Страница 303 из 311
Я уже стал на колено рядом с этим хлопчиком, стараясь дышать в сторону — очень уж болезнь добавила запахов его организму, как кто-то решил выбить ковер и стукнул по висящему изделию палкой. Эхо от удара покатилось во все стороны, кто-то из бандитов закричал, и все рухнули плашмя, причем гораздо быстрее, чем на намаз. И я последовал их примеру. Тут неизвестный поборник чистоты стукнул по своему ковру еще раз, и замолчал.
Неужели это те самые спецназовцы? Давайте, ребята, мочите этих тварей! Их же тут всего восемь, и один из них совсем не боец.
Душманы сдаваться не хотели и начали постреливать. Не густо, так, обозначая присутствие. Да и вряд ли они определили точно место. Но ответного огня не было. Вообще. Что-то случилось?
Минут через пять и духи стрелять прекратили, но вставать не спешили. Так мы и лежали. Не знаю кто как, а я мордой в дорожную пыль.
Спустя какое-то время кто-то заговорил на бандитском наречии. Ему ответили из нашей кучи, и все начали подниматься на ноги. Один из похитителей стоял чуть в стороне, показывая две гильзы, вроде как от СВД, но я не уверен. Это он что, на разведку сбегал и нашел, где сидел снайпер?
Об осмотре речи уже не шло, и меня отогнали в сторону Толика. Странно, что это было? Может, Карамышев знает? Что там у них за заморочки такие? Или мы ждем основную группу, а эти решили притормозить движение похитителей?
Закричал конвоир, подзывая остальных, и я тоже поспешил, воспользовавшись образовавшейся форой, чтобы первым увидеть, что его там так взволновало внезапно. Толян лежал на спине, даже завалился немного на правый бок, выставив перед собой связанные руки. Неизвестный снайпер не промахнулся — входное отверстие прямо посередине лба. Как в тире подстрелил особиста, и стрелял в голову, пижон.
Недовольные бандюки приперлись поглазеть на труп особиста. Сколько там за старлея платят? Тысяч сто двадцать, наверное? Вот они хором и посмотрели на свои несбывшиеся денежки, а потом просто оттащили труп в сторону силами двух хлопчиков помоложе, видать, проходивших стажировку. Столкнули с обрыва вниз. И всё. Я было рыпнулся на автомате, но проклятый конвоир только дернул веревку, которой меня принайтовали к ишаку, и вякнул уже привычное «Пирёд». Чтоб ты сдох от диареи, козел драный! Неужели нельзя хотя бы номинально попрощаться с умершим? Даже с учетом прижизненного сволочизма Толик явно не заслуживал такого упокоения — где-то там внизу обрыва, в жопе мира.
Вот тебе, бабушка, и спасители. Устранили секретоносителя — и ходу. Возможно, действовала малая группа, человека три, и они решили просто тупо не рисковать боестолкновением с превосходящими силами, а номинально выполнили приказ о нейтрализации Карама. А я? А про меня ничего не было, могу и дальше гнить в плену. Спасибо, что не зарядили и мне пулю в лобешник, дорогие спецназовцы!
— Он там, внизу! Достаньте потом! — закричал я изо всех легких, в надежде, что советские рэмбы где-то замаскировались и ждут прохода каравана. Тут же получил тумаков со всех сторон и кляп в рот.
Идти стало тяжелее, болели ребра, голова. Собрал волю в кулак, даже смог ускориться. Смотрите, гады, я еще вам про «после первой не закусываю» расскажу.
Наверное, было место, куда мы должны попасть. Уже и темнеть начало, а мы всё шагали. Пневмонийный хлопец дышал так хрипло, что слышно было метров за десять. Надо бы дать ему вечерние таблетки, вдруг поможет хоть немного. Но я теперь был привязан к ослу, аптечки у рыжего хрена, и общение затруднено расстоянием. Впрочем, утром я им сказал, пацаны взрослые уже, пусть сами думают. Меня судьба их соратника волнует мало. Даже меньше, чем моя — их. Они за меня собираются получить бабки, или еще какие плюшки. Я же только желаю, чтобы они все сдохли, лучше долго и мучительно.
Дошли. Какие-то мазанки, света нет, населения тоже не видно. Или тут такая светомаскировка? Деревня-призрак, не иначе. Завели в какой-то дворик, отвязали от ишака, и затолкали в сарай без окон. Спасибо, дорогие похитители. Я так понял, ночевка здесь. Как насчет постели типа кошма? Позднего ужина? Отлить? Я сомневаюсь, что меня кто-то сторожит. Они снаружи дверь чем-то подперли, и сейчас там даже никто не сопит. Я не слышу, по крайней мере.
Света в сарайчике еще меньше чем снаружи. То есть не видно вообще ничего. Впрочем, вряд ли здесь можно рассмотреть что-то интересное — помещение два на три, пол земляной, нет ни хрена. То есть вообще — ни любимой авторами приключенческих романов охапки гнилой соломы, ни ведра в замену канализации, не говоря уже о мебели. В итоге я выбрал место в дальнем правом углу и сел там. Здесь было не лучше и не хуже, так почему бы и нет?
Мне бы заснуть, но стало пипец как холодно. Днем тридцать с хвостом, ночью можно повторить подвиг генерала Карбышева. Такой здесь великолепный климат. И почему кремлевские долгожители не пошли воевать в более комфортное для жизни место? Наводили бы демократию на Мальдивах каких. Или Бали отжимали, чтобы спасти от американской военщины местных варанов — я бы первый записался десантироваться на песчаных пляжах с лазурным океаном в придачу. Нет же, приперлись сюда, деятели.
Я с переменным успехом мысленно ругал советскую власть, американцев и персонально Бжезинского, который придумал это западло, собственную судьбу, запершую меня в это время и место, душманов, погоду и организаторов лотереи «Спортлото», но теплее от этого не становилось. Я даже решил отомстить вселенной, начав петь. В обычных условиях я так не делал из гуманных побуждений, но сейчас — почему нет. И я спел про Таганку, чьи ночи полные огня, и про Владимирский централ — ночи темные, этапом из Твери, и даже вспомнил стародавнюю песню опоздавшего пассажира про постой паровоз. По крайней мере, по куплету с припевом из каждого творения, я прохрипел, потому что голосовые связки привыкли к непродолжительным разговорам, а не к вокальным экзерсисам.
И вселенная не выдержала, и прислала моего тюремщика. Вякнув привычное «Малчат!», он выдал мне кошму, лепешку, и такое же вяленое мясо, как и раньше. Малоаппетитный запах и весьма гадкий вкус не мог перебить даже голод. Но я съел, всё до крошки. Не до жиру — это как раз про меня сейчас.
Проклятущий надзиратель отомстил мне за песнопения на чуждом ему языке. Похоже, в честь прибытия в столь славное место он слегка усугубил и дал жару. Рупь за сто даю, не обошлось без психически активных веществ растительного происхождения. Как там эта хрень называлась, что нам на базаре пацаненок втюхивал? Чарас, точно. Накурился, небось, на радостях. И, как волк из мультика, дошел до степени «А щас спою». И осуществил желание. Ему, говноголосому, никто не визжит «Малчат». Уж лучше бы ты спал, скот, потому что автохтонные песняки сами по себе не для слабонервных, а в исполнении такого уникума — натуральная пытка. Отметим, кроме голода, холода и лишения свободы передвижения, меня пытали пением местных шедевров.
А что же пневмонийный бандюк? Отмучился? Или как? Утром, наверное, узнаю.
Природа взяла свое, и завывания охранника превратились в неприятный, но всё же фон. Я смог уснуть. Приснился мне Джонас Солк, восседающий в номере отеля на берегу Цюрихского озера. Плывут лебеди, всходит солнце над белоснежными горами… Он с кем-то разговаривал по телефону, а потом на отличном русском сказал: «Андрюша, терпи. Я уже спешу к тебе на помощь. Старина Старовецки седлает коней! А пока пойдем перекусим!».
А утром ситуация изменилась. Не то чтобы радикально, я по-прежнему был в руках душманов, но состав поменялся. Ни певуна-охранника, ни рыжего хозяина аптечек, и, тем более, дышащего на ладан бандита, я не узрел. Дверца сарайчика распахнулась, и кто-то командно вякнул на местном наречии. Надеясь, что не перепутал, и это меня никто не предупреждал, что пристрелят, если я высуну нос. Слово было одно. И я подошел к выходу, щурясь от обилия света.