Я не аристократ

Высунул из-под мостика голову и огляделся.

На крошечной улочке, ведущей к реке, было тихо — ни одного прохожего. Кроме доски меня прикрывал жиденький куст, но всё равно кто-то со стороны мог уже заметить, что я тут сижу. Лучше бы убраться, конечно. Вот если бы только понять, куда!

Я потрогал ошейник. Он сидел на удивление крепко. Я покрутил его, подергал, нашёл стык, но разогнуть не смог.

Средневековье какое-то. Неужели эти типы, толстый и тощий во главе с Германом, сделали машину времени и отправили меня в прошлое? Да ещё и в одном наборе с ящерицей?

Да ну, ерунда! Говорят-то здесь по-современному. Или… они подключили мне в мозг переводчик, и на самом деле я говорю и думаю вовсе не на родном языке?

Фантастику надо меньше смотреть. Бр-р…

Ага — меньше. По ходу — я вообще отсмотрелся…

А что если я здесь сдохну? Что если меня прирежут, как беглого раба? Или пристрелят, если в этом мире уже изобрели огнестрел.

Вода, тихонько журчавшая по дну канавы, казалась чистой, но кто знает наверняка? А пить очень хотелось, во рту так и стоял мерзкий вкус чужой крови.

Я зачерпнул воду ладошкой, поднёс к губам… А вдруг выше по течению в ручейке дохлая собака валяется?

Брр… Выплеснул воду. Разве что… кровь с лица смыть?

Я наклонился и слегка обалдел, увидев своё отражение в лужице.

То есть как раз не своё. Парень, глядящий на меня из воды, был помоложе и, пожалуй, посимпатичнее. Волосы чуть светлей, да и прическа другая. Отдалённое сходство, конечно, имелось, но возраст?..

Я потрогал себя за подбородок, гладкий, напрочь лишённый даже намёка на щетину. Чтобы убедиться, что это именно моё отражение, скорчил рожу и потряс головой:

— Что за херня?

Борода у меня, значит, ещё не растёт? Это сколько же мне? Семнадцать? Двадцать? Или в двадцать уже росла жиденькая?

Ничего себе я попал: нахожусь неизвестно где, помолодел лет на десять и наполовину превратился в ящерицу.

И что теперь делать? Где я? Зачем они это со мною сделали?

Подёргал ошейник и выругался. Ясен пень, самому не разобраться. Надо найти человека, который объяснит, что тут вообще происходит. Должны же здесь быть хоть какие-то нормальные люди?

Я ладошкой зачерпнул воду из лужи, сам ручеёк был слишком мелок и ополоснул лицо. Хорошо-то как…

Вторую пригоршню вылил на шею. Ну хоть кровь смыл. А то вылезу из под моста — людоед людоедом.

Обтёрся рукавом, огляделся — всё ещё никого.

Я в два прыжка выбрался из овражка и перебазировался в придорожные кусты.

Отсюда хорошо была видна вся улица, а сам я оставался невидимым, и можно было выбрать, к кому обратиться за разъяснениями и помощью.

Девушку надо выбрать, девушки безопаснее. Или старушку. Старушки — вообще самые добрые.

Сидел я долго.

Мимо прошли: бородатый толстый тип с румяной тёткой в цветастой юбке, расфуфыренный юнец при шпаге, хмурый мужик с тесаком на поясе.

Я ждал.

Потом из соседнего дома вышла брюнетка — босая, в рубахе чуть ниже колена и переднике. Худенькая, мелкая — такая меня не скрутит.

Украшений нет — значит, совсем небогатая. Это хорошо, от девушки, которая и сама бедствует, скорее дождёшься сочувствия.

Правда, я не очень хорошо представлял, что сказать, чтобы меня не сочли сумасшедшим: «Помогите? Подайте на хлебушек?»

Дал ей немного отойти, чтобы не напугать внезапным появлением, полюбовался на стройные ножки и, не вылезая из куста, окликнул:

— Добрая девушка, прошу, помоги мне!

Она вздрогнула, огляделась и, удостоверившись, что никого больше рядом нет, спросила:

— Чего тебе, парень? Я замужем! Вот мужа сейчас позову!

— Я тебя не обижу! Я заблудился! — пришлось высунуться из-за кустов.

Девушка остановилась. С опаской подошла ближе и, конечно, заметила ошейник.

— Так ты раб? Убежал от хозяина?

— Нет, — я вцепился в проклятую полосу металла на шее. — Думаю, нет. Не знаю, память потерял. Но я не отсюда, это точно. У себя в городе я был не последним человеком — самый что ни на есть средний класс. Мебель собирал. Потом, помню, по голове ударили, так что в глазах помутилось, а очнулся здесь. Скажи, милая девушка, где я?

— Бедняга! — девушка улыбнулась. — Наверное, ты голоден?

До сих пор я даже не думал о еде, но от этого вопроса у меня так заурчало в животе, что я, не смея сразу просить слишком многого, просто кивнул.

— На улице нельзя говорить, кто-то может увидеть, — предупредила девушка. — Гляди, вот там — некрашеная калитка. Я пойду, а ты, чуть погодя — за мной. Дверь в дом оставлю открытой. Во дворе не торчи, сразу заходи.

Девушка убежала, а я снова забился под куст.

Только собрался вылазить — по улице затопали сапоги стражников.

Переждал. А когда стражники исчезли за поворотом, быстрым «деловым» шагом пошёл к гостеприимному дому.

Подумал, что праздно разгуливать по улицам рабам не положено, бегущий может привлечь ненужное внимание, а так — вроде спешит себе бедняга по какому-то поручению.

За покосившейся калиткой меня ждала унылая хибара. Дверь, как и было договорено, оказалась открытой. Одним шагом перемахнув крохотные сени, я оказался в бедной комнате: земляной пол, самодельная деревянная мебель, освещение тусклое — только от распахнутого окна.

Девушка сидела на лавке возле пустого стола.

— Расскажи, куда я попал, милая девушка? — спросил с порога. — Что это за город? Какой сейчас год?

— Поешь сначала, — брюнетка кивнула на стол.

Я обалдел. Это когда она успела накрыть?

На деревянном столе меня уже ждал кувшин с каким-то питьём, кусок хлеба и каша в щербатой миске. Ну, на разносолы я и не рассчитывал.

— Спасибо, хозяйка! — от души поблагодарил я девушку и уселся на скамью, сразу хватая кувшин. — Как зовут-то тебя?

— Кушай, голубчик, кушай, — ласково отозвалась хозяйка.

Моих вопросов она словно бы и не слышала.

Я напился холодной воды, и она показалась мне сладкой.

Из миски пахло аппетитно. Я придвинул её поближе, взял деревянную ложку и попробовал кашу.

М-м, пшеничная! Вкусная-то какая! Даже без масла!

Я совал в рот ложку за ложкой, как вдруг сильный удар по голове отозвался звоном в ушах. Что такое?

— Эй, хозяйка! — Я попытался вскочить, но по башке прилетело ещё раз, в глазах темнело, и мне не удалось удержаться на краю сознания.

Я покачнулся и… встретил физиономией земляной пол. И обнял его, как брата.

Лабириана, молодая супруга жестянщика Хилкса, вышла из хибары, но вскоре вернулась, уже не одна. Следом за ней в кухню протиснулся здоровенный детина с курчавой бородой — её двоюродный брат и сосед Сион.

— Вот, смотри, — с довольным видом указала Лабириана на лежащего на полу парня в рабском ошейнике. — Я ударила его сковородкой. Два раза. Башка крепкая, как орех.

Сион наклонился к парню, пощупал жилку на шее.

— Живой.

— Убьёшь его, как же. Он только на вид худощавый, а на деле — ничего себе, жилистый. Можно будет продать его на рынке рабов не меньше, чем за семь полновесных монет гномьего серебра!

— Да ну, гномьего, — не поверил брат. — Разве что разбодяженного наместником. А как мы его продадим, на нём же ошейник? Вдруг его опознает хозяин?

— А ты спили старый ошейник и сделай для него новый. И кандалы. Я тебя зачем позвала? Вот могла бы сама справиться, не стала бы звать! Делиться ещё с тобой, лентяем!

Брат обиженно засопел и ухватил обездвиженного «гостя» за ноги.

— Ё-о! — выдохнул он, вытаскивая бесчувственное тело во двор.

Только тупая баба может подумать, что плотник не сумеет снять с раба какой-то паршивый ошейник!

Ошейник, однако, сниматься не хотел. Сион немало попыхтел над ним, но в конце концов вынужден был признать:

— Не выходит. Видать, магический. Ну, ничего, я намотаю поверх полоску кожи, покупатель сразу и не распознает.