Я не аристократ

— Ты меньше рассуждай, делай скорее! — Лабириана раздражённо передёрнула плечами. — Вдруг он сейчас очнётся?

Я пришёл в себя в сумерках. Лежал, уткнувшись носом в утоптанную землю у плохо сделанного забора, и было мне очень плохо.

Шея горела, как от ожога, голова раскалывалась от боли, язык присох к нёбу… Вроде и не пил вчера? Или пил?

О, чёрт, я же вчера пять косарей получил за сборку этого дурацкого железного ящика! Неужели деньги украли?

Дёрнулся встать… И обнаружил, что руки связаны за спиной.

Только тогда и сообразил повернуть голову. Увидел унылую тёмную комнатушку… И всё вспомнил.

И вовсе это не сумерки были, а солнечный день, только лучи, проходящие сквозь узкое окошко, не дотягивались в тот угол, где я валялся на земляном полу.

И не в забор я уткнулся, а в щелястую стену из кривых досок!

Попробовал приподняться и взвыл от боли. Чего же мне больно-то так?

— О, оклемался, бродяжка! — раздался радостный женский голос. — А я уж думала, что перестаралась.

— Сука, — сообщил я без особых эмоций.

А ведь я сам виноват, расслабился. Надо ж было так лохануться! Поверил первой попавшейся бабе, жрать захотел, имбецил в валенках.

То-то она на вопросы не отвечала. Боялась спугнуть.

Девушка, проходя мимо, пнула меня ногой — к счастью, босой и не слишком больно — и заорала:

— Сион, этот мерзавец очнулся!

От вопля моя бедная голова заболела ещё сильнее. Я прикрыл глаза, но отлежаться мне не дали.

— Вставай, раб!

Я посмотрел на вошедшего и решил не спорить.

Мужик был похож на медведя: такой же громадный, неуклюжий, с буро-коричневой бородой и маленькими гадкими глазками.

Я подозревал, что бородатый, так же как и медведь, на поверку может оказаться быстрым и опасным, поэтому приходилось слушаться. По крайней мере сейчас, пока связан.

— Куда пойдём-то? — спросил, кое-как поднимаясь на ноги.

Со связанными руками — это был тот ещё квест!

— На рынок, — охотно пояснил бородач. — Нам раб без надобности, самим бы как-нибудь прокормиться. А чего добру пропадать?

— Воды хоть дайте? — взмолился я.

Вода в комнатёнке была. Здоровенная бадья стояла прямо на полу. Я такую в кино видел. Сверху крышка, на крышке — кружка.

Куда же я всё-таки попал? В сказку? В кино дешёвое?

Я и не надеялся, что мужик даст мне напиться, но бородач зачерпнул воду из бадьи щербатой глиняной кружкой и поднёс к моему лицу.

Похоже, повеселиться захотел.

Пить со связанными руками, когда в тебя тычут здоровенной кружкой — то ещё развлечение. Я весь облился, пока сумел пару раз глотнуть воды.

Бородач заржал и пинком выпер меня из комнаты. Вскоре я вновь шагал по улице, но уже под конвоем.

Девушка тоже пошла с нами. Похоже, бородачу она не полностью доверяла.

Было жарко, болели голова, руки, шея. Варан Яша во мне уснул, и как его вызвать — я не знал. Вот он, может, и мог бы сейчас как-нибудь выкрутиться и удрать, а я — точно нет.

Пока мы шли, связанные руки затекли. Так ведь и без рук можно остаться! Если это, конечно, всё-таки не кино.

Мне было так плохо, что оставалось только радоваться тому, что ведут меня теперь не стражники, а горожане и не к палачу, а на рынок. Как ни крути, а положение моё на одну ступеньку улучшилось.

Ну, продадут. Там, наверное, будут другие рабы — и вот тогда я уже узнаю, где я и что тут происходит. А работы я не боюсь, ещё другим фору дам.

Рукастый человек да со сметкой нигде не пропадёт. Либо сумею себя выкупить, либо, на худой конец, восстание подниму. Как Спартак.

Правда теорию про всякие движущие силы и производственные отношения я уже подзабыл, да и учил я её в школе через известное место. Но с практикой-то как-нибудь разберусь, ага?

Рынок рабов был на задворках рынка обычного — грязного, шумного как среднеазиатский базар.

Он оказался не очень большим, зато тихим. А то я почти оглох, пока мы шли мимо обычного рынка.

На рынке рабов меня загнали на плохо струганный деревянный помост вместе с другими беднягами в ошейниках. Здесь были только мужчины, женщин продавали на другом помосте.

Покупатели и покупательницы ходили, приценивались, изредка задавали вопросы хозяевам или толстому продавцу, что содержал этот маленький рыночек и получал свой процент со сделок.

— Надо было подождать до завтра, — посетовал бородач. — Самый покупатель — он как селёдка, с утра идёт.

— Ну да, жди, жди… — хмыкнула Лабириана, так звали женщину. — Хилкс, братец твой непутёвый, явится — продаст за бесценок, лишь бы опохмелиться.

Я не очень-то прислушивался к их разговору. На помост меня выставили в самый солнцепёк, и голова разболелась ещё сильнее.

Хотелось пить. «Хозяева» мои тихо переругивались. Покупатели приценивались, но услыхав, сколько монет за меня хотят, сразу шли мимо. И за кружку воды я уже готов был отдать почти что угодно.

Чуть легче становилось, когда вдруг прилетал лёгкий бриз. Где-то рядом имелось море. Вот только мне пока не светило на пляж да с холодненьким пивом.

Рабы выглядели измождёнными, и я решил, что выгодно от них отличаюсь. Если бы не цена, меня забрал бы первый же дядька с кривыми зубами. На других рабов он даже не посмотрел.

В руке дядька держал плеть и всё время порывался ею щёлкнуть. Он окинул меня пристальным взглядом, пощупал бицепс, больно прихватив руку, и обратился к Сиону:

— Сколько?

Ответила Лабириана:

— Семь серебряных. Гномьих.

— Ополоумела! Не стоит он таких денег! Тьфу!

Плюнул дядька не куда-нибудь, а мне на босую ногу. И развернулся, чтобы уйти.

— Ещё как стóит! — визгливо крикнула Лабириана ему в спину. — Он молодой, сильный!

На крик обернулась блондинка в бархате, уже, было, прошедшая мимо.

Взгляд её небесных глаз безразлично скользнул по моей бедно одетой хозяйке, потом обратился на меня и сразу стал внимательным и цепким.

Секундное колебание — и она направилась к нам.

Я не понял, что она во мне углядела, потому что сам смотрел не в лицо ей, а чуть ниже: два белоснежных полушария подпрыгивали с каждым шагом, норовя выскользнуть из декольте.

Какие классные сиськи! Вот где в плюс местное средневековье! Лифчиков-то ещё не придумали!

— Сколько хочешь за этого оборванца? — промурлыкал хрипловатый низкий голос блондинки.

— Семь… с половиной, — добавила Лабириана, увидев заинтересованность в глазах покупательницы.

Та нарочито медленно развернулась, одёрнула синее бархатное платье — это в такую-то жару! И сделала вид, что уходит.

Но даже я видел, что это игра.

— Берите за семь! — крикнула Лабриана, и блондинка тут же вернулась назад.

— Пусть зубы покажет! — приказала она.

Лабириана осклабилась:

— Ты его, чай, не орехи грызть присматриваешь!

— Чай не орехи! — рассмеялась блондинка. И повернулась ко мне: — А ну, открой рот, раб! Да шире, шире!

Глава 8. Гарем

Мужик, который не выговаривал букву «эр»,

никак не мог отпроситься у жены на рыбалку.

Рот я, разумеется, открывать не собирался. Сдурела она, что ли, эта блондинка в бархатном платье?

Сион тут же подскочил и полез грязными пальцами мне в рот. Я замотал головой, как лошадь — руки-то связаны.

Блондинка расхохоталась:

— Так он ещё и строптивый? Даю пять серебряных!

— Да он же стоит в два раза больше! — так и взвилась Лабриана. — Да ему нет ещё и двадцати лет! На нём ещё полвека пахать можно! Семь или идите себе мимо!

Я отбивался от бородатого Сиона. Мычал, отбрыкивался. Он вцепился в мою челюсть как клещ. Пришлось дать ему коленом по самому сокровенному.

— А ну отвяжись! — заорал я. — Стоматолог доморощенный!

Сион согнулся от боли, но, не желая сдаваться, начал заходить сзади.

— Иди-иди! — орал я. — Щас я тебя ещё раз лягну! Радуйся, что лошадь не кованная досталась!