Страница 56 из 59
Но и тут Сказкин остался самим собой:
— Я же о тебе думал!
Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько сильными, что на всей водяной поверхности залива образуется толчея, воздух насыщается влагой и видимость ухудшается, Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются здесь после того, как густой туман, покрывавший ранее вершины гор, опустится к их подножию. Если вершины гор, окаймляющих залив, не покрыты туманом, можно предполагать, что будет тихая погода. Лоция Охотского моря
Тетрадь четвертая. Терять необещанное
Второе пришествие. Все для науки. Человек-альбом. Серп Иванович не сдается. Плач в ночи. Сируш, трехпалый и мокеле-мбембе. Как стать миллионером, «Воздух!» Удар судьбы.
Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел — за мрачным горбатым кекуром слышалась возня, шумные всплески.
Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот. Выцветший тельник задрался на спину и на задубевшей коже Сказкина приоткрылось таинственное лиловое имя — Лиля. Вязь сложного рисунка терялась под тельником; какие-то хвосты, лапы — Сказкина душили неизвестные гады.
— Туман будет, — лениво заметил Сказкин.
Гребень кальдеры заметно курился, Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась в плоские длинные диски.
— Скорей бы…
— Почему?
— А ты взгляни- вниз!
Серп Иванович взглянул и ужаснулся:
— Какой большой!
— Уж такой! — кивнул я не без гордости.
То уходя в глубину, то вырываясь к дневной поверхности, Краббен, гоня перед собой бурун, шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза и я видел Краббена лишь вообще — огромное черное тело со вскинутой над волнами головой. На ходу голова Краббена раскачивалась, как тюльпан, он кивал: я вернусь, я не забуду! И на всякий случай я предупредил Сказкина:
— Сейчас он вернется.
— Еще чего, — капризно заметил Сказкин. — Пусть там гуляет.
— Молчи! — приказал я. — И глаз с него не спускай, Замечай каждую мелочь: как он голову держит, как он работает ластами, какая у него фигура…
— Да они все там одинаковые… — туманно заметил Сказкин.
Я не ответил. Краббен входил в крутой разворот.
— А нам за него заплатят? — спросил Серп.
— А ты его в руках держишь?
— Упаси господь! — возмутился Сказкин и возликовал: — Уходит!
— Как уходит? — испугался я.
— А так! Вплавь уходит! Не козел ведь, не на веревке.
Теперь и я видел: Краббен уходит.
Подняв над водой гибкую, без единой морщины, шею, он был уже на траверзе Камня-Льва. Ищи его потом в океане.
Я был в отчаянии.
Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Серп с тозовкой — мы скатились по крутой насыпи на низкий берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом залйв не казался мне таким пустынным.
Камни, вода, изуродованная сельдяная акула…
— Да брось, начальник! — удивился моему отчаянию Сказкин. — Ты же видел его. Чего еще надо?
— Видел — не документ. Чем я докажу свое видел?
— Акт составь! — еще больше удивился Серп. — Я сам твой акт подпишу, и Агафоша подпишет. Агафоша, если ему старые сапоги дать, все подпишет!
Я отвернулся.
На борту корвета «Дедалус», когда он встретился с Краббеном в Атлантике, было почти сто человек. Но кто поверил тем ста? И кто поверит акту, подписанному бывшим интеллигентом Сказкиным и никому не ведомым А. Мальцевым?
— Да что он, последний, что ли? — утешал меня Серп. — Один ушел, другой придет. Плодятся же они где-то! — Серп весело покрутил головой: — Я вот в Бомбее как-то…
— Оставь!
— Ну ладно. Я ведь к тому, что на Краббене твоем мир углом не сошелся, так ведь? В мире и без него тайн хватает, Видишь, вот раковина лежит. Может, она тоже никому не известная, а?
Раковина, которую он поднял, ничем не отличалась от других — обычная гастропода, но Серп Иванович уверял, Серп Иванович настаивал:
— А может, она еще из неоткрытых, а? И главное — не укусит!
Сказкин широко, счастливо зевнул. И волны к ногам Сказкина шли сонные, ленивые, протяжные, как зевки — океан еще не проснулся.
— А ведь нам еще на обрыв лезть, — вздохнул Сказкин.
Он нагнулся, подбирая очередную раковину, не открытую наукой, и тельник вновь задрался, обнажив обширную полосу полузагорелой спины. И там, на спине, я увидел не только то, лиловое, имя!
— Снимай! — приказал я.
— Ты что, начальник! — смутился Серп Иванович. — Комиссию я прохожу, что ли?
— Снимай!
Было в моем голосе — нечто такое, что Сказкин послушался.
Не спина у него была, а самый настоящий альбом!
Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, ходил с отцом в баню лишь в малолетстве, — незачем маленькому мальчику видеть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего красавца, незачем маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за бородатого моряка!
Но не это было главным в накожном альбоме Серпа.
Среди сердец, пораженных кортиками, среди сирен, крутящихся как лебеди на полотнах Эшера, среди пальм, раскинувших веера острых листьев, под сакраментальным и святым «Не забуду…» (в этой фразе неизвестный художник допустил орфографическую ошибку: «…в мать родную!»), по узкой спине бывшего интеллигента, выгнув интегралом лебединую шею, широко разбросав ласты, шел сквозь буруны… Краббен!
— Краббен! — завопил я.
Эхо еще не отразилось от скал, а Сказкин мчался к пещере. Его кривых ног я не видел — растворились в движении; тельник летел за спиной как крылья.
— Стой, организм! — крикнул я, испугавшись, что и это чудовище покинет кальдеру.
Сказкин остановился.
Левая щека Сказкина дергалась.
Сказкин крепко сжимал тозовку — сразу двумя руками.
— Я про того, — пояснил я, — который плывет по твоей спине… Кто его тебе наколол? Когда? Где? Быстро!
— Да один кореец в Находке, — нехотя признался Серп Иванович. — Он не мне одному колол.
— Краббена?
— Да он хоть черта выколет, только поставь ему пузырек. Мастер!
— Но ведь чтобы выколоть Краббена, надо его сперва увидеть!
— Начальник! — укоризненно протянул Сказкин. — Да я тебе уши пропилил, одно и то же твержу: старпом такого видел с «Азова», других ребята с «Вагая» видели. А однажды, начальник, я в Суэцком канале с одним аргентинцем снюхался…
Договаривать Сказкин не стал. Быстро подергал левой щекой и одним прыжком, будто у него и правда, наконец, оформились крылья, махнул в пещеру.
— Да стой ты!
Но Серп Иванович, свесив ноги с козырька, уже бил прицельно из тозовки в мою сторону. Пули с визгом неслись над головой, звучно шлепались в воду. Прослеживая прицел, я обернулся.
Без всплеска, без шума, как кекур из расступившихся вод, на меня шел Краббен.
Краббен был велик.
Он был огромен.
Он был как змей, продернутый сквозь пухлое тело непомерно большой черепахи. Мощные ласты были разброшены как крылья, с трехметровой высоты смотрел на меня круглый, неморгающий глаз, подернутый тусклой пленкой.
Чернькй, мертво отсвечивающий, Краббен был чужд всему окружающему. Он был из другого мира, он был другой, не такой, как мы; он был порождением чего-то чуждого; даже от воды, взбитой его ластами, несло другим миром, несло мертвой тоской, несло мертвым холодом.
Лежа на полу пещеры, зная, что сюда-то Краббен не дотянется, я пытался его зарисовать — пальцы неумело давили на карандаш, грифель крошился.
— Однако шею он держит криво, — удовлетворенно пропыхтел Сказкин.
— Так ему хочется, наверное.
— Не скажи! Это я пульнул. Теперь он у нас контуженый!
— Из твоей-то пукалки?