сейчас я не взялся бы так подробно восстанавливать случившееся в кальдере Львиная Пасть, если бы не поразительное сообщение, обошедшее чуть ли не все газеты мира.
Вот оно, слово в слово.
«Промышляя скумбрию в районе Новой Зеландии, экипаж японского траулера «Цуйо-мару» поднял с глубины трехсот метров полуразложившийся труп неизвестного животного. Плоская голова на длинной шее, четыре огромных плавника, мощный хвост — никто из опытных рыбаков «Цуйо-мару» никогда не встречал в океане ничего подобного.