Страница 11 из 12
Глава 3
Глава 3.
Алена Зимина жила с мамой на углу Профсоюзной и Гоголя, ходила в смену на АТС, а у меня… то есть, у Марлена, ночевала раза два или три в неделю. Разумеется, будущая теща товарища Осокина регулярно ныла на тему «Хочу внуков!», а его вероятная супруга вела разъяснительную работу.
Дескать, встречаться и заводить семью — вещи разные. Успею я еще нанянькаться, хлебну материнского счастья. Пока же твоей дочери всего двадцать два! Ей погулять хочется, и вообще…
В общем, сегодня я сплю один. А томный вечер — самое подходящее время для раздумий. В том числе, тяжких.
Неделя скоро, как я тут. В первый день, помню, рвался назад, к Марине, к Интернету, к имбирному рафу, а нынче угомонился. Конечно, скучаю. Бывает, тоскую. Но здешнее время ласково баюкает меня, приучая к реалу образца 67-го года. И я помаленьку привыкаю…
А вот тайны не оставляют меня в покое, зудят и зудят, как надоедливые мухи. Вот, например, временной поток, в который я окунулся здесь… Он тот же самый, что плескал в будущем? Назовем его первым или базовым. Вроде бы, тот же… Я как рассуждал?
Если бы, скажем, мою тушку забросило в прошлое с помощью какой-нибудь хронокамеры, то это обязательно скорректирует реальность — и от базового ответвится второй временной поток. Но ведь в тутошнем мире ничего не поменялось — никаких перемещений тел, никаких двойников! Следовательно, и парадоксов — йок. Подумаешь, сознание переместилось, душа перелетная…
Впрочем, меня сей въедливый вопрос занимал мало. Больше всего я терзался другим. Почему я? И причем тут Марлен? Понятно, что мое «Я» угодило в его несчастную башку, но почему?! Чем его башка отличается, скажем, от лысой головешки Коняхина? В чем тут секрет?
Может, существует-таки некое пересечение наших с Марленом судеб? На лицо мы с ним как инь-янь. Он — темный, а я — светлый. И отцы у нас разные. Марлен — Денисович, а я — Евгеньевич.
Правда, Аленка упомянула интересную деталь: ее «Марик» рос без отца, как и я. Более того, мать Марлена умерла или погибла, когда сыну едва исполнилось четыре годика. Было это в сорок третьем.
Но и моя мама скончалась в девяносто восьмом, не дожив до моего четвертого дня рождения! Совпадение? Или след?
И я безотцовщина, и Марлен… И его, и меня воспитывали дед с бабой. Кста-ати…
— Вот же ж дурак… — поразился я.
Старики, у которых жил Осокин, оба померли. Но мои-то живы! И прописаны они на той же улице, что и Марлен. Только здесь Центр, хватает домов в два этажа, полно цивилизации, даже настоящий небоскреб торчит — кирпичная пятиэтажка, а дед Семен с бабой Аней живут в Заречье, где сплошь частный сектор. Огороды, коровы, пустобрехи на привязи…
«Схожу!» — решил я, упруго вставая — и различая место, куда я со своей уборкой не добрался. На пыльном верху «стенки» вспухал толстый фотоальбом. Ага…
У меня даже пульс участился.
— Сейча-ас… — пропел я, доставая хранилище фамильных тайн. — Сейча-ас…
Смахнув пыль, перекинул скрипучую обложку.
— Порнография…
Голозадый Марлен беззубо улыбается в разных позах, или таращится, чмокая соской.
Дед да баба, понятно. Мои точно так же позировали — аж замерли от испуга. Деревня…
Я перелистнул картонную страницу, и замер, офигевая. Со старой фотокарточки улыбалась моя мама…
— Да нет же! — охнул я. — Ну, вот! Вот!
Внизу снимка вились белые цифры: «1938 г.» А на обороте: «Дениске на память! Лида». Мою Аллой звали…
Но лицо мамино! Глаза, нос, губы! Вон, даже родинка на щеке! И улыбка…
Решительно захлопнув альбом, я вышел из дома.
В будущем до Заречья станут ходить маршрутки, а пока — ножками. Хоть Приозерный и числится городом, но больше смахивает на поселок, каких тысячи по стране.
Ближе к речке улицу Ленина обступили аккуратные домики из «белого» кирпича, вперемежку с красным — фасады походили на рушники, вышитые оранжевым узором.
А за мостом прямая «городская артерия» заметалась будто, заюлила, зигзагом стелясь по застройке вразброс. Сузилась улица, словно сжалась, стесняясь голого вида — асфальт за мостом как обрезало. Рядом с бывшим сельпо дорога вздыбилась, забираясь на горку, и мне открылся голубой озерный простор.
Величиной водоем не поражал, лесополоса на том берегу виднелась четко, но местечко хорошее. Пляжей не водилось — песок до самой волны зарос травой, но скупнуться или позагорать — милое дело. Хоть все лето не вылезай.
И рыба водилась — сазаны, щучки… Ну, это если денька два подкармливать живность.
А вот и дедушкин дом… Веранда в мелкую расстекловку… Горбатая крыша, яблони в саду…
Я даже замедлил шаг. Деду Семену сейчас сколько? За сорок, наверное. Баба Аня и вовсе молодая, а моей маме годика три…
Слыша, как колотится сердце, я приблизился к калитке. Та самая! Кованая, с неуклюжими виньетками из крученого прутка. По двору ходила немолодая женщина, неся в обеих руках сито, полное яиц. Завидев меня, она подплыла к забору.
— Ищете кого? — спросила напевно.
— А Вагины здесь проживают? — мое нутро учуяло неприятный холодок и набегавшую растерянность.
— Вагины? — удивилась хозяйка.
— Семен и Анна Вагины, — растолковал я, — у них еще дочка маленькая, Алла!
— Не-е… — в голосе птичницы звучала спокойная уверенность. -Мы тут живем, Дорофеевы, лет уж двадцать, как. А Вагины… Не-е, не слыхала про таковских.
— А… Ну, извините…
Обратно я шагал, поминутно оглядываясь, будто ожидая, что вот-вот окликнет дед или баба. Нет, тихо. И пусто.
Но ведь дом — тот самый! В войну все Заречье сгорело напрочь, в золу, а дед Семен, гвардии старшина, лишь только с фронта вернулся, своими руками и стены ладил, и крышу! Что за…
«Может, все-таки, тут иной временной поток? Или… как ее… другая мировая линия? Черте что, и с боку бантик…»
Аленка переночевала у меня в ночь на субботу. Выспаться не дала, зато уняла тревоги. И без того страстная, позавчера девушка отдавалась с темпераментом маленького вулканчика, а в перерывах ластилась и болтала без умолку. Как ее прическе все завидуют, и как девчонки на работе пытали, в какой парикмахерской являют этакое чудо, и до чего ж она красивая стала с этим «сосуном»…
Вот, не верю, что девичий щебет донимал меня просто так! Алена — умница и настоящий технарь. Это я в панику впадал, стоило моему «Рено» заглохнуть, а мадмуазель Зимина сказала бы: «Так. Спокойно! Ща разберемся…»